Время шло. Однажды, ранним утром Надмир открыл глаза и увидел, дремавшего в углу сотника. «Все же это не сон», – подумал он, тихо позвал:

– Отец, – и тут же испугался произнесенного слова, а вдруг все не так, и он ошибся, выдавая желаемое за действительность.

Ева слово слетело с губ юноши, сотник открыл глаза, посмотрел на Надмира: «Как ты узнал»? – спрашивали его глаза. « Видел во сне», – прошептал Надмир.

Позже, сидя у ложа сына, Вен долго рассказывал, как долго ждал этой встречи, как встретил мать, которая ждет их дома. Надмир слушал отца и в какой-то миг понял, что он, вернулся, вернулся в этот мир окончательно.

– Правильно, что встречаешь светило, – на плечо юноши легла рука отца, – оно ведь как дитятко малое, нежное и мягкое по утру, заставляет улыбаться, когда смотришь на него. Нет в нем ни злости полуденного зноя, ни тоски заката. Усаживаясь рядом, Вен тихо спросил.

– Как там матушка, встала?

– Вроде потчевала, – ответил Надмир и покосился на дверь.

– Ну, тогда пойдем на задний двор, пусть ещё маленько поспит. – Прошептал сотник, взял его за локоть, помогая вставать. В этот момент из хаты послышалось позвякивание посуды и тихое пение.

Сын и отец переглянулись между собой. Вен развел руки, дескать, что они опоздали в своем стремлении. Пение матери заставляло светиться улыбкой суровое лицо сотника. Надмир не раз замечал, отец возле матери становился, как бы моложе. Его колючие глаза теплели, он из матерого волка превращался в безобидного щенка. Мать хоть и была лишена зрения, но всегда чувствовала приближение любимого, как бы тот не крался. Они вели себя, как дети, радовались каждому прикосновению друг к другу. Дверь распахнулась и на крыльцо вышла Оленья.

– Ну что, вои мои, – её рука потрепала волосы сына,– хватит сидеть, стол уже накрыт.

Зайдя в хату, семейство уселось за стол, на котором был собран нехитрый завтрак: кувшин парного молока, да полная чаша кожутских булочек, обмазанных медом и посыпанных орехами. От них шел такой аромат, вдыхая который можно было захлебнуться слюной, если не попробовать их немедля.

Надмир взял одну из булочек и почувствовал сохраненный внутри печной жар. Он невольно бросил взгляд на, стоящую в другом конце хаты, холодную печь, будучи уверенным, что булочки вытащили из печи несколько тинок назад.

– Не удивляйся сынок, мои руки настолько горечи, что запечь булочку для меня пара пустяков, – сказала мать, почувствовав замешательство сына. Надмир фыркнул и сел за стол.

– Ешь сына, пока не остыло, – подкладывая булочки в миску, тараторила Оленья, – а то не знаю, – притворно вздохнула она, – разогреюсь ли сызнова, чтобы их подогреть.

– Мама, – возмутился Надмир, так что крошки полетели изо рта во все стороны, – зачем разговариваешь со мной, как с маленьким.

– Мать, и в правду, дай ему нормально поесть, – вступился за сына Вен. – Ивушка прибегала, она и принесла. Нынче ярмарка собирается, вот она с сестрицами напекла сдобы на продажу. Матушка с ними вечером сговорилась, чтобы занесли по утру.

– Ивушка девица хорошая. Неведомо мне, какая она ликом, но душа у неё чистая,– вставила слово Оленья.

– На тебя сына, так и зыркает, когда забегает, – поддержал Вен.

– А ведь скоро праздник первой ночи, – продолжала Оленья, – ой, смотри, уведут девку. Аль сама на другого глаз положит, ежели таким теленком останешься.

– Мама, – взмолился Надмир, – какой праздник, у меня ноги, что поленья, как сложишь, так и лежат, а вы телок.

– Чтобы девка довольна была, ноги – последнее дело, – подал голос отец, – туточки голова нужна, а вернее обе. Заржал он, вспоминая казарменный юмор.

Оленья вдруг замерла, затем повернула голову в сторону окна, выходящего в сторону леса.

– Кто? – спросил Вен.

– Ведун, к Надмиру, – произнесла она и села, сложив руки на коленях.

Всякий раз, когда колдун приходил в дом бывшего сотника, тот внутренне напрягался. Он боялся, что сына может увести этот старик, ведь не зря постоянно крутится рядом.

– Мир вашему дому, – приветствовал хозяев, вошедший Ведун.

– Пусть и твой дом беды обойдут стороной, – без особой радости ответил Вен.

– Хлеб, соль вам, – добавил колдун, заметив, что хозяева сидят за столом.

– Присаживайся, коль пришел, – пригласил хозяин.

– Сиди мать, сам подам, – остановил супругу Вен и встал из-за стола.

– Благодарствую за приглашение, но я сыт. Дома в аккурат перед тем, как к вам собраться, поел. Ты не подумай хозяйка, что брезгую твоим угощением. Мне старику много ли надо, а пузо надрывать, так и в землю раньше сроку слечь можно. Затем Ведун повернулся к Вену

– Ты, не серчай сотник, – приступил к делу колдун – но мне с сыном твоим потолковать надобно, если разрешишь.

– Я ему не господин, захочет, толкуйте, – нахмурился Вен.

– Если я не ко времени пришёлся, могу зайти попозже, – произнес Ведун, чувствуя раздражение сотника.

– Учитель, не стоит утруждать себя ходьбой ещё раз. Я свободен и рад буду поговорить с вами, – остановил колдуна Надмир.

– Тогда пойдем во двор, – предложил Ведун.

– Зачем на улице сидеть, – засуетилась Оленья, – что люди подумают, садитесь за стол, так сподручней будет. Ежели мы с отцом мешаем, то выйдем.

– Спасибо хозяюшка, но нам лучше на улице разговор держать, за одно и косточки свои стариковские на солнышке погрею, – ответил колдун, затем обратился к юноше. – Ты выходи, я сейчас подойду.

– Хорошо учитель, – сказал юноша и потянулся за костылями.

Ведун подождал, пока выйдет ученик, затем подошел и сел напротив сотника.

– Ты злишься на меня. У тебя на это есть причины. Знаю Вен, ты боишься, что уведу у тебя сына, не буду скрывать, так оно и будит рано или поздно, – произнес Ведун и открыто посмотрел в лицо сотника. – Мне самому тяжко смотреть ему в глаза, зная, на что его толкаю. Ведь он для меня почти, что сын. Но вы оба знаете, что на кого пал выбор быть хранителем, не принадлежит себе. Не может он просто валяться на печи. Как мне не жаль Надмира, но кто-то должен думать о судьбе клана, а иногда и рода человеческого. А то, что назревают большие беды, ведомо вам не понаслышке.

Ведун замолчал и прежде чем продолжить, прищурившись, посмотрел на Олейну, потом на сотника.

– Или вы думаете, что можно отсидеться по хатам? Спрятать своё чадо в надежде, авось пронесет? Нет! – Ведун стукнул кулаком по столу. – Не пронесет, беда настигнет, и уж тогда никто не сможет уберечься.

Колдун замолчал, потирая ушибленную руку. Он ждал возражений, но не дождался.

– Мы можем ещё подсобить ему, обучить, подготовить к грядущим испытаниям, стать тем щитом, который примет на себя первый удар. Но что щит без твердой руки – кусок дерева, оббитый железом. Так что, не жалей его, жалость погубит и сына твоего, и нас, и будущее поколение. Ведун встал и вышел, не попрощавшись с хозяевами.

Сотник сидел за столом, сжимал кулаки. Ему хотелось догнать и взять за грудки колдуна, встряхнуть, как следует, прокричать ему в лицо – Оставьте мою семью в покое. Я заслужил это, выстрадал каждый миг своего счастья.

Пальцы Вена слегка подергивались от напряжения, когда их накрыла ладонь жены.

– Успокойся душа моя, – тихо проговорила Оленья, – он прав, хоть и жесток в своем суждении. Мы не сможем спрятаться от будущего, отвернуться от своих близких. Беда все ровно найдет нас. Я давно чувствую это. Просто не говорила, все надеялась, как сказал колдун, на авось.

– Но, – хотел возразить Вен.

– Но, – мягко перебила его Оленья, – никто не запретит нам быть рядом с нашим сыном.

– Ты права, права, – прошептал сотник, целуя руки возлюбленной.

Выйдя из дома сотника, Ведун остановился на пороге перевести дух. Досада задела его душу, кольнула в сердце. Ведь не по своей прихоти, не корысти ради, указал путь Надмиру, вывел его на тропу испытаний. Таков выбор сделала судьба. Она сбросила этот груз на плечи людей, и теперь смотрит со своих высот, что будет дальше – согнуться они под ним или окрепнут. Её не волнует, какой кровью может обернуться это испытание, у неё много другой работы.