ШАРИФ: Пропадет наша Шурка, как собака без хозяина.
ШУРКА: Где же этот хозяин, блин… я будто сумка, забытая в троллейбусе… все подойти боятся.
АЛЁНКА (с каждым словом всё ближе): Мама, я сейчас подойду… я быстро…
ШУРКА: Или домой податься… белые ночи еще не кончились… море белёсое… на водку не тратиться… у матери спирт на работе. (Гастарбайтеры только что не крестятся). Опять, блин, четыреста рублей получать... из-под анализов пробирки мыть. Лета теплого не видать… картошка не цветет. Нет, блин, не сходится… тупиковый город Северодвинск… тупик…
ИРИНА СЕРГЕВНА: Ну уж и наше лето… зато у тебя из окна Белое море видно.
ШУРКА: Вы, Ирина Сергевна, будете уходить – ключ под крыльцо… вдруг он приедет… сказал – до конца мая…
ИРИНА СЕРГЕВНА: Шура, разуй глаза. Он просто использовал комнату, за которую ты платила. Трамплин, блин… за два прыжка – уже в Москве. Плюнь на него. Гаденыш, за версту видно. Осмотрелся, понял, что почём…
ШУРКА (храбрится): Я-то плюну… у нас это быстро… я-то не пропаду… у нас, у кошек, девять жизней… сам потом притащится… шур, мур…
МАРСИК (трется об ее ноги): Муррр.
ШУРКА (чешет его за ухом): Ма-асик… Ма-асик…
ЗАНАВЕС
Чуть печальным августовским вечером по темному занавесу катятся вниз не удержавшиеся на небе звезды. Человек в маске безуспешно пытается их поймать, хлопая ладонью по бархату. На авансцену из одной кулисы выходит встрепанная Шурка, из другой Ирина Сергевна.
ШУРКА (развязно): Сколько лет, сколько зим…
ИРИНА СЕРГЕВНА: Что, Шура, опять хозяйка отдыхать поехала? прямиком на Гавайи?
ШУРКА (беспокойно озираясь): От чего отдыхать-то? от безделья, блин? нет, блин… хозяин за выручкой придти поленился… звонит мне на мобильник: забери, блин, домой… не думает, блин, что мне в Салтыковку… тут каждый день грабят… я, блин, его послала… ладно, говорит, переночуй у Оксаны… я ей, блин, позвоню… у него везде схвачено… сегодня мы с ней выходим – нас двое здоровенных обратно затолкали… он, блин, когда по мобильному звонил – услыхали, кому надо… сумки сгребли… давайте, блин, выручку… а у меня в носке… как всегда. Говорю – опоздали, блин… хозяин час назад был, забрал… они с утра плохие были… ушли… (оглаживает кота)… Масик, Масик… я бы с ним по гроб жизни не расплевалась… может, сам, блин, и подставил… я его, блин, в упор не вижу…
ИРИНА СЕРГЕВНА: Нет, Шура… тогда бы эти здоровенные от вас так легко не отвязались. И знали бы по описанью, кого трясти… так что…
ШУРКА: Всюду мерещится… засыпаю, вроде уж совсем вырубилась – будто кто толкнул, и опять ни в одном глазу.
ИРИНА СЕРГЕВНА: Ну да… не спи, зайчик – волк рядом… ты чуткая…
ШУРКА: Шакал он, а не волк…
Ирина Сергевна обнимает ее за плечи. Уходят в одну кулису. По авансцене проносятся большие желтые листья. За ними, с северным ветром, сложив крылья, устремляются угловатые ласточки.
ЗАНАВЕС ОТКРЫВАЕТСЯ
Кухня под лестницей – из первого действия. На сцене лишь три женщины. Холера, как всегда, сидя спит, Ирина Сергевна штопает носки, Шахзода моет плиту. За окнами темно – хоть глаз коли.
ШУРКА (входит в кожаной куртке и висящем из-под нее синтетическом свитере; мурлычет): Танцевала осень вальс-бостон…
АЛЁНКА (издалека, тихонечко): Мама, снежинки!
ШУРКА: В Северодвинске, наверно, уже снег… (хорохорится)… Олег мне вчера звонил… говорит – как там у вас, тепло еще? а у нас тут… (резко замолкает, не зная, что врать дальше, где это тут – за двадцать километров в Москве? меняется в лице)… или вправду – забить, забыть… я такая… (опять никнет)… только все они такие, а я не таковская. Он, блин, никогда больше трех дней в командировках не был… вещички все забрал… подчистую. Сидит, блин, у кого-то в тепле за компьютером… грины гребет… (Снимает куртку, ежится, надевает опять).
ИРИНА СЕРГЕВНА (теряя чувство меры, воздевает руки): О, вопль женщин всех времен…
ДАЛЕР или ТАХМИНА (наверху): А-а-а! (Шахзода спешит к детям. В занавешенное заднее окошко раздается условный стук №4.)
ЧУЖОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Шахзода!
Шурка проворно приподнимает с посудной полки перевернутую кружку, берет из-под нее порошок в бумажке. Слегка отдергивает занавеску, приоткрывает окно, протягивает в щель руку с Шахзодиным товаром. Раздается выстрел. Шурка падает. Из задней двери вырываются Шариф, Озод и Сабир. Шахзода уж стоит на пороге верхней комнаты. Ирина Сергевна поддерживает голову Шурки.
ШУРКА: Песец…
АЛЁНКА (совсем близко): Иду! еще минуточку!
ИРИНА СЕРГЕВНА: Всё… не дышит… пристрелили. (Человек в маске открывает свое лицо и склоняется к ногам Шурки. Ирина Сергевна стоит на коленях в головах у нее.)
ШАРИФ (к Шахзоде): Бери деньги и детей.
Шахзода, метнувшись в светелку, снова нарисовалась на лестнице. Несет двоих ребятишек, побольше и поменьше. Ее братья срывают с вешалки пальто Ирины Сергевны и Шурки. Закутывают племянников, выскакивают с ними за дверь. Шариф накидывает на плечи Шахзоды знакомое пальто с воротником из синтетического меха, хватает жену за руку и тащит следом. Слышен топот спасающихся бегством, но выстрелов больше нет.
ХОЛЕРА (хлопает совиными глазами): Начальнику ПВО! Противник нанес удар с воздуха!
ЗАНАВЕС
ПУГАЮЩИЙ ПУГАЧ
Сцены из актерской жизни
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ЧЕЛОВЕК ПО ПРОЗВАНЬЮ КАРАБАС-БАРАБАС, создавший и возглавивший собственный театр; арендует помещенье старого клуба.
ПЕТРОВИЧ, его основная опора – за всё про всё.
ВАЛЕНТИН ДОСИФЕЕВ,
САНЬКА,
ЛИЗА - актеры, пришедшие вместе с Карабасом-Барабасом.
НАИЛЬ – рабочий сцены.
АНТОНИНА – жена Валентина, неудавшаяся актриса, в последней сцене статистка того же театра, в первых сценах – экономист НИИ нефтяного профиля.
ФАИНА ВАСИЛЬЕВНА АЛИБЕКОВА – ее начальница в НИИ.
ФИМА ФРИДЛЯНД – женственный юноша, подчиненный Фаины.
МИХАИЛ ЧЕРНЯЕВ,
АЛЕКСЕЙ БЕЛЯЕВ – врачи-психиатры.
ВАСЯ КОРОЛЕВ – рабочий в психушке, сам не совсем здоровый.
ЛОМОШЕЕВ,
ЗВЕРЕВ – психи.
СЛЕДОКОПЫТОВ – следователь.
ОВЧАРКИН – его помощник.
Психи, медперсонал больницы, врач скорой помощи, менты, возмущенная публика.
ПРИЗРАКИ – числом восемь, среди них два трупа, мужской без головы, но на ногах, женский завернут в скатерть.
ПУГАЧ – наделен способностью самостоятельно перемещаться в пространстве и при случае трансформироваться в настоящее оружие.
ГОЛОС ИЗ РУПОРА.
На авансцене темновато. Валентин бредет домой после спектакля. Останавливается. Достает из верхнего кармана зажигалку. Преждевременно чиркает, ненадолго озаряя свое усталое нервное лицо. Хлопает свободной рукой по обоим нижним карманам. Достает мобильник.
ВАЛЕНТИН: Крыша едет… реквизит утащил, сигареты забыл… (стучит по мобильнику) пустой, один корпус… ничего не весит… не заметил, как унес… а сигареты на гримировальном столе… полная пачка… Санька, щенок, выкурит… (Прикладывает бутафорский мобильник к уху и начинает привычно играть.) Тоня, девочка моя… я выдохся… я больше этого не вынесу – когда меня каждый вечер убивают, и надо поаккуратней упасть, а то потом на поклоны не встанешь. Ты же меня знаешь… я умираю так умираю… не думаю, как буду воскресать… у меня от этой ежедневной смерти все нервы воспалились… радикулит… о-о-о…
Из темноты выныривает парень в низко надвинутой на глаза шляпе устрашающего вида. Наставляет на Валентина пистолет.
ПАРЕНЬ: Кончай кроликов разводить, давай мобильник.
