Дети Жозефины по-прежнему в Сен-Жермене, а погожие дни проводят у маркиза и маркизы де Богарне. Евгений занимается там «спортом» и даже получает приз по бегу — подвиг, который вызывает лишь легкую улыбку у тетки Жозефины, обозленной на племянницу. Почести, похоже, вскружили голову маленькой Розе, и та не только не пишет ей. Беда в другом — почему она не печется об интересах старика Богарне? Бюро ликвидации эмигрантских долгов отказывается выплатить ему задолженность по пожизненной ренте. Одно слово Жозефины, и дело было бы улажено. Но генеральша, слишком занятая собой, не желает ничем себя утруждать. Новая г-жа де Богарне 18 апреля пишет об этом Кальмеле: «Я от всего сердца радуюсь ее славе. Но признаюсь вам, ее беззаботность в отношении нас жестоко обижает меня, тем более что я положительно уверена: в сложившихся обстоятельствах она — наша единственная надежда. Я только что написала ей насчет ее обязанностей. Но найдет ли она время прочесть письмо и обратит ли на него внимание?»[154]

Точно известно, что, будучи супругой Александра, разъехавшейся с мужем, а затем веселой вдовой, Роза часто клянчила подачки у своей тетки и бывшего тестя, получая от них помощь и субсидии. Конечно, она несколько забыла родню, но в то же время не могла не знать — через Кальмеле, что маркиза ведет не в меру широкий образ жизни.

Однако не для того ли, может быть, чтобы облегчить тетке бремя расходов, Жозефина попросила мужа вызвать Евгения к ней: 28 июня, сразу по приезде в Момбелло, сын Жозефины назначен адъютантом, а два дня спустя произведен в младшие лейтенанты, хотя ему нет еще шестнадцати?

В Момбелло он «мальчишествует» с барышнями Бонапарт. Хороший танцор и даже приятный певец, всем своим обликом «истый дворянин», всегда улыбчивый и непринужденный, он умеет нравиться, «не внушая зависти».

Жозефина — не самая молодая из тамошних женщин, но она умеет одеваться, окутывать себя индийским муслином и легкими шелками. «Ей шло белое, — рассказывает один очевидец, — она это знала и почти не носила другие цвета. Великолепные волосы, на которых еще не красовались коронные бриллианты, она чаще всего убирала газом, скрученным в виде входившего тогда в моду тюрбана и украшенным гирляндой из плюща или цветами из собственного сада».

Бонапарт с Жозефиной сопровождают Полетту в свадебном путешествии на озеро Комо. Шарль, несомненно, участвует в прогулке. У молодых нет никакой возможности побыть наедине. За ними следуют драгунские разъезды, замыкающие кортеж, в котором, самое меньшее, человек тридцать. На вилле Пассабакуа прием местной знати, затем иллюминация на озере. Генеральша проникается наконец жалостью к молодой и дает сигнал к отъезду.

Жозефина пытается, хотя и напрасно, разгладить морщины на суровом и неуступчивом лице свекрови. Г-жа Летиция продолжает видеть в невестке женщину, которая не только похитила у нее сердце любимого сына, но и «экс-виконтессу», легкомысленную вдову, слишком жадную особу, которая к тому же — серьезный минус! — не сумеет принести мужу ребенка! И еще одно: madre говорит на сильно итальянизированном французском языке, вызывающем улыбку у женщин из окружения Жозефины. Она чувствует себя не в своей тарелке при дворе сына — она никогда не отделается от этого стеснения, из-за которого станет молчаливой, — и спешит уехать в Аяччо с Элизой и зятем. Там она найдет свою дорогую Casa^[155] сильно поврежденной во время британской оккупации. Разве там не жил некий английский офицер — капитан Хадсон Лоу?^[156]

Момбелло стал театром целой драмы. Могучий пес повара на заре одного рокового дня загрыз маленького Фортюне, который, к радости Бонапарта, раньше обычного соскочил с постели хозяйки. Жозефина расплакалась, и Шарль достал ей новую моську. Рассказывают, что повар принес извинения своему хозяину, клянясь, что будет отныне держать пса на прочной привязи, но Бонапарт якобы отсоветовал ему это делать, велев выпускать «зверя» на волю в те часы, когда будет гулять новый мопс, такой же сварливый и охочий до икр генерала, что и злополучный Фортюне.

2 4 июня 17 97 муж Жозефины производит Шарля в капитаны Первого гусарского полка, и она может любоваться, как гарцует ее любовник на праздновании 14 июля в Милане. Бесчисленные залпы, поднесение захваченных знамен, музыка, иллюминация следуют непрерывной чередой. Вечером того же дня Ипполит Шарль пишет родным: «Вы, все, кто любит Республику и стенает при мысли об угрожающих ей бедах, можете успокоиться, прочитав клятву, которую дали сто тысяч храбрецов, вооружившихся для ее защиты. Приезжай проведать меня, Морис, лентяй ты е.., „приезжай и порадуйся виду республиканцев. Весь твой. Обнимаю всю семью. Если приедешь, обещаю вернуться вместе с тобой. Прощай. И. Шарль, капитан и адъютант“».

Жозефина сопровождает Бонапарта в Пассериано во Фриули, но видится там с ним мало. Он работает до рассвета. Переговоры с австрийскими делегатами начинаются вечером, а кончаются поздней ночью. Возвращаясь, Бонапарт, несомненно, передает ей те фразы, что он осмелился бросить полномочным представителям Австрии:

— Не забывайте, что вы ведете переговоры среди моих гренадеров!

И когда Кобенцль^[157] объявил ему, что его император не может действовать от имени всей Германской империи, он якобы ответил:

— Империя — это старая шлюха, которая привыкла, что ее насилует кто угодно.

Жозефина плачет по несколько раз на дню «из-за всяких пустяков», — замечает один очевидец. Конечно, Пассериано, расположенная близ Удине старинная загородная резиденция дожей, выглядит мрачно и в сравнении с ним, несмотря на посещение Венеции, Момбелло и Милан представляются Жозефине восхитительным прибежищем. Развлечение здесь у нее только одно — разговоры с Бото, секретарем Барраса, Но если глаза нашей креолки полны слез, то мысли ее заняты преимущественно Шарлем, который после отпуска вернулся к середине октября в Милан. Ходит к тому же слух, что ветреный Ипполит отчаянно ухаживает за Полиной, беременной тогда по третьему месяцу, и что он был также любовником г-жи Ламберти, восхитительной ломбардки, снизошедшей сперва до Иосифа II^[158], потом до Депинуа^[159]. Быть преемником императора и генерала лестно, и утверждают даже, что Шарль сохранил самые жгучие воспоминания об этом своем увлечении. Когда в начале ноября Жозефина вернулась в Милан, Шарль, как полагает Андре Гавоти, сумел объяснить свою измену тем, что, по утверждению Стендаля, «г-жа Ламберти, хоть и достигнув уже известного возраста, все еще являла собой образец самой обольстительной грации и могла в этом отношении соперничать даже с г-жой Бонапарт». Не пытался ли Шарль, обманывая Жозефину, воскресить свои воспоминания о г-же Ламберти?

Он, безусловно, добился, что его простили, и вылечился от своего увлечения, потому что две недели спустя, пока Бонапарт загоняет почтовых лошадей, чтобы поспеть в Раштатт^[160] и положить — на время — конец войне, Жозефина перед возвращением в Париж отправляется с Шарлем в Венецию.

Венецианская республика по-царски принимает жену своего победителя — иллюминации, прогулки в гондолах, празднества и балы следуют непрерывной чередой. Венецианцы делают вид, будто забыли, что знаменитые бронзовые кони Св. Марка и знаменитый лев^[161] увезены в Париж.

Не оказались ли любовники чересчур неосторожны? Как бы то ни было, можно не сомневаться, что Бонапарт возымел подозрения. Быть может, — во всяком случае, так утверждают, — очаровательная чертовка Полина, угадавшая правду и брошенная Шарлем, ощутила потребность нашептать брату кое-что весьма неприятное. Определенно известно одно: прямо из Раштатта Бонапарт приказал своему начальнику штаба немедленно отправить в Милан следующее предписание: «По получении сего гражданину Шарлю, адъютанту, безотлагательно отбыть из Милана в Париж, где и ждать новых распоряжений. Подписано: Алекс. Бертье».