Баррас, без сомнения, испытал то же чувство, когда бывший комиссар Тюро первым назвал имя Буонапарте в ночь с 12 на 13 вандемьера. Конвент готовился самораспуститься и уступить власть Директории. Депутаты только что проголосовали за декреты, которые правыми секциями, воспользовавшимися аргументацией «левых», были расценены как «оскорбительные для нации». Разве не будет ограничено число избирателей? Разве не умален суверенитет народа тем, что его избранники потеряют две трети мест в будущем Собрании, поскольку их зарезервировали за собой члены Конвента, не столь наивные, как члены Учредительного собрания в 17 91?

Миролюбивый генерал Мену, дезориентированный этим мятежом «правых», своих союзников по Прериалю^[93], капитулирует. Члены Конвента, по их собственному выражению, отдают себе отчет, что «молния революции потухла в их руках». Конвент в отчаянии назначает командующим войсками Парижа Барраса, который 9 термидора возглавил удар по ратуше и Робеспьеру. Бывший младший лейтенант колониальных войск при Людовике XVI сознает, что генерал он случайный, без всякого опыта; поэтому он ищет себе в помощь настоящего генерала и — предпочтительно — артиллериста.

— Буонапарте, — бросает Баррас.

Фрерон, ухажер Полетты Бонапарт, будущей Полины, одобряет предложение. Баррас, видевший Бонапарта в деле во время осады Тулона, соглашается.

— Приведи его, — говорит он Фрерону.

«Мемуары» Барраса, частично написанные Русленом де Сент-Альбеном^[94], представляют собой набор намеренных ошибок. Так, например, будущий директор утверждает, что это он произвел в капитаны лейтенанта Бонапарта под Тулоном, тогда как чин капитана был дан его «преемнику» Людовиком XVI девятнадцатью месяцами раньше.

В рассказе Барраса не фигурируют ни Тюрро, ни Фрерон. Это он сам якобы сказал:

— Заменить Мену? Нет ничего легче. У меня есть нужный вам человек. Это маленький корсиканский офицер, который не заставит себя просить.

Если верить Баррасу, Бонапарта нигде не могли найти: он собирался стать на сторону роялистов, но те отказались от его услуг.

По утверждениям других очевидцев, будущий император сидел на спектакле в театре Федо, когда разнесся слух, что роялистские секции идут на Конвент. Тогда он отправился бродить по кулуарам Собрания, где его нашли и отправили на площадь Карусели в штаб Барраса.

Бесспорно одно: в тот вечер Бонапарт был поглощен мыслью поступить на турецкую службу. Разве 15 сентября после отказа принять назначение в Вандею он не был уволен из армии Комитетом общественного спасения под председательством Камбасереса^[95], хотя последний использовал — и оценил — его в топографическом бюро?

Забавно читать в «Мемуарах» Барраса рассказ об этой знаменитой ночи. «Силы, которыми я располагал, состояли всего из пяти тысяч человек всех родов войск. Сорок орудий находились на равнине Саблон^[96] под охраной всего пятнадцати человек. Была полночь, и из различных источников меня предупреждали, что атака на нас начнется в четыре часа утра. Я сказал Бонапарту:

— Сам видишь, медлить нельзя, и я был прав, выбранив тебя за то, что ты не появился раньше. Пусть немедленно захватят эти пушки и спешно доставят их в Тюильри.

Бонапарт тотчас выполнил мой приказ и отправил туда Мюрата с тремя сотнями сабель…»

Выходит, Бонапарт лишь «выполнял» приказ Барраса! И только за эту роль простого исполнителя он получил прозвище «генерал Вандемьер», чин дивизионного генерала 16 октября, а 26 — пост командующего войсками Парижа!

Как бы то ни было, он изумил каждого, кто его не знал, иными словами — всех. Странным генералом казался этот щуплый человек в маленькой треуголке с «невозможным султаном» и саблей, бившей его по тощим икрам и «честное слово, отнюдь не выглядевшей оружием, которое вознесет его!»

Вечером 13 вандемьера Роза, вероятно, обедала с Баррасом — на Святой Елене Наполеон упомянет об этом одной несколько двусмысленной фразой: «Г-жа де Богарне, разумеется, радовалась победе правительства». «Нисколько не сочувствуя секциям, — рассказывает Баррас, — г-жа де Богарне лично была целиком наша, но вряд ли она что-то собой представляла». В этот вечер она узнала из уст самого Барраса, как роялисты угодили под картечь на паперти Святого Роха на улице Сент-Оноре и как их смел оттуда тот самый маленький Буонапарте, которого хорошенькая веселая вдова встречала в Хижине. Завсегдатаи Терезии Тальен одни только и могли ответить на вопрос, откуда взялся тот незнакомец с еще неслыханным именем и фамилией, правописание которой усвоить особенно трудно потому, что сам ее носитель произносит «Буонапарте». К тому же в такой форме она пишется и в «Монитёре» от 22 вандемьера.

В том же номере «Монитёра» сообщается, что пятью днями ранее, 17 числа, Баррас с трибуны Конвента огласил «постановление правительственных комитетов о разоружении секций Лепельтье и Французского театра». И добавил:

— Я приказал всем гражданам двух этих секций в течение трех часов сдать свое оружие в штаб-квартиры секций: приказ выполнен.

Узнав об этом постановлении, Евгений, хоть и не проживавший в названных секциях, испугался с делающим ему честь сыновним благоговением, как бы ему не пришлось расстаться «с саблей, которую мой отец носил и прославил честной и — по его словам — достохвальной службой». В надежде сохранить саблю, будущий вице-король Италии — ему было четырнадцать лет — по совету матери попросил приема у Бонапарта. В этот день новый командующий войсками Парижа завтракал с Баррасом у Монтансье, бывшей дамы легкого поведения и директрисы театра, которой ныне было уже за шестьдесят. Жюно сходил за своим начальником. Бонапарт принял Евгения и был тронут слезами юного Богарне. Он знал, что перед ним сын подруги Барраса и Терезии, и вернул ему саблю.

На другое утро Роза явилась поблагодарить Бонапарта, а на следующий день генерал, без сомнения, в свой черед приехал на улицу Шантрен, где только что обосновалась г-жа де Богарне. Так, по крайней мере, Наполеон, Жозефина, Евгений — не забудем и Гортензию — излагают историю «отцовской сабли», которую Баррас, не присутствовавший при этом, упрямо считает легендой.

Бонапарт вновь навестил креолку, но затем его визиты становятся более редкими, хотя он и знает, что тому, кто стремится сделать карьеру, не следует пренебрегать знакомством с женщинами.

Однако все выглядит так, словно он избегает этой красавицы, которая почти что преследует его. Не потому ли, что он знает: Роза — любовница Поля де Барраса? Ведь вплоть до февраля все видели, как она рассылала приглашения «к себе» в дом N 1 8 по улице Бас-Пьер в Шайо. А быть может, он поглощен военными делами? Во всяком случае, даже если он находит ее очень красивой, а «старорежимность», с которой она его принимает, очень ему нравится, он еще не влюблен, хотя не исключено и то, что в ее присутствии его сковывает какая-то странная робость.

Но не любит ли он другую?

Накануне Вандемьера, когда Бонапарт бился как рыба об лед и жил в скромной гостинице «Синий циферблат», он все еще любил Дезире Клари^[97]. В конце мая того же года по приезде в Париж он получил письмо от своей юной марсельской невесты: «Каждая новая минута ранит мое сердце: она отделяет меня от самого дорогого друга… Мысль о нем не покидает меня и не покинет до могилы. О друг мой, пусть твои обеты будут столь же искренни, сколь мои, а ты станешь любить меня столь же сильно, сколь я тебя… С твоего отъезда прошел всего час, но он кажется мне вечностью!»