Если придет мужчина в феске, Скажу ему так: «Добро пожаловать, гость!» Приготовлю постель и подарок. Скажу ему так: «Здесь твое ложе, эмир». Если ж придет одетый в чалму, Скажу ему так: «Добро пожаловать, гость! Матрац, одеяло — тебе мой подарок». Скажу ему так: «Здесь твое ложе, эмир». Если ж придет некто, одетый в ермолку, Не скажу я ему: «Добро пожаловать, гость!» О, неуклюжий и безнадежный, Которого спутники — перхоть и вши! Брошу циновку ему и скажу: «Растяпа, смели нам муку». [272, с. 40] Интересна в этой песне ее композиция, с зачином-вопросом, с параллелизмом в двух даурах ответа и с контрастной концовкой в последнем. Из песни видно отношение девушки, представительницы среднего класса общества, к чиновнику, служителю культа и крестьянину, ярко раскрывается ее психология: она стремится путем замужества достичь житейских благ, и поэтому третирует крестьянина как слугу. Здесь отражен и народный обычай, когда арабская девушка в качестве приданого если жених заплатил достаточный калым, приобретает матрац, одеяло, подушки; подобный обычай — невеста в качестве приданого приносит постель — наблюдается у многих народов. Примечательны также метафоры, которыми заменяются имена нарицательные. Такая замена имен нарицательных эпитетами и метафорами была свойственна еще древней арабской поэзии. Чиновник назван абӯ т̣арбӯш «отец/хозяин фески», священнослужитель — абӯ ‘имма «отец чалмы», а крестьянин — абӯ либда «отец ермолки». Феску носили самые богатые и знатные люди, чалму по преимуществу служители культа [199, с. 288-289], а фетровая ермолка настолько типична для одежды египетского феллаха, что в обиходе его называют абӯ либда. Абӯ либда является героем многих сказок [10, с. 86]. Приведенная песня в ярких образах раскрывает царящее в египетской деревне социальное неравенство, резкое разграничение между живущей в довольстве верхушкой общества и забитыми и нищими феллахами, прозябающими в грязи, в антисанитарных условиях, в бесконечном беспросветном труде. О крайне скудных условиях существования феллаха говорят и слова другой песни, обращенной к жениху и невесте: Жарко тебе, жених наш! Принеси опахало. Спать на кровати роскошь, а на циновке — стыд. [272, с. 55] Понять эти строки можно, только зная степень убогости домашней обстановки крестьянина. Он спит на простой циновке, и кровать, изготовляемую обычно из стеблей пальмового дерева, считает предметом роскоши. Выбору жениха посвящена также песня, композиционно и по содержанию перекликающаяся с первой из рассмотренных выше. Здесь ясно звучит тот же мотив социального неравенства: О, мама! Ах, застежка моего ножного браслета! Если мне дадут выбирать, я не возьму погонщика ослов, Ибо утром он скажет: «Ну-ка, приготовь моих ослов». Если мне дадут выбирать, я не возьму погонщика верблюдов, Ибо утром он скажет: «Приготовь-ка моих верблюдов». Если мне дадут выбирать, я не возьму и плотника,— Ибо утром он скажет: «А где мой молоток и пила?» Клянусь жизнью отца возьму я такого, как Араби, Человека солидного, ранга высокого. [272, с. 55-56] Повторенную в песне стереотипную формулу ма̄х̮уд «я не возьму; я не выйду замуж» говорит девушка и в настоящее время, если она не согласна с выбором жениха, который сделали родители. Песня свидетельствует и о той популярности, которой пользовался у египетского народа Араби-паша, вождь, глава восстания 1882 г., против хедива и англичан.
Песня о преградах, которые ставят на пути любящих религиозные устои,— «Привела меня любовь»: Привела меня любовь (хава̄, 1), привела под окно христианина. Я сказала ему: «О, мастер Ханна, сделай мне ножной браслет (х̮улх̮ал, 2), который бы звенел». Он сказал мне: «Богом не дозволено, чтобы мусульманка любила (‘ашик̣а, 1) христианина». [272, с. 44] Чрезвычайно выразителен повтор глагола «привела» в первой строке. Прием повтора характерен для арабской народной поэзии. На пути молодых людей в арабских странах стоят не только религиозные устои, но и обычай уплаты калыма за невесту, преподнесения невесте дорогого подарка в день обручения, обязанность невесты приобрести приданое. Вот песня «За шесть реалов, отец, отдай меня замуж»: За шесть реалов, отец, отдай меня замуж. Во имя Пророка, мама, скажи отцу, чтобы он согласился и хоть за один реал выдал меня замуж. Во имя Пророка, мама, скажи отцу, если это будет реал, я куплю все равно великолепный алмазный венец и алмазные серьги,— пусть устроит мою свадьбу. Отец мой даст реал, брат мой — реал, дядя — реал, Пусть он отдаст меня замуж — лучше, чем позор. [272, с. 46-47] Сама брачная церемония не могла не найти места в песнях «ал-‘ава̄лим». Особое место в брачной церемонии занимает ночь накануне переезда невесты в дом жениха, когда невесту моют и окрашивают ее руки и ноги хной (х̣енна, 2). Самая популярная египетская песня об этой ночи «Х̣енна, о, х̣енна! О, К̣ат̣р ан-Нада̄ («Капля росы»)!» восходит, как полагают, еще к IX в., когда она пелась на свадьбе К̣ат̣р ан-Нада, внучки султана Ахмеда ибн Тулуна, одной из самых красивых и образованных женщин своего времени. Она была отдана замуж за багдадского халифа [199, с. 183]. Скорее всего, от первоначального текста осталась только первая строка, потому что остальные строки текста не связаны с ней [177, с. 31, прим. 1]. Песня «Х̣енна, о, х̣енна!» была записана много раз. Сопоставление ее варианта из сборника ал-Булаки с текстами, зафиксированными Маврисом [177] и Ахмедом Рушди Салихом [202], выявляет ряд интересных моментов. В сборнике ал-Булаки представлен более полный вариант этой песни, в котором разнообразнее воплощена основная мысль — стремление невесты положить конец связи жениха с родительским домом, направить его мысли на создание новой семьи [201, с. 169]. Здесь упоминается не только мать жениха, как у Мавриса и Салиха, но и его сестра. В приведенном ниже тексте песни в квадратные скобки заключены строки, имеющиеся только в нашем сборнике, а в круглые скобки взяты добавления из текстов Мавриса и Салиха, неотмеченные строки имеются во всех трех привлеченных для сравнения вариантах: Х̣енна, о, х̣енна! О, К̣ат̣р ан-Нада̄ (Капля росы)! Окно любимой (хабӣб, 2) притягательно для любящего. Боюсь, твоя мать будет искать тебя, Но я спрячу тебя в своих волосах и заплету их в косы. [Если придет ко мне твоя мать и спросит о тебе], Я спрячу тебя в своих бровях и густо их насурмлю. [Боюсь, что твоя мать спросит о тебе], Тогда спрячу тебя в своих глазах и ресницах и подкрашу их [И если придет ко мне твоя мать], Я спрячу тебя на своей щеке и запудрю тебя. [Боюсь, твоя мать будет искать тебя], [Тогда спрячу тебя у себя во рту и крепко закрою его]. [И если твоя мать спросит о тебе], [Я спрячу тебя у себя на шее и прикрою ожерельем]. (Я спрячу тебя на своей груди и платье затяну). (Я спрячу тебя на своей груди и пуговки застегну). [Боюсь, что сестра твоя будет искать], [Но я спрячу тебя на моей талии и подпояшусь широким поясом]. [Если придет ко мне сестра твоя], [Я спрячу тебя на своем животе и складками закрою], (Спрячу я тебя между ног, и никто не увидит тебя). [Боюсь, твоя мать спросит о тебе]. [Я спрячу тебя в сумку и поставлю сверху сливки]. [Если придет ко мне твоя мать], [Я спрячу тебя в своих шароварах и затяну шнурок]. (Если придет ко мне твоя мать и спросит о тебе), (Я поклянусь, что ты никогда и не бывал у меня). [272, с. 81-82; 177, с. 30-31; 201, с. 170] |