Почему теперь, когда он получил в распоряжение все ориентиры, все возможные «ключи-индукторы», память Пауля Риттера, который всерьез намеревался «все взорвать», стала решительно отказывать?

И почему «все взорвать»? Значит, Пауль Риттер сначала забрался в эту дьявольскую дыру, взбаламутил ее, а потом сам испугался, осознал?.. Разочаровался в «спонсорах»? Разоблачил их, раскрыл истинные намерения?.. Сюжет, знакомый со времен доктора Фауста…

Пауль Риттер опять молчал, хранил свою военную тайну. Непонятным, совсем загадочным казался он Александру Брянову человеком: он делился своими самыми сокровенным воспоминаниями, а свои ежедневные «рабочие» впечатления, которых должно было накопиться, что называется, выше крыши, как-то умудрился припрятать. Брянову даже показалось — и он на миг испугался такой версии, — что на самом деле никакого Пауля Риттера не было и в помине, а существовала некая «группа товарищей», из которых кто-то имел доступ в лабиринт, а кто-то нет, и каким-то образом были закодированы фрагменты памяти разных людей.

Он отказался от этой версии.

Пауль Риттер попросил Элизу набрать код, который можно было раскрыть только посредством неких «ностальгических картин». Это — во-первых.

Во-вторых, вирус «записывал» только информацию, полученную через органы чувств: зрение, слух и все остальные… и, может быть, возникающие при этом эмоциональные реакции, но — не проявления воли, не стремление к некой искомой цели.

Брянов вновь пришел к выводу, что замыслы Пауля Риттера он отнюдь не вспоминал, а просто догадывался о них своими силами.

Значит, Пауль Риттер рассчитывал на два варианта будущего. Первый: если не удастся одна попытка «все взорвать», то он когда-нибудь вернется сам и довершит дело. Второй: в случае его гибели дело довершит кто-то другой, обладающий его памятью… А почему этот другой обязательно довершит дело, а не окажется «сребролюбивым моряком Чезаре Монтанелли»?.. Герр Клейст, страж ворот, знал почему. Потому что код может вспомнить только тот, кому невольно окажутся дороги не лабиринты и технологии, а… берег на закате, волны и Понте-Риальто. До конца сможет дойти только тот, кто будет иметь ту же конечную цель, то же направление воли, что — и сам Пауль Риттер!

Александру Брянову стало жарко. В предчувствии новых поразительных догадок он вскочил на ноги, быстро разделся и с разбегу кинулся в воду…

Так и было тогда! Точно так!

Он перевернулся на спину, раскинул руки, глядя в бархатно вечереющее небо.

Катер оставался рядом, его «капитан» наверняка удивлялся теперь пуще прежнего — и потому можно было пока забыть о сопках Маньчжурии.

Первый вариант будущего Пауль Риттер вообще исключал! Это несомненно. Он намеревался «все взорвать» — и погибнуть… Если бы замысел сорвался, а он сам невзначай остался бы в живых, то вряд ли бы ему удалось вновь попасть на остров живым. Так, наверно, он и думал. Там, на пристани в Кадисе, он прощался с Элизой фон Таннентор навсегда…

Понте-Риальто…

Пристань в Кадисе…

«Он говорил: у меня есть что вспомнить перед смертью… У нас было что вспомнить».

Предсмертные воспоминания!

Брянов дернулся и нечаянно хлебнул соленой воды.

Вот она — разгадка!

Когда Пауль Риттер «заряжал» второй штамм вируса, он уже невольно думал о своей гибели. Он «заряжал» вирус поиском кода, а сам думал о смерти…

Там, на пристани в Кадисе, он прощался с Элизой фон Таннентор навсегда.

Он запрограммировал, закодировал будущее: в первом случае ему удается «все взорвать», уничтожить оба штамма и заткнуть навсегда этот проклятый источник, бьющий из преисподней; во втором — то есть в худшем случае — его ловят или он нелепо гибнет при бомбардировке, о которой предупредила его Элиза, и тогда второй штамм как бы сам найдет и запрограммирует подходящего для дела посланника… если только каким-нибудь чужакам не удастся обнаружить и вскрыть секретный отсек раньше него… Во всяком случае он, Пауль Риттер, сделал все, что было в его силах.

И он, Пауль Риттер, ненавидел свою работу, во всяком случае с какого-то прекрасного дня стал ее ненавидеть. И ничего не мог с собой поделать. Эта ненависть превратилась теперь в главное препятствие, которого Пауль Риттер, вероятно, не мог учесть… вероятно, даже не представлял себе, что такое препятствие может возникнуть.

И теперь, глядя из вод Атлантики в темнеющее небо, Александр Брянов впервые по-настоящему, до глубины души осознал, что и он, в сущности, терпеть не может свою работу — только по другой причине, без всяких апокалипсических выводов: просто так, ненавидит и все.

Когда-то он мечтал работать на «скорой помощи», но жизнь потекла как-то потихоньку, без особого напряжения и — стороной. Он сделался просто научным сотрудником, защитил диссертацию, писал сам всякие статейки и переводил с чужого языка всякие статейки. То ли запал кончился, то ли от семейной жизни надорвался. Он все хотел что-то доказать деловой и целеустремленной Наталье, а она, как ледокол, крушила его наполеоновские планы своей железной логикой. Она быстро стала «экономически независимой» особой женского пола и временами ласково напоминала ему, что надо заниматься серьезной наукой, а она «сама сможет его прокормить». У нее были на его счет свои планы, надежды и грезы… с одной стороны, в некотором смысле даже романтические, а с другой…

Вот забраться с рюкзачком в горы или сходить с приятелями на байдарках — это у него оставалось свое, для души, там силы пробуждались… А ей всякие бессмысленные неудобства были не по нраву.

Пауль Риттер был талантлив, а он — нет… А когда-то Наталье очень хотелось, чтобы ее муж был талантлив.

Но теперь Александр Брянов и Пауль Риттер не любили свою работу. И потому оба наткнулись на одну и ту же стену.

Решив, что надо все проверить до конца, он выбрался на берег, слегка обтерся рубашкой и сказал «капитану», что хочет пройтись вместе с ним вокруг развалин: да, именно вдвоем, а то вдруг загремишь в какой-нибудь провал или подвернешь ногу, потом не докричишься…

— Скоро ночь, сеньор, — поморщился тот. — Я тут не останусь.

Брянов предполагал такой отказ.

— Хорошо, — смирился он. — Мы только обойдем развалины и поднимемся немного, на сто метров. Вы не знаете, тут был какой-то храм?

«Капитан» остро глянул ему в глаза:

— Это далеко отсюда. Больше километра. В горы. — Он указал рукой на север. — Я туда не пойду. И вам не советую. Там закрытая зона. Колючая проволока. Говорят, под напряжением.

Они обошли развалины. Всяких ям и провалов в самом деле было полно. Всюду громоздились огромные скальные глыбы, окутанные колючками, и кустарники.

«Здесь подземные ходы наверняка изучены и завалены наглухо», — для собственного спокойствия решил Брянов.

— Как будто взрывали… — с тайным расчетом заметил он.

— Взрывали, сеньор, — подтвердил «капитан». — Во время войны англичане бомбили. Тут был какой-то завод у немцев. Делали отраву.

— Отраву?

— Так говорят. Я тогда еще у мамы в утробе брыкался. Да и не здесь, а в Барселоне. Она в немецком консульстве работала. Так что глядите на меня — и угадайте, из каких краев был мой отец. А мне что известно — одни слухи… Любопытно было бы узнать, что вы тут такое ищете… Мне вот брат сказал… я ему с набережной звонил, помните?.. Он сказал: зачем везешь, лучше не суйся. — «Капитан» явно намекал, что есть еще один свидетель, который знает об их десанте и, может, посмотрел издали на чужака и запомнил его. — Я бы и не сунулся, да вот долги поджали…

— Если считать по отцам, то мы — земляки, — ответил Брянов, глядя «капитану» прямо в глаза. — Отец у меня был офицером во флоте. В конце войны он тут клад прикопал, а потом удирать пришлось. После войны он приезжал сюда пару раз, но рассказывал, что после бомбежки место уже не смог толком вспомнить… все изменилось.

Брянов еще раз заглянул через разрушенную кладку…

Теперь получалось, что только тот мог вспомнить схему лабиринта, кто «заразился» первым штаммом вируса.