— Хавьер, уйди! — бросил хозяин через плечо подростку.

Брянов уже измучился отводить взгляд, измучился от того, что сам не видит глаз человека, от которого зависит очень многое, он весь, Александр Брянов, и все то, что осталось на земле от Пауля Риттера. Его ни на миг не покидала необъяснимая уверенность, что хозяин кафе „Фиалка“, сразу выступивший ему навстречу с молчаливой угрозой, знает если не все, то — главное.

Резким движением сняв темные очки, он повернулся лицом к хозяину кафе и оказался к нему вплотную — как раз так, чтобы можно было смотреть на его ухо.

— Да, намеки! Понте-Риальто — это намек! Золотые голуби — это намек! Стамбул, гостиница „Эреджени“ — тоже намек… И вы правы — один намек на угрозу. Угрозу для меня лично. Еще для многих людей, которые от этой болезни… от этой инфекции сойдут с ума. Возможно, угроза — для всего мира. Потому что шестьдесят лет скоро пройдут… очень скоро. Для вас тоже есть угроза, но считайте — в самую последнюю очередь.

Хозяин смотрел на него, а он — через его плечо, в сторону приоткрытой двери около стойки.

— Вы что же, пришли сюда спасать мир? — В вопросе слышалась нарочитая усмешка.

Брянову показалось, что тот давно ждал этого визита и эта скептическая усмешка — такой же заготовленный заранее рефлекс. Когда-то, возможно — со страхом, потом, возможно — с любопытством. Веря и не веря, что визит произойдет. Прошло слишком много времени. Осталась семейная легенда о пришествии… Легенда, бережно хранимая в тихом провинциальном городке, где ничего не происходит… и презираемая, когда по телевизору играют в футбол.

— Возможно, что — и весь мир, — немного поверив в это, ответил Брянов.

— Значит, вы — Иисус Христос? — Та же усмешка: этот вопрос он в мыслях наверняка задавал не раз тому, кто придет от Пауля Риттера.

— Нет, — не шутя ответил Брянов. — Иисус Христос спас мир, а я просто спасаю свою шкуру… вернее, свои мозги. Заодно и всех остальных, если попадутся под руку.

— Вы не немец и не гринго. — Хозяин вздохнул и, похоже, вздохнул первый раз за все время разговора.

— Русский, — признался Брянов и с невольной радостью вспомнил о молоткастом-серпастом, которому теперь, взамен орластого, могло найтись дело. — Из Москвы.

Хозяин помолчал.

— Я никогда в это не верил, — тихо, искренне признался он.

И тогда Брянов понял, что „сработало“. Но радоваться было некогда. Он просто вежливо улыбнулся:

— Если бы не верили, то назв али бы свое заведение по-другому. Например, „Хризантема“…

— Это воля хозяйки. Она передала мне дело по наследству… — Брянов испугался, что речь идет уже о покойной… — Ее воля была: пустить только того, кто сначала назовет Понте-Риальто… — добавил последний страж ворот.

— Другие не называли?

— Вы — первый.

— Да, это — длинная история, — не нашелся, как кратко объяснить этот факт, Брянов.

— Мне плевать, какая там у вас история. — Снова угроза, но не сопротивление, не отказ — иное… — Мне плевать, кто вы, русский или японец. Мне надо знать, что вам надо.

Страшно угнетало, что нельзя посмотреть человеку в глаза: прямой взгляд — лучшая клятва в честности.

— Я могу сказать, сеньор, только то, что меня послал Пауль Риттер. Пароль вы приняли. Он просил меня узнать шифр замка…

— Шифр замка был послан ему… Паулю Риттеру. — Хозяин кафе действительно знал немало.

— Пауль Риттер, — ответ неторопливым, дикторски-четким голосом, — не разгадал последних цифр. Он послал меня спросить… Я приехал, как только у меня появилась уверенность в том, что я не навлеку на ваш дом опасности.

— Опасности! — Усмешка пожилого человека, прожившего жизнь с легендой о страшной мести Абвера. — Давно протухла и сгнила эта ваша опасность. Боюсь, что вы опоздали.

— Вы не поможете?.. — Кольнул страх, что долгий путь и в самом деле привел в тупик, где цена всем воспоминаниям — не больше цены короткой полуденной тени на этой чужой, затерянной на краю света улице.

— Идемте. — Жесткий, но долгожданный приказ. — Идите первым. Да, в ту дверь… Бросьте это шутовство.

Приказ „бросить“ касался обмякшей на столе розы, к которой Брянов протянул было руку. Он двинулся к узкой дверце в углу, за стойкой, словно к вратам рая. За ней оказалось прохладней, стоял легкий аромат пряностей. Возник выбор между полутемным коридорчиком и лесенкой слева — вверх и в подвал.

— Наверх, — раздался приказ позади.

Брянов ступил на лестницу — и тут же появился тот брюнет, что недавно стоял перед витриной кафе. Он замер на верхней ступени: прямой, приветливо-жесткий взгляд, обе руки в карманах брюк.

— А теперь стойте! — В спину, прямо в позвонок между лопатками, больно ткнул какой-то штырь. — И не шевелитесь!»

Метис живо спустился навстречу, пошарил по карманам его пиджака, потом расстегнул пиджак, заглянул под мышки, потом залез в карманы брюк, пошлепал Брянова по пояснице, по бедрам.

— Все в порядке, сеньор, — доложил он, а затем таким же быстрым, воровским движением вынул его бумажник и оба паспорта и протянул трофеи через плечо Брянова.

Позади него немного пошуршало, пошелестело. «Черт возьми!» Видно, хозяин добрался до паспортов, и главное — до орластого.

— Считайте, что я его украл, — сказал Брянов, не пошевельнувшись, как и полагалось. Пауза — полная тишина и неподвижность — заняла не меньше минуты. Затем брюнет, уловив команду, кивнул и с тем же проворством взлетел обратно, наверх.

— Идите. — По голосу Брянов не смог определить, кого ведут дальше — его самого или Пауля Риттера, но штырь сзади убрался, оставив в позвоночнике слабую ломоту…

С последней ступени брюнет стал пятиться задом в коридорчик второго этажа.

— Прямо и налево. — Справа, на стене, Брянов заметил небольшой эстамп, пригляделся: лагуна, набережная Сан-Марко, изящный гриф гондолы… — Налево, я говорю. — Брюнет толкнул дверь с матовой стеклянной решеткой, а сам тут же отступил вбок и пропал с дороги. Брянов сделал шаг в комнату, широкую и очень светлую, хотя часть жалюзи в ней была опущена. Он увидел сразу — и его словно качнуло назад жаркой волной. Он увидел спинку инвалидной каталки, колесо… и руку мумии на подлокотнике… и над спинкой — маленькую копенку седых с ржавчиной волос.

Она сидела лицом к окну, выходившему как раз на ту пустую, жаркую улицу. Просто сидела. Может быть, только так и сидела здесь все эти десятилетия… Сначала — в плетеной качалке, потом — на этих хромированных колесах…

Она ждала.

Элиза фон Таннентор!

— Стойте.

Брянов и не думал делать второго шага.

Хозяин обошел его, взял от стола, накрытого беленькой стариковской скатертью, стул, напомнивший Брянову — да и Брянову ли? — что-то венское, старинное, и, выставив его прямо на середину комнаты, отдал новый приказ:

— Садитесь!

Гостю полагалось сесть спиной к окну.

Брянов двинулся вперед.

— Пабло! — раздался от окна голос старухи — слабый, но властный. — Пабло, это ты?

— Si, mama! (Да, мама!) — громко ответил хозяин.

Брянов застыл на полпути.

Пабло!.. Пауль!

— Вы его сын?! — прошептал он.

Ответ и не требовался. Около шестидесяти. Северянин. Но не гринго…

И он невольно взглянул сыну Пауля Риттера в глаза — карие, глубокие, как у него… у отца. Сходство было: крупный прямой нос, очерк бровей, выступающий и чуть раздвоенный подбородок.

Седые усы Риттера-младшего вздрогнули, нижняя губа поджалась.

— Извините, сеньор… — Брянов поспешил опустить взгляд. — Альварес… Пабло Альварес. Садитесь и говорите громче. Моя мать плохо слышит… И помнит тоже неважно, предупреждаю вас.

— Сеньора…

— Альварес… Виолета Альварес. Вы видели название кафе.

— Пабло, кто здесь еще? — снова донеслось от окна, словно с другой стороны реки, разделявшей миры и эпохи.

Брянов сел спиной к окну, лицом к двери.

Там стоял брюнет, подняв руки над головой и уперев их в оба косяка.

— У нас гость, мама, — громко ответил Пабло Альварес на немецком. — Он хочет поговорить с тобой.