Пока он это говорил, у него в голове дозревал другой логический вывод. По ходу мыслей Брянов даже успевал удивляться, как это он не сделал такого вывода раньше. Ведь и до этого он очень напряженно размышлял над своей судьбой: почему для пресловутого «эксперимента» выбран именно он. И каждый раз упирался в конкретный факт своей биографии — в свою научную специальность. Ничего иного ему на ум не приходило. Тем не менее только сейчас, в минуту шутовского выступления на «сцене», его подозрение пало на конкретное руководство — на институтского завлаба. Несомненно завлаб был осведомленной персоной. И вот тому косвенное подтверждение: он, Брянов, не появлялся в институте уже несколько дней, а начальник ни разу не проявил любопытства по поводу его загула. Разумеется, в научном заведении, где кандидатам и докторам наук платили теперь не намного больше, чем вахтерам, посещение рабочих мест перестало быть почетной обязанностью гражданина, как в былые времена. Однако элементарные правила этикета сохранились: взять трубку, набрать номер, доложить начальнику о форс-мажорных обстоятельствах («Всю ночь в соседнем магазине ящики разгружал — устал…»). Наконец, появиться на работе хоть раз в неделю, презрев обстоятельства, — такое считалось подвигом… С завлабом у Брянова были нормальные, почти дружеские отношения — и тот, по-хорошему, должен был бы позвонить сам и справиться о здоровье подчиненного.

— Слушай, бать, а про оружие это ты серьезно? — осторожно спросил Сан Саныч.

— Серьезно, — не колеблясь подтвердил Брянов. — Мне бы какой-нибудь пугач. Мне ракетной установки не нужно. Пока… Хочу еще одного «крутого мужика» на пушку взять.

— Так у меня есть, бать! — воспрял духом Сан Саныч. — Как раз то, что тебе надо! Пневматический, с баллоном. «Вальтер»! От настоящего сразу не отличишь… Пивную банку с десяти метров насквозь пробивает.

Через полтора часа сын вернулся с оружием. Он хотел было научить отца обращаться с этой в меру опасной игрушкой, но Брянов, решительно сунув пистолет во внутренний карман пиджака, отправился в туалет, где достал Черную книгу, предназначенную для тайной летописи.

Подробный план очередной акции устрашения уместился на полях пятого круга Дантова ада. Заключил Брянов свой план такой директивой: «ПРИВЕСТИ В ИСПОЛНЕНИЕ ТОЛЬКО ПРИ ОТСУТСТВИИ „РЕФЛЕКСА“».

Сан Саныч в тот день, к вечеру, пропал в своей компании — отец сам с трудом упросил сына хотя бы ненадолго исчезнуть от греха подальше, — и Брянов до двух ночи, не находя себе места, ожидал этот самый рефлекс, но так и не дождался. Выходило, что и последнее «заклинание» — казалось бы, сильнее некуда — тоже не смогло призвать демонов к ответу.

Остаток ночи Брянова донимали тревожные сновидения… Он шел по набережной в Венеции и вдруг увидел на известково-мутной воде лагуны черную-черную гондолу и различил на ней двух пассажиров — своего сына и свою бывшую жену Наталью. Они успели отплыть довольно далеко, так что их лица стали едва различимы. Никакого гондольера с ними не было, но они как-то продолжали уплывать от него все дальше. Он стал махать им рукой и, заметив, что они тоже машут в ответ, очень обрадовался, — но внезапно понял, что быстро отплывает от них сам, что стоит на корме какого-то военного судна. И, когда гондола превратилась в черную точку на горизонте и почти слилась с темной полоской далекого берега, над головой Брянова вдруг пронеслись военные самолеты, и он ужаснулся тому, что самолеты летят по направлению его взгляда, к горизонту, и сейчас начнут там бросать бомбы. Он хотел крикнуть своим…

Проснулся Брянов в очень зловещем, очень свирепом настроении.

Он приписал к директиве одно медицинское слово: Cito! (это означало: «Срочно!») — и указал число и час начала операции. Он как никогда быстро побрился, выпил чашку кофе, оделся и полетел на работу прямо к девяти утра, зная, что начальник раньше одиннадцати не появляется.

На этот раз завлаб появился в 11.25, провел совещание, изредка бросая на Брянова проницательные взгляды. Тот держался как начинающий, но способный террорист. Своим видом он старался вызвать у всех присутствовавших в лаборатории прозорливых людей если не сочувствие, то хотя бы снисхождение к себе, как к человеку, которому слегка нездоровится после того…

Наконец толпа нежелательных свидетелей рассеялась по своим комнатам, и Брянову удалось задержать Каланчева для доверительного разговора с глазу на глаз. Каланчев был ровесником Брянова, а потому никаких преамбул и намеков не требовалось.

— Ну и видок у тебя! — откровенно, по-дружески заметил Каланчев. — Как с большого бодуна… У тебя что, проблемы?

— Да уж вторую неделю голова ватная… По ночам не спится — кошмары лезут, — признался Брянов, но решил «легенду» не растягивать, а побыстрей перейти к делу. — Ты помнишь, советовал мне мнемозинол купить?

— Я? — очень естественно изумился завлаб. — Мнемозинол? Не помню… Когда это?

— Неделю назад. Я еще тогда первый раз тебе пожаловался. Что-то стал все забывать… В голове гудит. В общем, ранний маразм… А ты говоришь: пойди в аптеку, возьми мнемозинол, очень хорошее средство.

— Я? — Каланчев даже как-то рассеянно порылся по карманам, будто ища там это «хорошее средство». — Хоть убей, не помню. Я даже первый раз слышу…

— Да вот, не ищи, — умело воспользовался Брянов замешательством Каланчева и сам достал из кармана брюк початую упаковку. — Но тебе не советую. По-моему, от него еще хуже… Вообще все эти таблетки — дрянь… На Канарах бы отдохнуть.

Тут Брянов тяжело вздохнул, подошел к окну и запросто выкинул упаковку мнемозинола в форточку, на пожелтевший газон внутреннего двора. Выкинул — и сразу повел наблюдение за рефлексами.

Каланчев криво улыбнулся.

— Да, Саша, нервишки у тебя не в порядке, — сочувственно проговорил он. — Канар тебе не обещаю, а совет дам: отключись-ка ты на недельку. Не знаю, что там у тебя случилось, не хочешь говорить — не говори. А только поезжай ты к себе на дачу прямо сейчас. Поброди по лесу, грибы пособирай… Хочешь, отпуск возьми. Отключись…

Брянов ответил ему благодарной улыбкой:

— Знаешь, Слава, я затем к тебе и пришел. Ты все сам понял… На недельку…

— Валяй! — махнул рукой Каланчев.

В жесте начальника Брянов постарался заметить то, про что Станиславский говорил: «Не верю!»

— Только потом не говори, что не помнишь, как отпустил меня в загул, — предупредил он Каланчева. — Лучше запиши прямо сейчас.

— Обязательно, — пообещал начальник.

Они дружески простились.

Брянов быстро убрался в свою комнату, где на подоконнике было загодя установлено зеркальце, под определенным углом отражавшее кусочек двора прямо под окном начальнического кабинета. Теперь Брянову оставалось проверить последний, самый главный рефлекс!

…В тот момент, когда завлаб появился на экранчике маленького «телевизора», сердце ударило в рукоятку пистолета с такой силой, что Брянов испугался внезапного выстрела.

Он выскочил из института наружу, обогнул здание и, почти не пригибаясь, стремительно подкрался за кустами к завлабу.

Тот был увлечен поисками невзрачной упаковки, а когда нашел, очень живо нагнулся и, спрятав ее в карман, удовлетворенно огляделся по сторонам. На северной стороне света, прямо перед ним, стоял институт. С запада и востока завлабу тоже ничто не угрожало. Зато с тыла, на южном направлении…

— Ты чего, Саш?! — спросил он Брянова.

Вид у начальника оказался не то чтобы удивленный: в эту минуту он вдруг стал похож на мальчишку, который в темном шкафу вытаскивал деньги из отцовских карманов, а родитель возьми да и застукай его на месте преступления.

В лоб начальнику с трех шагов, не моргая, глядело черненькое дульце «вальтера».

— Быстро лицом к стене! — рявкнул Брянов, боясь, что завлаб успеет разглядеть калибр.

Каланчев не сориентировался:

— Саш, что за шутки, я не понимаю…

Брянов сделал бешеное лицо.

— Я тебе мозги вышибу, — теперь уже тихо и хладнокровно пообещал он. — Живо к стене!