– Извините меня.

Мое лицо застыло, кровь хлынула в ноги. Я повернулась и направилась к двери. Мне нужно было побыть одной.

Все это время я жила с убийцей. С Мрачным Жнецом.

Могло ли быть еще хуже?

Я вышагивала по апартаментам Гая и размышляла о том, что мне теперь делать. Можно сделать вид, что все в порядке, и не разыгрывать из себя паническую истеричку, затем быстренько разорвать нашу связь и исчезнуть.

Да ладно. Это не сработает. Гай свернет мне шею прежде, чем я выйду за дверь или прикует меня цепями в темнице. Наверняка здесь есть какая-нибудь.

Или даже десять. Еще есть вариант номер два. Заплакать. Нет. Нет. Это не поможет. Я могла бы…

Дверь распахнулась. Вошел Гай, улыбаясь так, как будто вернулся с самой лучшей вечеринки в его жизни.

Еще бы. Когда семьсот людей пресмыкаются перед тобой всю ночь, поклоняются, как жестокому убийце… что может быть веселее.

Гай встретился со мной взглядом, и его сияющая белозубая улыбка тут же пропала.

– Это правда? – спросила я, стоя в самом дальнем конце комнаты, в ногах кровати.

– Правда что?

Он стянул свой пиджак.

– А как ты думаешь?

– Честно, Эмма, мне сейчас не до игр.

Гай присел на диванчик спиной ко мне и начал снимать ботинки.

– Ты действительно бог смерти и войны? Это твой особенный талант? Убивать людей?

Гай бросил взгляд через плечо.

– И не забудь про войну.

– Ну как же. Кто об этом забудет?

– Да ладно, Эмма. Не называй меня этим глупым титулом. Из всех людей тебе лучше знать.

– Сколько людей ты убил?

Теперь глядя на него, я представляла себе поле битвы, заваленное окровавленными телами, а по ним на пылающей колеснице едет Гай и смеется.

Чуточку веет драматизмом. Знаю. Но такое у меня воображение.

Гай встал и сделал несколько шагов ко мне. И он уже избавился от носков.

А ведь его идеальные ступни тоже выглядят могущественными и смертоносными. А звездочки метать ногами он может?

– Эмма, прошу тебя, не смотри на меня так. Все совсем по-другому.

В его глазах мелькнуло разочарование?

Мистер Высокомерный Убийца беспокоился, что я не одобрю его профессию?

– Сколько? – повторила я, грызя ноготь на большом пальце.

– Какая разница, женщина?

– Большая. Я хочу знать.

– Если я скажу десять тысяч или миллион, ты все равно рассудишь по-своему и не примешь во внимание то, что каждый раз, когда я забирал чью-то жизнь, поступал так по праву. Это то, что я должен делать. Даже если не хочу.

Он медленно расстегнул рубашку, под которой оставалась простая белая футболка.

Я старалась не смотреть на его мощные бицепсы или как бугрятся мышцы на его груди, образуя впадины в виде полумесяца.

Старалась не замечать, как широкие плечи переходят в узкую талию, а затем – в сильные бедра.

Старалась не видеть, как он пробежался пальцами по своим иссиня-черным волосам, и как они рассыпались вокруг его до безобразия красивого лица.

Не-а. Ни разу не глянула. Мне впору было прикрыть свое вожделение руками и петь: "лалала – я тебя не слышу", потому что я теперь ученая. Мне всего-то надо было напомнить себе о прошлой ночи и о незабываемом унижении, когда меня отвергли, не говоря уже о том, что Гай сама смерть собственной персоной.

– Откуда ты знаешь, что не убил хороших людей? – Спорила я. – А как же искупление? Как насчет того, что все люди совершают ошибки и заслуживают второго шанса?

– Это очень альтруистическая точка зрения и восхитительно наивная, Эмма, но разницу между добром и злом легче определить, чем ты думаешь. К сожалению, тебе никогда этого не понять, потому что ты всего лишь человек. Ты не можешь заглянуть в души людей, как я.

– Я не просто человек. Помнишь? Но полагаю, ты прав – количество не имеет значения, ты такой, какой есть, и это отвратительно.

– Отвратительно?

Его лицо вспыхнуло от гнева, и тут я засомневалась, стоило ли доводить его до белого каления.

Ну-ка… подожди. Да, стоило. Так будет легче заставить его отпустить меня.

– Да. Я не могу находиться рядом с убийцей. И хочу уйти, Гай. Вернуться к прежней жизни, ты не имеешь права удерживать меня против воли и прикрываться тем, что защищаешь меня. Ты не имеешь права принуждать меня жить в твоем извращенном мирке.

Он пересек комнату и дерзко остановился передо мной, сердито разглядывая.

– А что нет? Неужели у меня нет любых прав, если это для общего блага?

Воздух вокруг нас засветился от излучаемой им энергии.

– Держать меня в заложницах и утаивать правду – это для общего блага? Или управлять мною через страх, чтобы насытить свое эго размером с Гаргантюа?

– Я никогда так не поступал. Всегда в первую очередь спрашивал с себя. Всегда ставил твои интересы на первое место, – прорычал он.

– А пытаться убрать Томмазо из моей жизни – это тоже для общего блага? Да?! Потому что я чертовски уверена, что это подпадает под категорию банальной ревности.

– О! Теперь я понял. Все из-за него, так ведь? – съязвил Гай.

– Это ты отправил Томмазо в Сибирь?

– Возможно. – Гай скрестил руки на груди.

– Боишься конкуренции?

Глаза Гая сузились.

– Я просто не хотел, чтобы тебе сделали больно.

– Ты высокомерный, надутый…е динственный, кто причиняет мне боль это ты!

– Знаешь, Эмма, не я создал тебя или Мааскаб. Я не подлец, а эта чушь в стиле "я жертва Гая" уже давненько поднадоела.

– Счастлива, что ты со мной согласен, потому что нет ничего более жалкого, чем древний, кровожадный бог, которому необходимо контролировать бедную, напуганную девушку, чья единственная ошибка – родиться не в той семье…

– Ты просто обижена из-за вчерашней ночи, – выкрикнул он. – Но ты никогда не даешь мне объяснить…

– Ты прав, – рявкнула я. – Я обижена. Тот, кого я люблю больше жизни, был отнят у меня, и до сих пор не понятно, почему? – Про кого я говорила: бабушку, Томмазо или… Гая, который меня отверг? Про всех троих? Совсем запуталась! – И теперь те психи хотят навредить мне и моей семье. Ты… ты скрываешь от меня все, хотя обещал мне ответы. После стольких мучительных лет, когда меня считали ненормальной, и все из-за тебя! Теперь, оказывается, я дура! Мне обидно, потому что я начала верить в тебя. Что ты не бессердечный и даже, назови меня сумасшедшей, искренне заботился обо мне. Теперь мне все ясно. Тебе на всех наплевать.

Гай стиснул челюсти, ярко-бирюзовые глаза почернели.

– Это не правда, я поклялся заботиться о тебе…

– Да неужто? – завопила я. – По-твоему это так называется? Тогда почему я все еще сижу здесь, несчастная и мучающаяся в догадках, что случилось с бабушкой? Почему бы не рассказать, что тебе известно? И зачем отсылать Томмазо, которому я доверяю?

Глаз Гая задергался. Он в бешенстве. Боже.

– Иногда, – рявкнул он, – я не говорю тебе всего для твоего же блага. Зачем заставлять тебя страдать, если ты не можешь ничего изменить?

– Потому что мне нужно знать правду! Если в твоем понимании обращаться со мной, как с ребенком, значит защищать меня, то я обойдусь без твоего покровительства.

– Ты неблагодарная…

– Мы покончим с этим прямо сейчас, – перебила я. – Чтобы тебя не было больше в моей жизни. И вообще нигде рядом со мной.

– Ты просто злишься, но, если ты дашь мне…

– Нет. Все кончено. Мне не нужна твоя защита. Слышишь меня? Ты. Мне. Не. Нужен.

В комнате стало так тихо, что было слышно, как в воздухе вибрирует исходящая от Гая слепая ярость. Его лицо окаменело.

И тут я произнесла:

– Каача'ал лу'ум, тумбен к'иин, – слова, которым меня научил Томмазо, и приготовилась к его божественному гневу.

Первая мысль Гая была взять и наконец выпороть женщину, как он всегда воображал. Она плаксива, импульсивна и слишком наивна для своей собственной безопасности.