Не дожидаясь его ответа, Кейти открыла новые ноты и начала играть. Хвала Небесам, что Форд знал слова, потому что он больше не узнавал сам себя. Его никогда с такой силой не влекло к женщине, никогда еще он так часто или с такой неловкостью не возбуждался из-за добродетельной женщины. Черт возьми.

– Полагаю, эта песня о малиновке и воробье. Начнем?

Они начали петь, и в этот раз Форд обращал внимание на музыку, а не только на свою соседку по скамье. Их голоса сливались так, словно они практиковались вместе несколько недель – идеальное созвучие.

Кейти на короткое время смогла забыть о своих тревогах ради удовольствия сидеть рядом с Фордом, достаточно близко, чтобы вдыхать запах его одеколона, ощущать, как его бедро прижимается к ее ноге, а его рукав касается ее плеча, когда он протягивает руку, чтобы перелистнуть ноты. Но самое лучшее – это то, что он, казалось, разделял простое удовольствие, которое она получала от игры и пения. Немногие мужчины из числа ее знакомых, хотя их число и было ограничено, вытерпели бы целый вечер музыки, но виконт, кажется, получал от этого удовольствие, находил ту же самую тихую радость, которую искала она. Когда они пели, Форд не демонстрировал ни смущения Джеральда, ни наигранности Роланда Доддсворта. Вместо этого его бархатистый баритон звучал спокойно и уверенно, каким был и он сам.

Однако у его племянниц не хватало терпения для такого развлечения. Юные девицы Уэлфорд имели свои домашние заготовки для выступления на публике, которым их обучили, как и всяких благовоспитанных девиц, но на этом и заканчивался их интерес к музыке. Так как их матушка уснула и поэтому не могла заставить девушек привлекать внимание к своим несуществующим талантам, они отказались от вежливого приглашения Кейти в свою очередь занять место за инструментом. Что касается пения, то девицы заявили, что их голоса больше подходят для того, чтобы звать домой коров, чем создавать приятную атмосферу в гостиной. Кроме того, воскликнули они, заслужив хмурый взгляд от дядюшки, подобные неинтересные занятия являются деревенскими и отсталыми. Но, сгорающие от любопытства, вместо этого они хотели взглянуть на свадебное платье их будущей сестры.

С сожалением бросив взгляд назад – как на близость виконта, так и на музыку – Кейти повела их в библиотеку, где оставила платье. Сюзанна осталась в гостиной с Джеральдом, как показалось, поглощенная серьезным разговором. Она сказала Кейти:

– Пожалуйста, идите. Я не желаю видеть это платье чаще, чем должна.

Разбуженная пылкими словами, Агнес встряхнулась. Ощутив любопытство, она спустила собаку с колен на пол, поднялась на ноги и последовала за дочерьми. Девушки охали и ахали, но Агнес сочла сияющее платье цвета слоновой кости возмутительным, перегруженным деталями и немодным. Такое одеяние не подобает носить невесте наследника виконта. При этом оно оказалось более эффектным, чем любое другое платье, которое когда-либо принадлежало Агнес или ее дочерям.

А затем она коснулась его.

– Ах. – Ткань оказалась нежнее лучшего шелка, кружево было подобно самой тонкой паутинке. От одного лишь прикосновения к платью у Агнес появилось ощущение, что ее толстые и узловатые пальцы снова стали похожими на пальчики молодой женщины. Внезапно она почувствовала, что, в конце концов, не так уж и стара. В самом деле, она могла бы принять предложение сквайра Доддсворта остановиться в его доме вместо того жалкого подобия гостиницы. Конечно, этот человек – неотесанный мужлан, но очевидно, что у него отличный стол, если судить по брюшку. Девочки смогут попрактиковаться в кокетстве на его младших сыновьях, а она смогла бы сэкономить в расходах на гостиницу – сэкономить для Форда, разумеется, потому что Агнес не собиралась оплачивать счет. Кто знает, вдруг сквайра можно будет убедить время от времени посещать Лондон? И отказаться от всей этой охоты. И заказать себе новый гардероб. Мир полон чудес.

Пекинес издавал странные звуки, которые Агнес, предавшись восхитительным мечтам, не услышала. Кейти, у которой никогда не была собаки, подумала, что Раффлс рычит, так что она осторожно опустила платье на подлокотник кресла, чтобы закончить работу над ним завтра.

Пекинес не рычал. Ему скормили слишком много еды, которой могло бы хватить двум женщинам на неделю, и поэтому он сделал именно то, что часто делают перекормленные собаки. Только никто не вывел его на улицу, поэтому Раффлс сделал это на подол платья.

Одна из девиц Уэлфорд с визгом выбежала из комнаты, а другая помчалась, чтобы скрыть свое хихиканье. Их мать вышла из затруднения как обычно: она упала в обморок, но на кресло, где ее конечности не будут выставлены напоказ, а отделанный перьями тюрбан останется на месте.

На шум прибежали Джеральд и Сюзанна, Форд следовал за ними по пятам.

– Мама! – воскликнул юный Уэлфорд, упав на колени перед креслом матери.

Сюзанна бросила один взгляд на платье и отказалась надевать его, никогда и ни за что.

Форд снова предложил купить новый наряд.

– Нет, – возразила Кейти, – с платьем все будет в порядке. – Она уже несла его – держа на расстоянии – в кухню, и к дьяволу всех гостей. Форд направился вслед за ней, неся собаку на таком же расстоянии от себя, а затем выбросил это создание за заднюю дверь.

Когда он вернулся, то Кейти уже отчистила платье дочиста.

– Видите? Это платье многое может выдержать.

Виконт сомневался, что то же самое можно сказать о мисс Сюзанне Коул.

– Думаю, что ваша дочь предпочла бы…

– Нет. Это платье – символ, я чувствую это, символ того, чем должно быть хорошее замужество: красивое на поверхности, но выносливое и верное внутри, способное выдержать все напасти и преодолеть любые жизненные трудности, которые могут произойти с молодой парой. Может быть, это так же и предзнаменование. Я на самом деле верю, что оно принесет невесте радость и счастье.

Форд усомнился в таком необоснованном суеверии.

– Вы не извлекли из этого платья много радости или счастья.

– Ах, но я так ни разу и не надела его. А Сюзанна это сделает.

Агнес настояла, чтобы и Форд, и Джеральд сопровождали ее, ее дочерей и бедную заболевшую собачку обратно в гостиницу. Виконт настоял на том, чтобы Джеральд присоединился к нему в отдельной гостиной перед тем, как отправиться в Доддсворт-Мэнор.

– Я хочу поговорить с тобой о свадьбе.

– Отлично. Я тоже хочу поговорить об этом.

За бокалом превосходного коньяка хозяина гостиницы, Форд затронул деликатную тему. С большой осмотрительностью, тщательно выбирая слова, пытаясь ничем не очернить Сюзанну или ее мать, он убедительно попросил Джеральда передумать.

Его дипломатические усилия пропали даром, но совсем не по той причине, которую он предполагал.

– Ее родители? Я знаю об этом уже целую вечность. Это не имеет значения. Кроме того, мы все равно решили отложить свадьбу.

Форду потребовалась еще одна порция выпивки. И еще две – чтобы развязать язык Джеральду и все объяснить. Кажется, молодая пара решила подождать. Они любят друг друга – Джеральд был непреклонен на этот счет – но прямо сейчас ему нужно уделять все свое внимание программе по разведению лошадей. Прочитав между строк и вслушавшись во всевозрастающие жалобы Джеральда, произносимые им вслух, Форд пришел к выводу, что Сюзанна вовсе не являлась тем идеальным ангелом, каким казалась Джеральду во время первоначальной влюбленности. Девушка оказалась не той милой и кроткой сельской простушкой, как он предполагал. Скорее она избалована и требовательна, ревнива по отношению к его времени и к его матери, подумать только! Сюзанна чрезвычайно упряма и легкомысленна ко всему прочему – довела себя до нервного срыва из-за глупого платья. Его возлюбленная перерастет такие непривлекательные черты характера, Джеральд был уверен в этом, и он может подождать. Она слишком юна, чтобы выходить замуж, заключил он, и его дядя с самого начала был прав: мужчина не должен жениться до тех пор, пока не должен будет это сделать.