Беднягу мистера Бишопа нашла молодая пара поздно ночью на аллее в Центральном парке. Его здорово оглушили, и это подтвердили медики. Последнее, что помнил несчастный муж — они с супругой гуляли вечером, дышали воздухом и любовались закатом. Большего он сообщить не мог. Мы предположили, что это было похищение с целью выкупа, но семья Бишопов вряд ли могла кого-то настолько заинтересовать, да и за прошедшие дни никто так и не попытался потребовать денег.

— Женщина, — заявил Бишоп, по-прежнему не сводя с меня лихорадочно блестящих глаз. — Люси увела женщина.

— В котором часу это произошло? — Оливер заметно оживился, вынул блокнот и ручку, чтобы делать пометки. — Она была одна? Описать внешность сможете?

— Красивая. Прозрачная такая. С длинными белыми волосами.

Я красноречиво посмотрел на напарника, и тот убрал блокнот, так и не записав ничего.

— И куда эта женщина увела вашу жену?

— Под землю. Она и за мной следит. Видите? — Бишоп обвел вытянутым указательным пальцем комнату, обращая наше внимание на завешенные зеркала. — А я спрятался!

Он заулыбался во весь рот и лукаво прищурился. Оливер крякнул и поднялся, я тоже встал.

— Ну что ж, мистер Бишоп. Никуда не выходите. Возможно, вас еще навестят наши коллеги, — под «нашими коллегами» я подразумевал санитаров психиатрической лечебницы и с трудом сдержал сарказм в голосе.

Мы двинулись к выходу. Слушать дальше бред сумасшедшего смысла не было. У самой двери, буквально на пороге, Бишоп вдруг повис на моей руке.

— Верните мне Люси, — горячо зашептал он. — Если не верите, сами посмотрите. У дальней стены, где трансформаторная будка, есть скамья. Мы там сидели. Там Люси и увели. Верните, а?

Я стряхнул его и как можно вежливее попрощался. Дождавшись, пока войду, Оливер задвинул дверь в кабину лифта, и мы поехали вниз.

— Сумасшедший? — фыркнул он.

— Нет, если ты поверил в прозрачных женщин, уводящих под землю.

— Только если ты поверишь в то, что «Дарк Райдерз» пройдут в финал.

«Дарк Райдерз» висели на нижней строчке турнирной таблицы уже более полугода, и я только криво усмехнулся. Но последние слова Бишопа и что-то неуловимое в его взгляде не давали мне покоя. Чутью надо доверять, и сейчас мне не хотелось отступать от этого постулата.

— И все же…

— Ну? — оживился Оливер. — Неужто поверил?

— Не совсем. Но есть у меня одна догадка… ты слышал, что он мне сказал напоследок?

Оливер отрицательно мотнул головой. Лифт остановился, мы вышли.

— Давай заглянем в Центральный парк.

…На площади перед памятником основателям Джорджтауна было многолюдно. Сновали прожорливые голуби, которых сердобольные старушки здесь щедро угощали хлебными крошками, специально принесенными из дома. Бегали и кричали дети всех возрастов от мала до велика. На скамейках в тени сплетничали их мамаши. Таким был вход в Центральный парк днем. Ночью же здесь предпочитали гулять влюбленные пары и любители легкой наживы. Многие неосторожные граждане расставались на темных аллеях с кошельком, а кое-кто — изредка — и с жизнью. Что и говорить, а Хай-Сайд никогда не считался безопасным местом.

Мы с Оливером начали пробираться через толпу, стараясь ненароком не наступить на птицу или ребенка. Ориентир — памятник, установленный прямо возле ворот в парк — маячил впереди. Вылитые из бронзы братья, Майкл и Джордж, пару столетий назад прибыли в эти места в поисках драгоценных камней, которыми, по слухам была богата здешняя земля. Собственно, Хай-Сайд и стоял сейчас на тех холмах, которые долбили когда-то братья, а также их сотоварищи, желая разбогатеть. Шло время, колония росла. Неизвестно, что за кошка, в конце концов, пробежала между Майклом и Джорджем, но первый решил отселиться на другую сторону реки, туда, где сейчас расположился цветущий Ривер-Сайд, а потом и вовсе пропал без вести. Джордж же развивал поселение, стал основателем и самопровозглашенным мэром целого города. Разбогател ли он так, как мечтал — одному Богу известно. Но в наше время ни одного драгоценного камня в окрестностях Джорджтауна не находили. Все же, увековечить решили память обоих братьев, и сейчас они стояли на постаменте бок о бок, положив руки на плечи друг другу и мечтательно глядя вдаль.

— Хью, может, поделишься соображениями? — не выдержал Оливер, пока мы шли по главной аллее, где было во много раз тише и спокойнее, чем на площади.

— Сейчас-сейчас, вот придем… не уверен, что у меня самого не разыгралось воображение.

Мысли о скамье, которую напоследок упомянул Бишоп, не выходили у меня из головы. Какое-то смутное ощущение догадки буквально преследовало, но стоило попытаться схватить — ускользало. Мы свернули на боковую аллею, прошли до самого конца и повернули в тупиковое ответвление. Здесь была установлена трансформаторная будка, отвечающая за электропитание фонарей в парке, а рядом — та самая скамья под старым дубом. Уединенное и тихое место для тех, кто хочет поговорить по душам или… заняться любовью.

— Ты бывал здесь, да? — догадался Оливер, пока я ходил по лужайке кругами и пытался понять, что же показалось мне важным.

— Да. Но давно. Очень давно. Мне кажется, здесь бывали все, кому хоть раз некуда было привести подружку.

— Я не бывал… — разочарованно протянул напарник.

Я хмыкнул и хотел уже его подколоть, но тут взгляд упал на канализационный люк в траве неподалеку от скамьи. Крышка была слегка сдвинута. Я опустился на колени, вынул фонарик и попытался посветить в проем. Конечно, ничего увидеть не удалось.

— А это что за черт? — пробормотал Оливер, тоже присевший рядом.

Успевший натянуть перчатку напарник двумя пальцами подцепил с края люка длинный тонкий белесый волос. Мы переглянулись.

— Ты думаешь о том, о чем и я? — спросил он.

Все было понятно без слов. Бишоп говорил о женщине с длинными белыми волосами. Если не брать во внимание, что в его бреду она была еще и прозрачной, то этот волос вполне мог подойти загадочной особе. Я вынул пакет и убрал туда улику. После этого, поднатужившись, сдвинул тяжелую крышку.

— Подстраховать тебя наверху? — предложил напарник.

Я посветил вниз, разглядывая маленькую лесенку на стене.

— Ты мне будешь нужнее внизу.

Ухватившись за металлические поручни, я быстро спустился вниз. Оливер последовал за мной.

— Зато здесь не жарко, — неуклюже пошутил он.

Под землей, и правда, оказалось довольно прохладно. Мы очутились в невысоком — стоять можно было лишь в полусогнутом состоянии — тоннеле, уходящем в обе стороны от нас. Пятно света от фонаря выхватывало выложенные позеленевшим от сырости кирпичом стены и своды. Под люком еще хоть как-то хватало света, но дальше простиралась непроглядная тьма. Под ногами почавкивала жижа. Где-то капала вода. Вынув пистолет, и приложив к нему фонарик, я двинулся вперед. Оливер прикрывал спину. Ни шороха, кроме звука наших шагов, не раздавалось. Не знаю, что за черт дернул меня лезть сюда. В подобных местах каждая тень на стене, каждый камешек, вылетевший из-под ноги, словно предостерегают «будь начеку, здесь опасно».

По наручным часам я прикинул, что мы шли уже около минуты, когда достигли развилки. Неясный гул разнесся по тоннелям, настолько еле слышный, что его можно было и не заметить, но мне стало не по себе. Сердце вдруг заколотилось, то ли от напряженного ожидания, то ли от волнения.

— Ты видишь?

Я услышал, как сухо щелкнул взведенный курок и обернулся. Оливер держал пистолет поверх моего плеча — расстояние не особо позволяло размах — и, близоруко прищурившись, смотрел вдаль. Я проследил за его взглядом, тоже посветив фонариком в темноту.

— Кого?

— Женщину. Блондинку, черт возьми! — его голос прозвучал чуть выше, чем обычно.

— Олли, — я вгляделся во мрак, — это твое воображение. Там никого…

Что-то белое вдруг шевельнулось в том конце тоннеля. Я проглотил конец фразы и услышал, как шумно засопел над ухом Оливер. Показалось, что еще секунда — и он начнет палить куда ни попадя.