Он обошел проволочный забор и остановился в метре от двух бетонных мамонтов на краю смоляной ямы. Гигантский мамонт-отец и детеныш глядели, как мать погружается в черную жидкость, наполняющую яму. Малыш протягивал к обреченной матери свой маленький хобот, словно надеялся вытащить ее из смолы. Огромная самка выбивалась из сил, пытаясь выкарабкаться из цепкой маслянистой ловушки, которая убила много тысяч животных, больших и малых.

Многих удивляли и разочаровывали небольшие размеры ямы. Очевидно, они рассчитывали увидеть нечто, охватывающее многие гектары. Но все, что осталось от громадных пространств, заполненных смолой, которые покрывали когда-то большую часть районов Лос-Анджелеса, расположенных в этой долине, было просто лужей, уступающей в размерах футбольному полю.

Рядом с музеем сохранилось еще несколько маленьких лужиц, в которые до сих пор попадали суслики и белки. Хотя, чтобы добраться до смолы, им приходилось преодолеть проволочную ограду.

Однако, если бы разочарованный турист побродил пешком по парку, он мог бы разглядеть смолу, просачивающуюся местами сквозь дерн и травяной покров, и, будь у него немного воображения, почувствовал бы себя весьма неуютно: не слишком глубоко под травой и бетоном залегал жидкий битум, и ждал. Когда-нибудь, как бы говорила эта жидкая грязь, этот тонкий покров исчезнет, и я снова буду тут как тут, и все станет таким же, каким было раньше. Мамонтов, саблезубых тигров, гигантских львов и пещерных медведей здесь не будет, зато будут люди в звериных шкурах, охотящиеся на животных, и они будут становиться моей добычей…

Карфакс не очень долго стоял над ямой — глаза начали слезиться, в них возникло покалывание, а слизистые оболочки носа и глотки высохли. Он поспешил в гостиницу и окунулся в сравнительно чистый и прохладный воздух вестибюля. Вечером дневная деятельность по засеиванию облаков могла вызвать дождь, и тогда воздухом над мегаполисом можно будет дышать еще три дня. Именно засевание, хотя это было очень дорогим делом и не всегда результативным, делало возможной жизнь в Лос-Анджелесе, давало надежду и удерживало жителей до того времени, когда электромобили позволят очистить воздух до уровня 1973 года.

Да, мир был загрязнен гораздо больше, чем десять лет назад, но станет гораздо чище за следующие десять лет, и пророки Судного дня будут посрамлены.

Карфакс поужинал в столовой, вернулся в свой номер, и уже через 10 минут раздался телефонный звонок. Он включил изображение и увидел Патрицию в одной из кабин аэропорта «Риверсайд».

— Удачно доехала?

— Почти не отдохнула, — ответила она, улыбаясь.

— Однако, вид у тебя совсем не усталый. Кстати, прелестно выглядишь.

— Спасибо. Ну так как? Встретимся у тебя? Или…

— Я уверен, что этот телефон не прослушивается. Пока что, во всяком случае. Так что приезжай. Я не думаю, что…

Она нахмурилась.

— Что не думаешь?

— Неважно, не беспокойся.

Она, вероятно, разгневается, когда узнает, что он не счел Вестерна опасным человеком. Во всяком случае, не настолько опасным, как считает она. Хотя, возможно, он и представляет угрозу для человечества в целом. Поэтому не стоит пока что делать таких заявлений, пока не появятся веские основания.

— Приезжай, — произнес он и подождал, чтобы удостовериться, что у нее нет других предложений.

— Хорошо, — сказала она. Экран потух.

Зарегистрировавшись в гостинице, Патриция сразу позвонила. Он назвал ей кодовое слово, открывающее дверь номера, заказал для нее ужин, но его что-то долго не было. Старший по кухне извинился и объяснил, что еда была послана на тележке-автомате и должна была прийти вместе с лифтом. Однако лифт сломался, его ремонтирует специалист. Остальные тележки задействованы, но заказ прибудет не позже, чем через полчаса, даже если ему самому придется принести его.

Из скрытого над дверью громкоговорителя раздались произнесенные Патрицией слова, эквивалентные «Сезам, отворись», и дверь открылась.

Она действительно прелестно выглядела в ансамбле, состоящем из очень короткой юбки и матерчатого треугольника, закрепленного у шеи и свободно свисающего на грудь. Он, казалось, был выполнен не из пластика, а из травы и походил на одеяние Белой Богини Изаги Нина Т — героини телевизионной серии «Рог торговца». Сам Карфакс был облачен в костюм «белого исследователя» из той же серии, но без пробкового шлема.

Патриция осторожно села — под юбкой у нее ничего не было. Кроме того, она остерегалась резко поворачиваться и наклоняться, чтобы не выставлять напоказ грудь. Карфакс подумал, насколько нелепа подобная скромность — на пляже она бы появилась вообще без ничего. Но мода на одежду не подчиняется разумным законам, хотя каждый предмет туалета имеет свою собственную логичность.

В общем Патриция не испытывала ни малейшей неловкости от того, что тело ее едва прикрыто, а крепления того немногого, что на ней одето, ненадежны. Он же старался подавить в себе сексуальное влечение, которое вызывал у него вид красивой женщины в мини-юбке (это означало, что Карфакс в течение многих лет постоянно находился в состоянии возбуждения).

Она, однако, была его двоюродной сестрой, и это должно было охлаждать его пыл. Должно, подумал он, но разумеется, не охлаждает. Особенно, если принимать во внимание, что табу на кровосмешение за последние 15 лет заметно ослабло.

Лучше ему не думать о подобных вещах, решил он, что было равносильно отказу от уже поданной красиво сервированной пищи.

Патриция закурила сигарету, сделала несколько затяжек и, глядя на Карфакса сквозь пелену табачного дыма, произнесла:

— Рассказывай.

Он рассказал все, что, по его мнению, можно было. Но понял, что, несмотря на все ухищрения, рассердил ее. Долгие, медленные затяжки сменились короткими, быстрыми. И ошибся — ни он, ни Вестерн не были причинами ее гнева.

— Почему он лгал о своем изобретении? — громко спросила она. — Почему? Не могу понять, что с ним. Неужели же он не может постоять за себя, даже после смерти?

— Не понимаю.

— При жизни он всегда «умывал руки». Был бесхребетным! Предпочитал Ничего не делать, лишь бы кого-нибудь не рассердить. Не переносил чужого гнева. Стоило мне притвориться сердитой — и я всегда добивалась, чего хотела. Кроме одного-единственного, чего желала больше всего на свете!

В литературе имеется множество описания женщин, которых гнев делает еще более прекрасными. Патриция определенно не принадлежала к их числу. Разъяренная сука, подумал Карфакс.

— И что же это было за одно-единственное? — спросил он, поскольку она явно ожидала такого вопроса.

— А как ты думаешь?

— Ты хотела, чтобы он начал с тобой спорить?

Сначала она удивилась, потом на лице ее появилась довольная улыбка.

— А ты очень понятлив. Мне это нравится.

— Для этого не надо обладать большим умом, — сказал он и наклонился к ней: — Если говорить честно, то независимо от того, насколько патологически относился твой отец к чьему-либо гневу, теперь у него нет никаких мотивов, чтобы лгать. Он мертв. Во всем мире никто ничем уже не может ему навредить, и он непременно захотел бы приписать себе честь изобретения «Медиума», если у него…

— Что «если»?

Он улыбнулся.

— Я говорю об этом существе, которое называет себя твоим отцом, так, словно оно на самом деле им является. По правде говоря, очень трудно удержаться от того, чтобы не думать о них, как о покойниках.

— Гордон, я не желаю вступать с тобой в спор об этом! Я знаю, что папа изобрел машину, позволяющую входить в контакт с умершими, знаю, что это — действительно покойники! Я ненавижу Вестерна, потому что он убил моего отца, но он абсолютно прав относительно всего, что касается «Медиума». Да ты и сам говорил, что голос, который слышал, был голосом моего отца. Теперь я не удивлюсь, если узнаю, что Вестерн гораздо сильнее, чем сам о том говорит. Я имею в виду, что он, возможно, не только беседует с покойниками и видит их, но способен воздействовать на них, подчинять своей воле. Может быть, он располагает средствами причинять им боль?