Поскольку подавление естественных проявлений человеческой натуры является столь важным фактором в порабощении Ярроу, то столь же важное значение приобретает борьба героя за раскрепощение своей личности. И, как это станет типичным для произведений Фармера (за примерами далеко ходить не надо — достаточно прочитать данный сборник), женщина является инструментом и символом как порабощения мужчины, так и его освобождения. Мэри (жена героя, оставшаяся на Земле) является воплощением Матери-Земли в ее разрушительном аспекте. Она подавляет супруга, обличает его псевдонедостатки, ее внешний вид и поведение характерны для много более старшего возраста. Она стерильна, фригидна, вероломна и скорее уничтожает существующую жизнь, чем дает начало новой.
На чужой планете Ярроу встречается с полной противоположностью ей в образе прекрасной инопланетянки — «лалиты» Джанетты, внешне выглядящей, как земная женщина, по сути же являющейся представительницей древней расы, в процессе борьбы за существование принявшей человеческий облик, но не имеющей на самом деле ничего общего не только с млекопитающими, но и вообще с позвоночными животными. Это искренне полюбившее, обладающее высокими душевными качествами существо, поклоняющееся жизнеутверждающей Великой Матери, непроизвольно становится орудием освобождения Ярроу, помогая ему разобраться в своих чувствах и полюбить по-настоящему, преодолев врожденный страх перед физической любовью, как чем-то греховным, понять всю низость и преступность затеи правящей на Земле олигархии, стать на сторону обитателей планеты, чье общественное развитие соответствует началу девятнадцатого века в наиболее передовых странах, биологически являющихся продуктом эволюции членистоногих. Однако боязнь быть отвергнутой заставляет Джаннету скрывать от Ярроу свою подлинную физиологическую сущность, и это самым роковым образом сказывается в ее судьбе. В романе прослеживается еще одна характерная черта творчества Фармера, развивающаяся в других его произведениях (в частности, в романе «Дэйр») — утверждение, что истинные чувства не могут быть греховными, какими бы ни были их физиологические проявления. Извращенными они становятся лишь в глазах и помыслах тех, кто поражен невежеством и предубеждениями.
В лучших рассказах раннего периода творчества Фармера герои, являющиеся в высшей степени добродетельными (или, по крайней мере, считающие себя таковыми), зачастую оказываются в настолько необычных ситуациях, что эти добродетели, когда им приходится преодолевать подспудные страхи или тщательно скрываемую неуверенность в себе, приводят героев к совершенно иному, неожиданному для них и подчас роковому результату. Примером тому может служить капитан Эверлейк в повести «Чуждое принуждение», где пуританское воспитание и попытки скрыть болезнь становятся причиной убийства двух высоконравственных людей и едва не способствуют широкому распространению страшного заболевания по всей Галактике. Здесь ярко показано, как идеал чистоты, основывающийся на страхе и подавлении плоти, благоприятствует воспитанию ханжества и лицемерия, становясь пагубным как для самого героя, так и для его окружения.
В какой-то мере схожи с ним и герои двух других повестей, входящих в сборник. В одной из них то ли настоящий неандерталец, чудом сохранившийся в нашем XX веке, то ли просто внешне уродливый человек настолько подавляет в себе все человеческое из опасения, что станет предметом насмешек со стороны обывателей, что обрекает себя на жизнь на задворках, хотя располагает и умственными, и нравственными задатками, вполне достаточными для того, чтобы занимать гораздо более высокое положение в обществе. В другой Темпер постепенно, шаг за шагом подходит к обнаружению в себе «бога, утонувшего в бездне собственной души» и узнает, что для человека нет ничего невозможного, когда он обретает душевную свободу.
В романе «Дэйр» Джек Кэйдж, подобно Ярроу из «Влюбленных», остро реагирующий на несправедливость юноша, жаждущий знаний и высоких чувств, тяготится невротической культурой поселенцев на планете Дэйр и едва не становится ее жертвой. Однако любовь к носительнице высоких нравственных идеалов P-ли, не принадлежащей к этой культуре и не признаваемой ею даже человеком, становится духовным источником его перерождения и помогает обрести цельность. Однако, Фармер далек и от идеализации культуры, находящейся в инертном равновесии с окружающей средой, поскольку, по его глубокому убеждению, человеческой натуре свойственна пространственная и информационная экспансия, а любой застой для нее — гибель.
Одним из наиболее характерных для творчества Фармера произведений является роман «Ночь Света», две части которого начинают и заканчивают цикл повестей о приключениях (скорее, злоключениях) Отца Джона Кэрмоди, некогда галактического злодея, в один прекрасный день (вернее, ночь) ужаснувшегося своим преступлениям и ставшего священником-миссионером неокатолической церкви. Спасаясь от преследующей его полиции, Джон Кэрмоди попадает на планету Радость Данте, находящуюся вне юрисдикции галактической федерации, как раз в тот период, когда на ней происходит так называемая «Ночь Света» — периодически наступающее природное явление, обусловленное необычными магнитными бурями в фотосфере солнца этой планеты. Сопровождающее эти бури электромагнитное излучение каким-то образом влияет на человеческое подсознание, материализуя таящиеся в нем образы, «пробуждая зверя, обитающего в темных пещерах нашего разума, а так же дремлющего там Золотого Бога». Говоря проще, «Радость Данте — это планета, где исполняются сокровенные желания», и где психика выворачивается наизнанку. Для Кэрмоди, человека, жаждущего могущества и власти, эта Ночь предоставляет возможность осуществить свои самые необузданные фантазии, заключающиеся в том, чтобы убить Бога, опекающего эту планету, и эта же Ночь провоцирует его повторить свои тягчайшие преступления в самых кровавых подробностях, тем самым дав импульс к пониманию того, что он сам стал жертвой совершенного собой. Конечным результатом этого мучительного осознания своей жизни становится раскрытие саморазрушительной природы чинимых им насилий, созидательного потенциала внутри себя и глубокое раскаяние, которое долго и тщательно им в себе подавлялось.
Исследование двойственной природы извечной сокровенной мечты большинства людей об осуществлении желаний, начатое в повести «Божье дело», продолжается в романе «Плоть», где это осуществление бумерангом возвращает к пониманию общества как тюрьмы, бывшего лейтмотивом повести «Влюбленные». Не выдержав тяжести возложенной на него роли, восстав против жестоких обычаев своих собственных потомков, Питер Стэгг гибнет в борьбе за свое освобождение, ибо ничто не может принести удовлетворение нормальной человеческой личности, если оно навязано извне или даже является внутренним физиологическим принуждением. Поэтому в целом ряде произведений Фармера можно проследить еще один мотив — мир как тюрьма вдохновляет героя, не потерявшего цельность своей натуры, и на подвиг сродни прометеевскому, а уж автору не занимать фантазии для создания таких миров и таких ситуаций, благо современная действительность и сама не скупится на таковые.
Эти же идеи вплетены в ткань романа «Шиворот-навыворот», но самое яркое воплощение получают в серии «Мир Реки». В романе «Шиворот-навыворот» герой (скорее, антигерой), живущих вместе с тысячами других несчастных внутри вращающейся огромной сферы размером с малую планету, пытается выяснить, кто создал эту вроде бы загробную жизнь и с какой целью контролирует этот мир, а заодно понять, является ли это место адом или чистилищем. Для этого он предпринимает почти что дантовское путешествие по канализационным системам этого мира к его наружной оболочке и обнаруживает, что находится внутри искусственно созданного планетоида где-то в далеком космосе. Однако это открытие приводит к постановке еще большего числа вопросов и догадке, что все это создано никаким не богом, а «Бессмертными» — расой технологически развитых инопланетян, которым под силу создать не только планету, но и искусственные человеческие души, и что это не загробная жизнь, а этап, предшествующий рождению, где душам предназначено познать природу добра и зла и тем самым приобрести начала нравственности.
