Однако на следующее утро, когда я увидел садовника, при мысли, что почти половину этой суммы придется отдать ему, во мне взыграла моя врожденная скупость. Разве позволительно мне, старику, получающему от государства пенсию, тратиться на благоустройство сада? Вот почему, в целях экономии, я попросил садовника не трогать деревья в заднем саду, оставив их расти так, как им дано от природы. Надо было прямо сказать ему: я на мели и вынужден экономить на излишествах, но, по своей склонности пускать пыль в глаза, я этого не сделал.

По словам садовника, в Токио остается все меньше домов с садом, поэтому, дорожа клиентурой, он составил годовой план, назначив для каждого дома свой срок, и следует ему неукоснительно, чтобы никого не беспокоить понапрасну. В моем саду он наметил работать в течение пяти дней начиная с десятого сентября. Коль скоро я велел ему не трогать деревья в заднем саду, на все про все ему понадобилось от силы три с половиной дня, после чего он не знал, чем заняться. В результате, чтобы не сидеть полтора дня сложа руки, он обкорнал магнолию и старый дуб.

Словом, моя скупость, моя отвратительная склонность к показухе привели к тому, что величественные деревья превратились в жалких лысых уродцев. Известно, что магнолия особенно гордится своей красотой. Недаром в знаменитом американском романе «Унесенные ветром» с ней сравнивают главную героиню Скарлетт О’Хару. И действительно, крупные белые цветы магнолии, издающие тонкий аромат, славятся благородством и изяществом. Но и само дерево с большими глянцевыми листьями выглядит величественно, поэтому его так любят в Америке и высаживают в парках. Посадив магнолию в переднем саду, я втайне ощущал самодовольство и, выделяя ее среди прочих деревьев, обращался с ней как со старшиной сада. Так что не зря гневалась магнолия, когда ее унизили, обрив наголо наподобие жалкого кустика. Глядя на нее из окна кабинета, я испытывал угрызения совести.

Вечером я вышел в сад. Только спустился с крыльца, как меня весело окликнула старая слива:

— Сэнсэй, не беспокойтесь. У магнолии улучшилось настроение.

— Я рад. Спасибо.

— Если позволите, я бы хотела вам еще кое о чем рассказать, — добавила слива многозначительно.

Я невольно остановился.

Магнолии не понравилось то, что садовник подстриг все вечнозеленые деревья под одну гребенку, придав им шарообразную форму. Слива упомянула об этом еще утром, сейчас же она остановилась на этом подробнее. До войны слива росла на заднем дворе графской усадьбы, расположенной в километре отсюда, на холме Касюэн, и все вечнозеленые деревья в обширном графском саду были, как и здесь, подстрижены шарообразно. Отец графа в начале эпохи Мэйдзи[2] ездил учиться в Европу и был потрясен красотой французских садов. Вернувшись на родину, он решил разбить у себя сад на французский манер и, после долгих трудов, добился желаемого и очень гордился своим успехом. Во время войны графская усадьба сгорела в результате бомбардировок, а после войны и прекрасный обширный сад был распродан на отдельные участки.

Так вот, слива втайне гордилась тем, что мой сад в его нынешнем виде, хоть и не велик, напоминает тот былой графский сад, так сказать, щеголеватый графский сад в миниатюре, а создать его смог именно нынешний садовник, который окончил специальный колледж и владеет техникой западного садового искусства. К тому же я и сам долго учился во Франции, и такого рода сад должен был прийтись мне по вкусу, поэтому магнолия боялась, что, если выкажет неудовольствие, ее изгонят из сада. Все как будто разъяснилось, но слива еще добавила, что магнолия умоляла обратить мое внимание на то, что даже в графском саду большие деревья вроде магнолии и дуба не стригли наголо, нынешний садовник допустил очевидную оплошность, которую в будущем повторять не следовало бы. И еще. В графском саду такими, как слива, цветоносными деревьями особенно не дорожили, поэтому она, слива, никак не смеет претендовать на то, чтобы быть старшиной сада, и готова уйти в отставку, чтобы, отбросив тревоги, старшиной вновь стала магнолия и я, как прежде, мог вести с ней беседы. Магнолия согласна, так что никаких проблем не предвидится.

— Вот как? Спасибо тебе, — сказал я и направился к магнолии.

Подойдя, я запрокинул голову и сказал:

— Прошу прощения, я виноват — недоглядел.

— Я вижу, слива вам обо всем рассказала, так что давайте с этим покончим.

— Ладно, только больше не грусти.

— Сэнсэй, посмотрите на растущую рядом камелию. Еще до войны, окруженная заботой, она цвела здесь во всей своей красе. Во время бомбежек она сильно пострадала, и все были уверены, что погибнет, но в последующие годы она точно воскресла, пустив новые побеги из засохшего корня. К тому времени, когда вы начали строить свой дом на пепелище, ее высота уже достигала трех метров. Поскольку она мешала рабочим подвозить строительные материалы, они хотели ее срубить, но сделать это оказалось не так просто, в результате только изрядно ее помучили… Когда дом был построен, вы занялись садом и пересадили меня сюда, на камелию невозможно было смотреть без жалости. Впрочем, я и сама в то время была не намного счастливее, так что нам оставалось лишь делиться сочувствием и подбадривать друг друга. Нам повезло. Тогдашние садовники, отец и сын, принадлежали к старой японской школе. Благодаря им мы смогли набраться сил, разрастись, достигнуть великолепной формы и распускаться прекрасными цветами. Особенно цветы камелии, белые, с бледно-розовым оттенком, притягивали взоры людей. Гости, приходившие в пору цветения, едва войдя в ворота, все, как один, пораженные красотой камелии, ахали от восхищения… Небеса даровали нам двадцать лет покоя, когда все мы были счастливы, но вот отец и сын умерли… Явился этот высокообразованный юноша, разбирающийся в западном садовом искусстве, и первым делом подстриг вечнозеленые деревья, придав им на иностранный манер щеголеватую шарообразную форму. К сожалению, он и камелию изуродовал, неосмотрительно срезав у нее ветви, дающие цветы. А ведь бедняжка так гордилась своей красотой! Теперь же, захиревшей, потерявшей способность цвести, в пору цветения ей остается только одиноко плакать. И никому до этого нет дела…

— Вот, значит, как все было… Понятно. Но теперь, когда тебя уже остригли наголо, я могу лишь попросить прощения.

— Не будем больше об этом, вы уже все обсудили со сливой. Я бы только хотела задать вам один вопрос. Можно?

— Ну конечно, задавай.

— Мы, деревья, живем благодатью природы. Поэтому мы хотим, чтобы садовник обращался с нами, следуя природе. Прежние садовники, отец и сын, может, и были старомодными, но нас они устраивали, ибо понимали природу. Напротив, новый садовник, при всей своей образованности и «продвинутости», предпочитает искусственность и пренебрегает природой. Нет, не подумайте, я его не осуждаю. В прошлом сентябре он по вашему распоряжению не стал трогать сад на заднем дворе, оставив его расти в соответствии с природой. И я прошу вас, в нынешнем сентябре, прежде чем придет садовник, сравните естественно растущий задний сад с искусственно ухоженным передним. Этой зимой садовник наверняка опять будет вносить удобрения, хотя год выдался необыкновенно теплым. Прошу вас, остановите его. Не позволяйте ему сыпать химикалии и разбрызгивать яд! Химические удобрения все равно что лекарства, которыми врачи пичкают людей. Они только наносят вред своими побочными эффектами.

— Да, согласен.

— Вы меня успокоили… Посмотрите, сэнсэй. После того как нас с дубом обстригли, перестали прилетать птицы. Наверняка из-за того, что на ветвях не осталось листьев, и им некуда прятаться. Мы с дубом всячески зазывали их, но даже воробьи и те нас гнушаются. Сегодня утром вы подошли узнать, не появились ли побеги сурепки… Но в этом году завирушки не прилетели и не принесли в своем помете семян, поэтому никаких побегов и нет.

— Вот оно что… Видно, впредь мне следует внимательней прислушиваться к твоим советам. Надеюсь, ты, как прежде, станешь старшиной сада.