Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Однако двадцать пятого мая во время налета сгорел наш дом в Токио. Дом К. в Канде уцелел, но К. построил хибару на пепелище в Восточном Накано и жил там.

Пятнадцатого августа война окончилась.

Меня тревожила участь моего брата-адмирала, который все же получил должность декана в Императорском университете Кюсю. Неожиданно от него пришла короткая весточка со словами ободрения.

«Наконец-то наступил долгожданный мир. Пришло время тебе выйти на сцену. Наверняка тебе сейчас нелегко, но ты вылечился от туберкулеза и отныне, заботясь о здоровье, сможешь устроить свою жизнь и исполнить свое предназначение. Я буду с радостью следить за твоими успехами».

Через три месяца, переехав в снятый в Мисюку дом, чудом уцелевший после пожаров, я сразу же послал брату письмо, но оно вернулось с пометкой: «Местонахождение адресата неизвестно». Это показалось мне странным, я послал письмо своему другу, преподававшему в университете Кюсю, в котором спросил его о брате, но он ответил, что ничем не может мне помочь, поскольку Хякутакэ не сообщил в администрацию университета, куда он переехал. По холодному тону его письма я мог догадаться, каким мучительным было пребывание брата в должности, и отказался от мысли расспрашивать о брате, решив ждать вестей от него самого.

Но, сколько я ни ждал, вестей не было. Выход один — начать поиски самому. Но как это сделать? Я только сейчас сообразил, что, поскольку наша братская клятва была клятвой мужчин, он никогда не считал нужным рассказывать мне о своей семье, и я даже не знал имен его родственников. Оставалось только исходить вдоль и поперек всю Японию. Приняв это решение, я приступил к поискам.

«Исходить всю Японию» означало, что я соглашался выступать с лекциями, куда бы меня ни приглашали. Я был уверен, что, узнав о моей лекции, он обязательно придет послушать ее, затерявшись в толпе.

Оккупационные войска планировали провести своего рода революцию в японском обществе с целью демократизировать страну и часто организовывали в столице лекционные курсы, собирая слушателей в полупринудительном порядке, в то же время и крупные токийские газеты, соревнуясь друг с другом, устраивали лекционные турне по провинциальным городам. Денег почти не платили, но, поскольку продовольствия тогда не хватало, лектора часто одаривали продуктами местного производства, поэтому все охотно принимали предложения выступить.

Я дважды выезжал с лекциями на Кюсю, один раз в район Санъин, два раза в Санъё, дважды был в районе Кансай и всякий раз искал среди слушателей брата, но не находил. На третий год, весной, по просьбе газеты, выходящей в Нагое, я выступал в субботу с лекцией в городе Хамамацу, а в воскресенье в самой Нагое. В Хамамацу я приехал один, мне предстояло в семь тридцать прочесть часовую лекцию и переночевать в местной гостинице.

Зал нельзя было назвать ни просторным, ни тесным, но к половине восьмого, когда я поднялся на кафедру, он был забит до отказа, по бокам его люди стояли так плотно, что не могли пошевелиться.

Выступая, я внимательно искал глазами брата. Когда лекция уже подходила к концу, неожиданно за спинами людей, стоящих с левой стороны зала, я заметил человека, похожего на брата.

Я вздрогнул — это и в самом деле был мой брат! Испугавшись, как бы он, заметив, что я узнал его, чего доброго, не сбежал, я продолжал говорить как ни в чем не бывало…

Однако, закончив выступление, я быстро спустился с кафедры, устремился сквозь толпу пожимающих мне руку людей в левое крыло зала и молча схватил за плечо спешившего уйти брата.

Да, это был он. Он явно был недоволен.

Так или иначе, я рассказал представителю газеты о возникших обстоятельствах, и мы вместе с братом отправились в забронированную гостиницу. В машине он, видимо смирившись, горько улыбнулся и сказал:

— А ты хороший оратор!

— Только потому, что в поисках брата я объездил всю Японию с одной лекцией, — рассмеялся я.

В известной старинной гостинице постояльцев, вероятно, было мало, поэтому хозяин сам встретил нас на пороге и тотчас, узнав брата, закричал как сумасшедший, не то от изумления, не то от радости:

— Вот это да — адмирал Хякутакэ!

Брат поправил:

— Уже не адмирал, а военнопленный!

Мы прошли внутрь.

— Вот, случайно встретился с младшим братом, которого несколько лет не видел, — сказал Хякутакэ, представляя меня хозяину гостиницы.

Тот, видимо, был чем-то обязан ему, во всяком случае, устроил нам пышное угощение, достав даже давно не виданное вино и виски. То, что он рассказал нам при этом, невозможно забыть.

— Американский офицер привел японскую девушку — я ему отказал. Тогда он пригрозил, что закроет гостиницу, после чего здесь устроили что-то вроде борделя для американских солдат и японских девушек, но эти три комнаты я не позволил осквернить, их они не использовали…

В эту ночь в «неоскверненной» комнате я впервые лежал бок о бок с братом. Он говорил мне:

— Мы с тобой похожи, как настоящие братья. В то время как ты стал батраком, возделывающим пером рукописи, я по предложению землевладельца, прежде бывшего у меня 8 подчинении, поселился на его земле и стал простым крестьянином… Сейчас, в условиях оккупации, я — военный преступник, но, будучи крестьянином, могу наблюдать со стороны, с каким искусством наши уважаемые враги проводят общественные реформы и превращают Японию в демократическую страну. Наверно когда-нибудь заключат мирный договор, тогда и я стану свободным. Возможно, мне вернут мое состояние. И тогда мы сможем отправиться с тобой в подлинно демократическую Францию и насладиться нормальной человеческой жизнью. Потерпим же до этого времени…

Он пообещал мне на следующий день показать свой крестьянский дом, с тем мы и уснули, но когда наутро я открыл глаза, его постель была пуста, а у изголовья лежала записка:

Милый братец! Крестьянин отправляется на заре возделывать свое поле. Не ищи, где я живу. Если будет необходимо, напишу письмо. Жди дня, когда вновь поедем во Францию. К этому времени я уже буду помещиком. И ты наверняка станешь землевладельцем. Не будем же падать духом.

Многие мои читатели знают, что с тех пор мне так и не довелось встретиться в этом мире со своим дорогим братом.

Я так много написал о Хякутакэ не только потому, что постоянно помню о нем и молю Силу Великой Природы, чтобы, когда придет срок отправиться в Истинный мир (мир смерти), мне была дарована та же судьба, что и моему брату.

Я хотел показать на своем опыте, что, осуществив до конца свою волю, чем бы мы ни руководствовались — любовью, правдой или просто искренним желанием, возможно сотворить чудо — сделать счастливыми двух совершенно чужих друг другу людей, различающихся и происхождением, и обстоятельствами жизни, сделать их подлинными братьями.

Глава одиннадцатая

В начале июля этого (1989) года Небесный сёгун сказал мне:

— Бог возвестил — в ноябре произойдет радостное для тебя событие.

— Что за событие?

— В свое время узнаешь, — только и ответил Небесный сёгун.

В сентябре он повторил свои слова, но на сей раз назвал не только месяц, но и точную дату — одиннадцатое ноября. В конце октября Небесный сёгун вновь вернулся к этому:

— Уже близок следующий месяц, когда произойдет радостное событие, возвещенное тебе Богом.

— Хорошо. Что бы ни произошло, буду ждать с радостью.

На самом же деле я сгорал от нетерпения узнать, что же это такое.

Наступил ноябрь. Я уже был совершенно уверен: вот-вот что-то со мной произойдет, но терялся в догадках. Восьмого ноября по почте пришел удивительный проспект. «Общество почитателей Сэридзавы в зале Янагава двенадцатого ноября в час дня устраивает литературное собрание и концерт. Вход пятьсот иен. Выступает писатель Синъитиро Накамура…» Четыре страницы большого формата, прекрасное полиграфическое оформление, можно сказать — рекламный проспект.

106
{"b":"277832","o":1}