— Я благодарен ПЕН-клубу за то, что через сорок лет смог вновь встретиться со своим старым другом по Первому лицею, которого на много лет потерял из виду, автора «Письма безответно влюбленного»… Ты стал прекрасным писателем, воспринявшим дух западной литературы. Может быть, из-за того, что мы оба уже не молоды, во мне, как в невинные лицейские годы, вновь ожила старинная дружба. — Говоря это, он вперился в меня своими большими холодными глазами.

(Надо пояснить, что в двадцатые годы, учась на втором курсе Первого лицея, я был избран членом литературной секции, что обязывало опубликовать рассказ в лицейском журнале. Вообще-то я любил писать сочинения, но рассказов никогда не писал и потому был в замешательстве.

В то время я, чтобы заработать денег, частным порядком работал домашним учителем и был многим обязан студенту третьего курса юридического факультета Токийского университета, а он только что пережил безответную любовь и часто плакался мне о своих любовных неудачах. Слушая его, про себя я думал, что ни за что на свете не стал бы распускать нюни на его месте.

Принимаясь за рассказ, я вдруг вспомнил об этом несчастном влюбленном и представил, какое бы мог написать письмо другу, потерпевшему неудачу в любви, — в результате получился рассказ «Письмо безответно влюбленного». Он был напечатан в журнале, свою обязанность я тем самым выполнил, к тому же рассказ имел успех. Читатели, мои друзья по лицею и преподаватели, вероятно, решили, что я сам и есть тот несчастный влюбленный. Поэтому мне уступили пальму первенства, расхваливая за то, что я, несмотря на несчастную любовь, смог таким прекрасным слогом и с удивительной рассудительностью передать в письме сущность возвышенной любви. После этого никто из преподавателей уже не решался цепляться ко мне на занятиях…

Кавабата был меня моложе и жил в среднем корпусе общежития, в комнате № 3. Как-то вечером он пришел ко мне в западный корпус, в комнату № 10, представился, сказал застенчиво, что ему понравилось «Письмо безответно влюбленного», и предложил вместе прогуляться. После этого около года между нами продолжалась дружба.)

И вот теперь — такое неожиданное заявление!

— Я испытал то же чувство, — сказал я поспешно. — Как только ты позвонил, я поспешил в канцелярию, вспомнив, как входил в комнату номер три в среднем корпусе общежития, как мы беседовали ночью в саду, как я выслушивал твои рассказы о Тё (девушка из кафе в Ситамати, к которой хаживал тогда Ясунари Кавабата). В то время ты был столичным жителем, а я — деревенщина, и сейчас, сорок лет спустя, ты — гений, полностью развивший свое дарование, а я все еще только начинающий, но при этом какое счастье, что старинная дружба остается неизменной!.. — Говоря это, я схватил его за руку.

С того дня, как мне кажется по прошествии времени, началась наша подлинная дружба. После этого разговора он часто приглашал меня в свое потайное писательское убежище. Я преисполнился решимости стать писателем, достойным дружбы этого одаренного человека, и тогда же, осознав, что журналистика меня убьет, наотрез отказался от заказной работы и принялся писать роман «Человеческая судьба». Благодаря нашей дружбе, не переставая дивиться своеобразию его таланта, я смог многое понять.

Кавабата часто повторял, что хочет умереть, но поскольку самоубийство — грех, он хотел бы умереть от несчастного случая. В 1972 году такой несчастный случай неожиданно произошел, и он скончался в соответствии со своим желанием. Он верил и часто говорил мне о том, что, для того чтобы возродиться на земле, надо иметь продолжателя рода, и поэтому взял на воспитание приемного сына, назначив его продолжателем своего рода… Возможно, ныне он возродился в семье своего приемного сына…

И вот какую мысль я хочу донести в связи с Ясунари Кавабатой.

Всякий человек рождается, получив одно уникальное призвание от Великой Природы. В чем именно оно состоит, он начинает чувствовать еще в детстве. Но даже если работа выбрана с бухты-барахты, коль скоро сам человек считает ее своим призванием и выполняет с удовольствием, словно при осознанном выборе, он непременно добьется успеха и прославится в своей области. И напротив, если даже выбранная тобой работа суждена тебе Великой Природой, но делаешь ты ее без удовольствия, обязательно потерпишь неудачу, сломаешься посреди пути и умрешь молодым.

Прекрасное тому доказательство — моя жизнь.

Я любил писать школьные сочинения, и во время моей учебы в Первом лицее известный специалист по французскому языку Такэси Исикава внушал мне, что жить литературой — моя судьба, и все же, решив, что по обстоятельствам это невозможное выбрал нелюбимую мной экономику. В результате я поступил на службу и стал вести жизнь государственного чиновника, уехал за границу, чтобы учиться, но потому ли, что пошел против воли Великой Природы, или же потому, что не находил радости в научной работе, но только когда я, завершив свои научные изыскания, засобирался в Японию, меня свалил смертельный недуг (туберкулез легких). Смерть была неминуема. Но Великая Природа, пожалев меня, уберегла от смерти, и, борясь с болезнью, я не мог обеспечивать свою жизнь иначе, как литературным трудом.

И тогда я решил жить писательством. С тех пор вот уже на протяжении пятидесяти с лишком лет я пишу неустанно, указательный палец на правой руке искривился, мне стукнуло девяносто четыре, но до сих пор я так и не стал писателем, который бы смог угодить Великой Природе. И это я, таланту которого в Первом лицее завидовал гениальный Кавабата! Надеюсь, меня поймут правильно…

В сезон дождей всем тоскливо.

Но я веду жизнь бедного крестьянина, каждый день в углу кабинета возделываю рукопись, а во время дождя не хочется выходить из дома, работа живо продвигается, поэтому на душе легко и радостно.

В мае этого года (1989) мне исполнилось девяносто три, но хоть я считаю себя писателем, в том, как я работаю, сохранились повадки крестьянина, и когда наступает сезон дождей, каждый день, радуясь непогоде, я с головой погружаюсь в работу. И в то утро, проснувшись и увидев, что за окном все, как туманом, затянуто моросью, я возликовал, бодро спустился по лестнице и уже направлялся в ванную, когда зазвонил дверной звонок.

— Господин X. из Общества друзей, — передала третья дочь. — Стоит на пороге, говорит, у него к тебе просьба.

Не умывшись, я прошел в прихожую. Обычно веселый X. сидел, уныло понурившись.

— Простите, что побеспокоил вас в столь ранний час, но не могли бы вы мне дать «Божьей воды»?

— Но что случилось?

— Моя двадцатилетняя дочь позавчера легла в больницу с аппендицитом. Ей назначили операцию, и я был совершенно спокоен, ведь операция пустяковая, но когда вскрыли живот, оказалось, что аппендикс воспалился, вырезать невозможно, врачи, посовещавшись, просто зашили живот и закончили операцию… Поднялась температура, к вечеру стало совсем плохо, жена от нее не отходит. Вчера весь день дочь была без сознания… Я всю ночь мучился и вдруг подумал: что, если дать ей выпить «Божьей воды», о которой вы когда-то говорили… Я подумал, что вы мне не откажете… — Говоря это, он достал из бумажного пакета стеклянную бутыль.

Я тотчас поднялся, попросил его подождать немного, взял посудину, в кухне попросил дочь хорошенько ее вымыть, а сам тем временем вымыл лицо и руки в ванной, затем наполнил бутыль водопроводной водой, и в ванной, встав у окна, попросил Великую Природу сделать ее водой жизни.

К сожалению, из-за пелены моросящего дождя солнце не показывалось, все же я передал бутыль X., сказав, чтоб он поскорее дал дочери испить воды, и X., быстро попрощавшись, ушел.

Сели завтракать, я, не отвечая на вопросы дочери, обратился мысленно к Великой Природе и, в сердце своем прося прощения от имени X., молил о спасении жизни его дочери.

Затем поднялся в кабинет и приступил к работе, но работа не спорилась, меня донимали две проблемы, не дававшие мне покоя.