Что касается американских грузовиков, то они в неисчислимом количестве рядами стояли на колодках — деревянных чурбаках и от долгого пребывания в подвешенном состоянии явно приходили в негодность. Через ограду из колючей проволоки было видно, что кто-то их потихоньку курочит, о чём свидетельствовали валяющиеся местами то капот, то дверки кабины, то другие части машин. Да и мы, школьники, в дни коллективного сбора металлолома не прочь были утащить эти «неприкаянные» запчасти.
Много лет спустя после этого мне довелось услышать рассказ одного из ветеранов об этих американских грузовиках, вернее, о кожаных куртках (регланах) для водителей этих машин. Куртки в комплекте с запчастями с каждым грузовиком поставлялись в количестве двух штук. Но, как и многое в России, эти регланы присваивались военными начальниками, которые не стеснялись в них щеголять. До шофёров, конечно, эти куртки не доходили. По этому поводу вроде бы Черчилль как-то высказался: «У вас в армии так много водителей, которые почему-то командуют полками, присутствуют в штабах и в составе военных делегаций, но не за рулём автомашин…»
Добравшись до берега моря, мы начинали игру с милицией в казаки-разбойники. Милиционеры отгоняли нас от воды, а мы прятались и выжидали, когда они потеряют бдительность или уйдут дальше по берегу моря. И, дождавшись, мы тут же бросались в воду, плескались у берега, так как плавать умели единицы. Ведь в Тбилиси, кроме горной реки Куры, не было других водоёмов, а вода в Куре была очень быстрой, холодной и несла с гор много песка и глины. Кроме того, в центральной части города река была зажата высокими бетонными тисками набережной. Правда, в пригородах, особенно в южной части, река распадалась на неглубокие рукава, но и тут смельчаков подстерегали опасности. Уровень воды постоянно менялся, и виновником этого чаще всего была Артачальская ГЭС, которая располагалась прямо на западной окраине города и нередко без предупреждения открывала шлюзы и спускала воду. Даже со мной был случай, когда я со сверстниками, ещё не умея плавать, вброд перебрался на один из островков, а минут через двадцать обратно меня уже за шкирку вплавь перетащил сосед по дому, потому что вода за считаные минуты поднялась на метр-полтора.
Другим загородным водоёмом, пригодным для купания, было Лисье озеро, расположенное за западной окраиной города. Узнав о его существовании, мы стали устраивать туда походы, хотя добираться было нелегко: часа два на трамвае с пересадкой, а потом ещё автобусом вверх в горы, но нередко этот автобусный участок мы проходили пешком, потому что автобусы ходили редко и всегда были битком набиты людьми, особенно в выходные дни.
Почему-то только на этом пешеходном участке пути к озеру росли так называемые бешеные огурцы — травянистый кустарник высотой не более полуметра, усыпанный плодами (а может, семенными коробочками), похожими на маленькие огуречики, которые созревали к концу лета. Стоило только коснуться этих кустов, как тут же в разные стороны летели эти огуречики за счёт реактивной силы слизистой жидкости, струями вылетавшей из них. После такой «атаки» одежду надо было срочно менять. Вот так растение рассеивалось и размножалось. Это обстоятельство мы частенько использовали для злых шуток в отношении новичков.
Однажды такой жертвой стал Витя-Петя (ему посвящены отдельные строки), которого я позвал с собой на озеро и который не знал о существовании бешеных огурцов, а я забыл его предупредить. С ног до головы облитый зелёной слизью, он с трудом добрался до озера, где полдня отмывал брюки и рубашку, чтобы их можно было надеть.
В середине 50-х годов Лисье озеро, в отличие от Тбилисского моря, обустроили. Здесь была даже лодочная станция, где мы брали лодки напрокат. Часть озера поросла камышом, в его зарослях извивались путаные проходы, в которых мы с лодки ловили рыбу, гоняли змей-ужей и черепах. А в седьмом классе, когда я занимался спортивной греблей на байдарке, перед соревнованиями нас возили на это озеро для тренировок.
Зимой Лисье озеро иногда замерзало, да так, что мы специально ездили туда покататься на льду, разумеется, без коньков, о которых мы только читали да видели их в кино.
С юго-западной стороны Тбилиси, в горах, было ещё одно озеро — Черепашье, но находилось оно в котловане с крутыми берегами, и до него было труднее добраться. Я на этом озере был всего один раз: случайно с мальчишками наткнулись на него во время одного из «путешествий» со стороны Коджори — курортного горного поселения, расположенного в 15–20 километрах от Тбилиси, если считать по серпантину дороги, а если напрямик, то гораздо ближе.
Кура пересекает Тбилиси с северо-запада на юго-восток, а в районе нашей окраины прижималась к крутому склону горной гряды, на которой располагалось холмистое плоскогорье, простиравшееся далеко к югу. В моё время между рекой и горным склоном, кроме необустроенной дороги в сторону Еревана, никаких построек не было.
Все перечисленные места я многократно обошёл и объехал на велосипеде, когда учился в пятом-седьмом классах, а до этого, естественно, основной средой моего обитания была улица Богдана Хмельницкого, от церкви, расположенной в 500 метрах от сталинки, до Завода № 31, то есть моего и моих друзей места проживания. На этом отрезке улицы Богдана Хмельницкого, от церкви по чётной стороне, находились: церковный сквер, частные дома, дорога, шедшая вверх к горной возвышенности, застроенной также частными домами, и к базару, сталинка, детский сад, стадион Завода № 31, обувная фабрика и между ними начало переулка, ведущего от улицы Богдана Хмельницкого к той же возвышенности. Этот переулок тоже носил имя Богдана Хмельницкого. Здесь и находились так называемые стандартные дома, среди которых был и мой дом. Далее по улице: бумажная фабрика, огромное поле радиостанции, за которым размещалась школа № 97 (где я учился с четвёртого по седьмой класс включительно), дальше за полем вдоль улицы — кучка частных домов и трамвайное кольцо. По нечётной стороне стояли одноэтажные домики, в одном из которых размещался отдел милиции (почти напротив церкви), частные дома, среди которых был домик семьи моего друга Олега Кошевого (не молодогвардеец), четырёхэтажное здание общежития (в котором чуть позже стала функционировать школа рабочей молодёжи, где я учился с восьмого по десятый класс), асфальтовый завод, клуб, магазины, поликлиника и больница, принадлежавшие обувной фабрике, сквер, фабричные бараки, опять частные дома и, почти напротив радиостанции, группа больших домов (из ломаного камня), которые строились пленными немцами, и далее — трамвайное кольцо. За кольцом располагался Завод № 31, слева от него — мужская школа № 34, в которой я учился до четвёртого класса.
За нечётной стороной улицы протекала река Кура с многочисленными галечными островами, частично поросшими лиственными деревьями. На островах водилось множество черепах и ужей, а за рекой — на горах правого её берега — по вечерам часто, особенно в зимнее время, жутко выли шакалы.
По горной возвышенности с чётной стороны улицы Богдана Хмельницкого, среди частных домов, впоследствии заменённых многоэтажками, тянулась железная дорога — от тбилисского вокзала к станции Навтлуги, за авиазаводом она поворачивала к реке, по мосту пересекала её и дальше шла по правому берегу Куры в сторону Еревана. По этому железнодорожному мосту мы, мальчишки, также перебирались на правый берег реки и уходили высоко в горы за ужами, достигавшими метровой длины, за горными цветами, пострелять из самопалов, подраться с татарскими пацанами. Почему «татарские», не знаю, но встречали мы их всего раза два за всю мою «эпопею» этого периода. Чаще встречали таких же, как и мы, мальчишек, сбегавших с уроков. Но независимо от национальности все встречи сопровождались драками. При этом активно использовались ужи, которыми мы, как плетьми, лупили друг друга. Самым неприятным в этих стычках была не боль от ударов, а грязь на одежде от ужиных экскрементов.
