На занятиях в академии я без малого три года просидел за одним учебным столом с якутом Михаилом Емельяновым, приехавшим с должности (как и я) начальника отделения боевой и служебной подготовки МВД Якутии. За эти годы мы стали большими приятелями, но в Москве жили далеко друг от друга, поэтому дружить семьями как-то не получалось. За три года я дважды приглашал его к себе в гости, и так получалось, что он оба раза приходил к закрытым дверям. Один раз по причине моего срочного ухода в школу за Ириной (там что-то случилось, уж не помню). Хотя я и оставлял записку на двери, чтобы он подождал, но он ушёл. А второй раз — летом, из-за моего опоздания (не по моей вине) на пять-десять минут. Михаил обиделся по-настоящему, ждать не стал, моих объяснений потом не принял и, по сути, отказался со мной разговаривать. Так и закончилась наша трёхлетняя дружба.
Кстати, группа наша на треть состояла из москвичей, ребят простых, без зазнайства, все они службу начинали в качестве рядовых милиционеров, почти все заочно окончили вузы, Москву знали чисто с милицейской точки зрения, но культурная, историческая и т. п. жизнь столицы им была ведома в том же объёме, что и нам, приезжим из провинций. Но в отличие от нас, они ничем особо не интересовались, надеясь, что успеют это сделать потом. Мы же, приезжие, не упускали ни одной возможности посетить какой-либо музей или выставку, много ездили за город, посещали знаменитые места вроде Абрамцева, Архангельского, Звенигорода, Сергиева Посада и другие. Кстати, в Абрамцеве прямо на улице я встретил Валентина Шестакова, бывшего своего наставника по следственной практике в 1968 году в Соломбальском райотделе милиции Архангельска. Трудно поверить, но это факт. Шестаков, оказывается, ещё работая в Архангельске и будучи в Подмосковье в доме отдыха, познакомился с женщиной, работником тамошней милиции, переехал к ней, женился и до сих пор работал следователем. Он выглядел постаревшим, сказал, что пить бросил. Конечно, мы с ним поговорили, вспомнили общих знакомых и на этом распрощались.
Кроме учёбы нас, слушателей академии, хоть и редко — видимо, при крайней нехватке своих сил, — КГБ привлекал для участия в обеспечении безопасности при проведении общественно-политических мероприятий. Из них запомнилась встреча с братом Фиделя Кастро — Раулем Кастро (ныне фактический глава Кубы) и пребывание в оцеплении на Красной площади.
На встрече с Раулем Кастро мы изображали студентов (естественно, в гражданской одежде) и занимали три первых ряда сидений в зале, отсекая всех остальных от сцены с трибуной. Всё происходило в каком-то Дворце культуры (названия уже не помню), каким-то образом связанном с Украиной, о чём можно было судить по украинскому интерьеру Дворца с множеством этнографических элементов, а также по пирожкам в буфетах, вкуснее которых я не ел в своей жизни ни до, ни после. Возможно, поэтому я считаю украинскую кухню самой лучшей.
На Красной площади во время ноябрьской демонстрации 1977 года мы были дружинниками, конечно же опять в гражданской одежде, с красными повязками на рукавах и стояли цепочкой, почти плечом к плечу, вдоль площади, разделяя колонны демонстрантов. Я был в восьмой цепочке, напротив центра трибуны, где находились Л. И. Брежнев со всеми членами Политбюро ЦК КПСС. Наша задача — не допустить перемещения демонстрантов из одной колонны в другую при любой ситуации. Пропуск в оцепление у меня сохранился до сих пор.
Работе в оцеплении предшествовала репетиция, причём с отработкой элементов осложнения обстановки, в частности в случае возникновения каких-либо происшествий, в том числе массовых беспорядков. Особенно впечатляющим для меня в этой репетиции было рассечение площади (со стороны ГУМа в сторону Кремля) двойными рядами солдат с автоматами в руках, с интервалом между рядами около трёх-пяти метров. С учётом наших цепочек из дружинников вся площадь оказывалась рассечённой на небольшие прямоугольники с небольшим числом демонстрантов в каждом. Солдаты с устрашающим видом и криками в считаные секунды рассекали площадь, стремительно выбегая шеренгами из всех дверей ГУМа и прочих зданий, находящихся на противоположной от трибуны стороне площади. Всё происходило очень чётко, и я такого ранее не видел ни в жизни, ни в кино.
В период учёбы в академии очень ценной для нас, провинциалов, была доступность культурной сферы Москвы. И не столько благодаря многочисленным организованным экскурсиям, начиная от Мавзолея Ленина и кончая музеями-заповедниками, сколько Университету культуры при Академии МВД, состоящему из трёх факультетов: музыкального, кино- и художественного искусства, которые возглавлялись соответственно композитором Арамом Хачатуряном, актёром Юрием Яковлевым и художником Ильёй Глазуновым. Они сами приходили к нам на занятия и приводили с собой различных знаменитостей. За три года учёбы в академии мне повезло вживую увидеть многих известных артистов, музыкантов, художников, посетить всякие выставки, побывать в разных театрах. Наиболее памятным для меня было приглашение на открытие выставки картин И. Глазунова, которая должна была состояться на Кузнецком мосту в Доме художников. На эту выставку мы, слушатели академии, имели персональные приглашения от Глазунова. Мало кто из слушателей явился на эту выставку, но мы с Еленой пришли, простояли под сильнейшим дождём несколько часов, но открыть выставку Глазунову так и не разрешили из-за скандала, вызванного выставленной им картиной «Мистерия XX века», где были изображены наши бывшие и настоящие правители и вековые народные проблемы. Убрать эту картину Глазунов отказался.
Конечно, просто так попасть на более-менее знаменитую выставку, другое культурное мероприятие было непросто, а порой — невозможно, если ты не имел приглашения. Или надо было отстоять многие часы в очередях желающих посетить то или иное престижное мероприятие. Приходилось искать выход из этого положения. Я стал злоупотреблять своей сохранившейся милицейской формой, которую из Архангельска привёз в Москву вместе с формой внутренней службы. Я надевал милицейский наряд, подходил к милиционерам, которые регулировали доступ посетителей на такие выставки, просил пропустить как своего и ни разу не получил отказа. Естественно, что Елена всегда была со мной. Если бы не это, то мы очень многого бы не увидели в Москве. Например, попасть на мемориальное Новодевичье кладбище в то время было нереально, так как оно было закрыто для посторонних людей. Или посетить американскую выставку, посвящённую 200-летию США, или Оружейную палату с Алмазным фондом СССР. А когда на другой день после посещения чего-нибудь такого я рассказывал в своей группе о культпоходе, меня жадно слушали и завидовали. Главным образом завидовали ребята-москвичи, которые, родившись в Москве и прожив там всю жизнь, о всяких московских достопримечательностях знали понаслышке, сами их не посещали и не видели, так как не торопились, откладывали всё на завтра по принципу «ещё успею».
Период проживания в Москве, как никогда за всю мою жизнь, изобиловал свободным временем. Учёба в академии, самоподготовка, многочисленные совместно с Еленой культмероприятия оставляли достаточно времени для загородных, на природе, прогулок с детьми и для прочих занятий для души. В связи с этим хочу рассказать ещё об одном опыте, который я приобрёл в Москве. Дело в том, что на эти три года жизни в столице пришлась сплошная телефонизация города. Практически во всех дворах многоэтажек в районе Бирюлёво-Товарная, где мы жили, громоздились порожние огромные — метра по три, а то и больше — ящики из-под импортного телефонного оборудования. Эта тара была сделана из прекрасных строганых досок и огромных кусков фанеры. И вот однажды, после выставки самодельной мебели, которая в то время была в страшном дефиците, мне пришло в голову самому сделать мебельную стенку, используя материалы телефонной тары. Сам сделал чертежи, потом трудился больше года и сделал всё с таким расчётом, чтобы каждый элемент стенки можно было без особого труда и порчи разобрать и в таком виде увезти в Архангельск. Получилось пять секций от пола до потолка, всего 15 предметов: три шкафа, три секции с выдвижными ящиками, две открытые секции с полками и зеркалами, пять антресолей и две тумбы с дверками. Всё это я обклеил с лицевой стороны немецкой самоклеящейся мебельной плёнкой под дерево, которая в то время только появилась в Москве и которую мне каким-то чудом удалось купить с рук у мебельного магазина, недалеко от станции метро «ВДНХ». Стенка получилась настолько хорошо, что в Архангельске (где мы её собрали, уже переселившись в квартиру на проспекте Ломоносова) она была предметом зависти многих знакомых. И мало кто верил, что эту стенку сделал я с Еленой, без помощи которой мне просто было бы не справиться с огромными кусками фанеры и длинными досками. Эта стенка верно служила нам долгие годы до тех пор, пока не настали времена, когда мебель перестала быть дефицитом. Кое-какие секции всё ещё используются нами на даче.
