— Нет, ничего подобного, — отмахнулся Борис, — Механизм там у нас большой. Только он при крушении сломался. Починить его вряд ли удастся, но материалы там нужные есть. Мы его разберем, и кое–что используем.

— Хорошо, — объяснение удовлетворило Шимона, — за фрахт я с вас денег не возьму, но команде за рейс сами заплатите. Где–то в три золотых уложитесь.

Допив вино, они втроем вернулись в гостиную, где после обеда собрались все остальные члены клана. Довольно большая комната в восточном стиле была застелена коврами и уставлена мягкими диванами и креслами, на которых расселись поодиночке и группами члены большой семьи Бен Эзры. Сыновья его о чем–то переговаривались между собой вполголоса. Дочка сидела на коленях у матери и шептала ей что–то на ухо. Седобородый доктор Эммануэль под масляной лампой просматривал какой–то свиток покрытый арабской вязью. Две пожилые матроны расположились тут же с каким–то шитьем. Чуть дальше, в одиночестве сидела молодая женщина и тихонько наигрывала на мавританской гитаре какую–то восточную мелодию. Голова ее, покрытая черной кружевной шалью, была опущена и лицо ее было в тени. Тем не менее, сама ее осанка, также, как и играемая мелодия, выдавали тоску, царящую в ее душе.

— Это Яэль, — шепнул Шимон Гальперину, указав на женщину бородой, — дочка Эммануэля. Муж у нее погиб во время осады Малаги. Не в сражении — он писцом был. Его сами мавры убили, когда Худерию грабили. А ребенок у нее еще раньше умер. Через неделю после рождения. Два года уже прошло, но она все еще скорбит.

Будто почувствовав, что говорят о ней, женщина подняла голову. На Бориса глянули черные как маслины, чуть выпуклые глаза под густыми бровями. Он отметил точеный лоб и красивую линию губ. И хотя по меркам XXI века она не обладала модельной красотой, сердце Бориса вдруг пропустило удар. Не отрывая взгляда, он сделал шаг в ее сторону. Потом второй.

— Это правда, что вы родом с земли наших предков? — спросила Яэль, грустно улыбнувшись.

— Нет, — покачал головой Борис, по–прежнему глядя ей в глаза, — я родился на берегу моря, которое греки зовут Гелеспонтом. Но уже много лет я живу в Хайфе.

— А в Иерусалиме вы были? Расскажите мне о нем, — попросила она.

Борис, не говоря ни слова, пододвинул пустое кресло, уселся в него и, также молча, взял у нее из рук гитару. В первый момент он с недоумением уставился на дюжину колков на грифе, но быстро разобрался в сути дела. Гитара эта была по сути шестистрункой. Пять струн в ней были сдвоенными и только басовая — одиночной. Борис взял пару аккордов, чуть–чуть подстроил гитару под привычный ему лад и по комнате, в сопровождении мелодии, поплыли слова:

Когда он закончил песню, в комнате повисло потрясенное молчание. Многие из присутствующих прослезились. Даже у Шимона глаза увлажнились.

— И эти идиоты из алжирской синагоги еще сомневались, — в сердцах пробормотал он. — Кто еще, кроме еврея из Эрэц Исроел может так спеть.

Только его маленькая дочка, которая видимо еще не знала иврита, крутилась и дергала мать, требуя, чтобы ей объяснили.

— Спасибо вам… — маленькая ладошка Яэль накрыла руку Бориса, все еще лежащую на грифе гитары.

Утро началось с суеты. Наскоро позавтракав они, в сопровождении Хозе — сына Шимона отправились к местному ювелиру. Мастерская его, также как и дом находились неподалеку, в той же Худерии. Ювелир оказался довольно молодым, не старше тридцати лет мужчиной. Высокий, по меркам пятнадцатого столетия, и широкоплечий, с густой курчавой шевелюрой и такой же курчавой, но коротко подстриженной бородкой, он напоминал скорее кузнеца или воина. Только отсутствие мозолей на руках и длинные пальцы музыканта или хирурга выдавали в нем человека занятого тонким ремеслом.

— Шолом, Хайме, — приветствовал его Хозе как старого знакомого. — Познакомься с компаньонами моего отца. Он просил помочь им кое в чем.

Друзья представились и объяснили свои нужды. С первым вопросом разобрались быстро. Ювeлир разложил на прилавке полтора десятка нательных католических крестов с распятием, начиная от медных, в пару сантиметров длиной, до золотых, размером с ладонь и украшенных самоцветами. Константин сначала хотел взять себе что–то попроще и поменьше, но посоветовавшись с Хозе и Борисом остановил выбор на искусно выполненном, серебряном, чуть более десяти сантиметров распятии.

Второй вопрос оказался более сложным. Борис выложил бронзовые детали секстанта. В том виде, как их изготовил медник в Алжире, толку от них было не много, а доводить их самому у Бориса не было ни навыков, ни инструментов. В течении часа он по чертежу объяснял Хайме какие требуются доделки, как полировать дугу и где какие риски наносить. Наконец, убедившись, что мастер понял свою задачу они заплатили за крест и, оставив задаток за работу, отправились в канцелярию алкальда выбирать себе жилье. Хозе проводил их до места, но внутрь не пошел, пояснив, что его достаточно хорошо знают в городе, а второй помощник алькальда, который собственно и занимается недвижимостью, на дух евреев не переносит. Так, что без его присутствия им будет лучше. К счастью для них, помощник алькальда скучал и появление новых лиц развеяло его скуку. Представившись ганзейскими негоциантами они заверили его в совершеннейшем почтении, подкрепленным тремя золотыми монетами, и выразили желание купить дом в Алкалсерии. Воодушевленный намеком, что его труды не останутся невознагражденными, чиновник рассыпался мелким бесом пытаясь угодить перспективным клиентам. Он предложил им больше дюжины разных домов из конфиската. Друзья отобрали пяток подходящих по описанию домов и в сопровождении помощника алькальда обошли их все. Дома, когда–то вполне приличные, находились в довольно жалком состоянии. Разграблены они были до голых стен. Только кое–где в комнатах попадались обломки мебели. Гипсовые панели с арабесками, украшавшие стены и проемы дверей, были местами разбиты и сорваны со стен. Все помещения носили следы пожара. Где–то просто следы копоти на стенах и потолках, а кое–где огонь оставил значительно больший урон. В одном из домов прогорели стропила и межэтажные перекрытия. В результате, часть крыши обрушилась, а остальное держалось буквально на честном слове.

Остановили они свой выбор на одном из неплохо сохранившихся домов с большим двором. Фонтан посередине пересохшего бассейна был разбит вдребезги. Каменное ядро размером с голову, послужившее причиной этого разрушения, валялось тут же. Когда–то богато украшенная, двухэтажная, господская часть дома была вычищена так, что даже штукатурки на стенах практически не осталось. Видимо грабители искали тайники. Одноэтажные пристройки для прислуги пострадали значительно меньше. В просторной конюшне даже сохранился небольшой запас сена.

Вернувшись в канцелярию и слегка поторговавшись, оформили купчую на дом. Константин подтвердил, что является верным сыном католической церкви и отсчитал восемьдесят золотых в казну и пять чиновнику за труды. Тот остался весьма доволен и проводил щедрых покупателей с поклоном.

— Уф–ф–ф, наконец–то, — с облегчением выдохнул Гальперин, — пошли поедим, а то я что–то проголодался.

— Пошли, — согласился Костя, — пообедать не помешает. А потом надо найти кого–то, чтобы дом в порядок привести.

Это оказалось не сложным. Как и договаривались, они встретились с Хозе в маленькой кофейне рядом с главной мечетью города, которая сейчас спешно перестраивалась в христианский собор. Хотя спешным назвать этот процесс можно было только с очень большой натяжкой. Рабочие на строительстве еле–еле шевелились.