— Не успели, едрить твою… — выругался Борис сквозь зубы.

Раздвинув переднюю шеренгу, вперед выдвинулся пират в грязно–белой чалме и кожаной безрукавке поверх богато выделанной кольчуги. Правую щеку его пересекал шрам, начинавшийся от виска и скрывавшийся в черной окладистой бороде, а от правого уха оставалось не более трети. В мочке этого уродливого обрубка, тем не менее, висело массивное золотое кольцо с сиреневым сапфиром. Весь его вид указывал на главенствующую роль в этой шайке. Осклабившись щербатым ртом, он приказал что–то своим соратникам, махнув в сторону друзей рукой в кожаной перчатке без пальцев. От группы отделилось три человека, которые направились к нашим путешественникам. Двое из них были вооружены саблями, а третий поигрывал длинным бичом из воловьей кожи. Не доходя шагов десять, крайний справа корсар, разглядев, что его противники не вооружены, сунул за пояс свою саблю и, достав откуда–то веревку, поманил к себе Бориса и что–то весело крикнул по–арабски. Гальперин ответил ему длинной фразой на том же языке. Пираты в толпе весело заржали.

— Ты что ему сказал? — не спуская глаз с противника, поинтересовался Николаев.

— Да он предложил нам самим друг друга связать, — в полголоса ответил Борис, — а не то нас кнутом побьют. Ну, а я ему посоветовал, что с той веревкой сделать.

Не переставая смеяться, вооруженный бичом корсар выпустил из ладони кольца своего оружия и взмахнул им в стиле Индианы Джонса. Константин успел прикрылся рукой. Не особенно сильный удар, тем не менее ожег защищенное рукавом предплечье, а вплетенное в конец металлическое жало вспороло кожу куртки на плече. Не обращая внимания на боль, Николаев ухватился за плетенный ремень и резко рванул его на себя. Не ожидавший этого пират, не удержался на месте и чуть ли не бегом приблизился к своему противнику. Не успев обрести равновесие, он был остановлен ударом ноги в промежность. Глаза у биченосца вылезли на лоб, он выпустил из рук свое оружие и, свалился на землю, свернувшись в позу эмбриона. Зажав руками поврежденное хозяйство, он лишь тихо сипел сквозь зубы. Смех среди пиратов резко прекратился. Шутник отбросил веревку и потянул из–за пояса саблю. Борис, не дожидаясь замаха, шагнул ему навстречу. Перехватив поднимающуюся руку с клинком за запястье, он неуловимо быстрым движением развернул противника к себе спиной и ударил левой рукой в плечо. Хруст выламываемого плечевого сустава смешался с криком боли. Сразу несколько морских разбойников бросились на выручку своим соратникам. Один из них попытался ударить Бориса саблей, но тот прикрылся, все еще удерживаемым первым противником. Клинок лишь звякнул о кольца кольчуги того и отскочил. Борис, придерживая впавшего в болевой шок корсара левой рукой, вырвал саблю из его висящей плетью правой руки и ударом эфеса сломал своему второму противнику нос. Тем временем Константин отмахнулся рукояткой бича от одного из корсаров, но пропустил удар второго. К счастью, клинок последнего лишь скользнул по бронзовой нашлепке на куртке. Рывком сократив дистанцию, Николаев подсек ему правую ногу и, схватив за камзол, бросил через бедро. Ударившись головой в стоящие у стены козлы, пират затих. Резко развернувшись, Константин в прыжке выбил колено еще одному разбойнику. Тут из–за спины черного как смоль мавра, замахнувшегося на Костю копьем, выдвинулся еще один корсар, вооруженный двуручным кистенем. Константин успел развернуться, пропуская копье вдоль корпуса, но тут свинцовая гирька размером с кулак ударила его по затылку. Николаев упал, пятная кровью песок.

— Костя!.. Убью, суки… — заорал Борис, отбрасывая свой живой щит под ноги наседавшим на него пиратам.

Одним прыжком преодолев разделявшую их дистанцию, он ударом эфесa проломил висок негру и обрушил удар сабли на голову пирата с кистенем. В этот момент камень, пущенный из пращи, ударил его чуть повыше лба. Борис покачнулся и упал без сознания на тело друга.

Сознание возвращалось неохотно. Колючий сгусток боли казалось заполнял всю черепную коробку не оставляя места для ни для чего остального. Откуда–то из глубины всплыла мысль: «Если так болит, значит я еще жив». Борис постарался усилием воли подавить боль. Получалось не слишком хорошо. Тем не менее, органы чувств начали потихоньку включаться. Первым почему–то проснулся вкус и Гальперин сразу ощутил металлический привкус крови в разбитых губах. Затем вернулись слух и осязание. Он ощутил плавное покачивание и услышал привычный плеск весел.

— Значит я в какой–то лодке, — мелькнула мысль, — но как я туда попал?

Тут память услужливо подсунула ему все детали их злосчастной схватки с пиратами.

— Выходит мы в плену. А как же Костя? Неужели убит.

Борис попытался пошевелится, но от острого приступа головной боли лишь потерял сознание. Очнувшись через какое–то время, он попытался проанализировать свое состояние.

— Так, судя по качке и звукам снаружи, мы в море, причем вдали от берега, а не на мелководье. Лежу я на каких–то досках, видимо в трюме, но под головой что–то мягкое. А под ногами… Блин, ноги у меня босые. Сперли кроссовки гады. Ух доберусь я до вас еще. Ох, голова болит не по–детски. И тошнит тоже. Видать контузию мне прописали уроды.

— Почему ничего не вижу? И запахов не чувствую тоже. Неужели глаза мне выбили. Хреново если так. Нет, чувствую глазные яблоки под веками двигаются. Это веки у меня не открываются. Лицо заплыло. Отбуцкали меня видать не слабо.

Борис пошевелился и, усилием воли давя головную боль, попытался ощупать лицо руками. Левая рука поднялась беспрепятственно, а вот правую потянула вниз какая–то тяжесть, сопровождаемая металлическим звоном.

— Ш–ш–ш, — прохладная, узкая девичья ладонь погладила его по щеке и опустилась на лоб. Ощущение было очень приятным. Даже головная боль слегка отступила.

— Пить, — прохрипел Борис по–русски, но девушка его поняла. К разбитым губам прижался край мятой оловянной кружки, и он с наслаждением стал втягивать в себя прохладную, слегка солоноватую воду.

Вода смыла жажду и тошноту. Голова тоже стала болеть меньше. Гальперин ощупал себя. Губы распухли как оладьи. Нос скорее всего сломан– ноздри забиты запекшейся кровью, переносица опухла и прикосновение к ней очень болезненно. Глаза тоже заплыли. Надо лбом приличная шишка с ссадиной. На шее у себя он обнаружил железный ошейник, соединенный цепью с браслетом на правом запястье. Девушка обтерла ему лицо влажной тряпицей, и Борис с натугой сумел открыть глаза. Сначала он не увидел ничего, кроме плавающих теней, но постепенно, зрение адаптировалось к полумраку. Он явно находился в трюме галеры. Шпангоуты и обшивка бортов не оставляли в этом никакого сомнения. С трудом подняв голову он сумел сесть, опереться о борт и осмотреться. Исчезла не только обувь, но и трофейная перевязь с тесаком и ножны с кинжалом. Это было ожидаемо. Оставить пленнику оружие со стороны пиратов было бы непростительной глупостью. Тем не менее, застегнутая на молнию куртка из плащевой ткани оставалась на нем. Наружные, накладные карманы были пусты. Борис даже не помнил было ли там что–либо, но, если и было, в любом случае это стало добычей корсаров. Однако, во внутреннем кармане он с удовлетворением нащупал плоскую коробочку аптечки.

Кроме рабского ошейника, сквозь примерно полутораметровую цепь, связывающую его руку с шеей, проходила другая, более толстая цепь, протянутая вдоль всего трюма. Еще примерно две дюжины человек, скованных, как и он сам были нанизаны на эту цепь как бусины на ожерелье. Трюм был разделен на три секции перегородками с проходом посередине. Пленники могли передвигаться вдоль цепи, но только в пределах своего отсека. Проходящая через отверстие в перегородке цепь не пропускала их дальше. Борис находился в самом конце носового отделения. Кроме него отсек занимали еще четыре мужские фигуры. В средней секции сгрудилось около десятка детей в возрасте от восьми до двенадцати лет. Кормовую часть трюма занимали девушки или молодые женщины. Пересчитать их отсюда было затруднительно. Стариков в трюме не было, одна молодежь.