— Зато мы вперед клонских орлов поспели, ура-ура!
— Так. Отставить болтовню. Пора работать, — раздался начальственный окрик с буксира. — Амиль, Рио, кто у вас в бригадах будет приземляться на это чучело?
— Здесь Амиль. От моей бригады — Тосанен. Борт 2001.
— Здесь Рио. У нас пойдет Румянцев. Борт 3743.
— Значит так, парни, принимайте координаты посадочных квадратов на парсерах. Устанавливаю очередность. Сперва идут «Гусары» с монтажными партиями, они же установят для вас приводные маяки. Потом Румянцев и Тосанен доставляют оборудование, взлетают. Потом остальные «Андромеды» сбрасывают блоки ферм. Дальше дело за монтажниками, они собирают фермы, забуривают их в поверхность астероида. Далее мы стыкуем буксиры с фермами и волочем всю эту маму на завод «Абигаль». Приступаем. Напоминаю, Роблес выплачивает по пятьсот терро тем, кто успеет раньше.
Кто у нас такой везунчик? Румянцев у нас везунчик! И Тойво Тосанен — молчаливый тип лет сорока из субдиректории Суоми.
Я на базе вел себя не по-мужски. Отбрыкивался всеми конечностями и советовал запихнуть премиальные Роблесу в маршевую дюзу. Но делать нечего, я в концерне самый умелый. Медаль Северной Академии ВКС по пилотированию, как-никак. Не помог даже аргумент недосыпа и общей развальцовки организма. Прискакал врач и поставил мне во-от такой шприц с озверином, так что я теперь могу больше суток даже не пытаться уснуть.
Одним словом, аккуратно падать на небесную каменюку пришлось мне. И Тосанену, но своя рубашка ближе к телу.
Я не буду подробно описывать, как я садился. Мучительная история, которую в терминах нормативной лексики рассказать трудно. Да и завел я ее не ради обматюгания посадочных мероприятий, а ради моего коллеги Тойво Тосанена, ведь именно тогда мы близко познакомились.
Монтажники установили приводные маяки. Я взял координаты по трем точкам, как следует прицелился и с девятой попытки поцеловался с астероидом. Благо у «Андромед» модификации М-5 (по-испански — «модело синко») были не колесные шасси, а посадочные опоры, а на всех этих опорах — смонтированы шикарные грунтозацепы. Я даже ничего себе не отломал — ни одного когтя на грунтозацепах! Тосанен, кстати, одолел всего с шести.
Страху натерпелся на год вперед. «Гусары» для таких кунштюков спроектированы, «Андромеды» — по большому счету — нет. Но у «Гусара» полезная грузоподъемность девяносто тонн, а у «Андромеды» только в трюм влезает почти четыреста. Значит, серьезное монтажное оборудование «Андромеды» привезти в состоянии, а «Гусар» — только монтажников со сваркой, молотком и лопатой.
Мудохались мы как папы Карлы — почти сутки.
Наконец фермы встали как надо и куда надо. Вдумайтесь, товарищи, нам удалось никого не покалечить в процессе! Хотя когда «Андромеды» в режиме висения метали запчасти, монтажная бригада выражалась так, что краснели даже флуггеры.
Особенно отличился некий Хуарес, который промахнулся из-за нервов, и трехсоттонная дура (изящнейшее переплетение двутавровых балок) ахнулась, а потом этак сонно, лениво… запрыгала! И не допрыгала метров четырех до начальника нашего монтажного зоопарка. Счастливец орал и обещал так дать Хуаресу в рожу, «что тот, клянусь Пресвятой Девой, обгадится».
Я бы дал. С другой стороны, я бы и обгадился.
Главный цирк начался, когда буксиры принялись стыковаться с астероидом. Это при том, что на вершине башен были установлены блоки манипуляторов, а вокруг висело двадцать пять флуггеров, обеспечивавших идеальное целеуказание.
Стыковались часа четыре, так как астероид и не подумал крутиться нежнее.
Состыковались. Выдохнули. Вот был бы анекдот, не выдержи хоть одна из трех башен!
Потом два часа, растопырив ножки, упирались изо всех сил маршевых двигателей — тормозили вращение астероида. Затормозили. Вышли на разгонный трек. Разогнались.
Все три группы Х-движения скоординировались до пикосекунд, и одноразовый снаряд исчез из эвклидова пространства, чтобы появиться в зоне видимости орбитального завода «Абигаль».
Этот завод — наша гордость. Буквально так: наша, в смысле Великорасы, а не только концерна «DiR». Цитирую астрографический справочник:
«На орбите планеты Цандер находится мощнейший завод „Абигаль“ концерна „DiR“. Назван в честь любимой собаки генерала Родригеса — соучредителя концерна. Завод оснащен четырьмя док-камерами, способными принимать астероиды размером 4x4x7 км, а также производить их полную разделку посредством 80 лазерных и 220 плазменных резаков.
„Абигаль“ является одним из крупнейших орбитальных сооружений, когда-либо созданных Великорасой».
Конец цитаты.
Если не считать нервных клеток, мы истратили на проклятый астероид двадцать шесть часов, кучу топлива и люксогена. Обычно астероиды буксируют не так. Когда нет спешки, на заводе варят огромное кольцо, чтобы в него вписывался максимальный диаметр вращения астероида. Снаружи стыкуются несколько буксиров, чьи двигатели перекрывают по лямбда-радиусу все сооружение. Изнутри помещаются манипуляторы-захваты, в достаточном количестве для уверенной фиксации на поверхности.
Кольцо заводят поверх обреченного астероида, захватывают его, а потом буксиры выполняют необходимые процедуры торможения, вывода на трек и ухода в Х-матрицу. Штатно подобная процедура занимает около пяти суток (в зависимости от размеров астероида, его массы покоя и скорости вращения) и проходит бескровно. Но это когда есть время и нет нужды гнать наперегонки с братьями клонами, или иными зловредными конкурентами.
Когда нужда появляется, происходят вышеописанные импровизации. С матом, надрывом, потом и часто, к сожалению, с кровью. В этот раз все обошлось.
Створки док-камеры захлопнулись за нашим красавцем на полчаса раньше, чем у коллег. Их астероид был меньше, но крутился очень уж борзо.
Я вылез, точнее, выполз из кабины на палубу, застонал и привалился к шасси. Химия прекращала действовать, а значит, через час-полтора я превращусь в амебу.
— Пьер! Кто-нибудь! Раздевайте меня. Раздевайте и несите в каюту. Вперед ногами. А лучше убейте и выкиньте за борт.
Вокруг с поступательным ускорением забегали люди, избавляя меня от полетных доспехов. Перво-наперво, сняли шлем легкомысленной оранжевой расцветки. В створе зрения немедленно нарисовался Пьер Валье и предложил закурить.
Я закурил.
— Ты бы лучше нам вып-пить предложи-ил, — сказал некто по правому борту.
Русские слова складывались в забавный рисунок: чем ближе к концу фразы, тем более тягучими становились окончания, а между словами угадывались микроскопические паузы. Судя по всему, это был Тойво Тосанен. И точно.
Вечно невозмутимый финн растерял половину всегдашней флегматичности и сделался похож на нормального человека. А не как обычно: на заторможенного робота из фильмов про Раннюю Колонизацию космоса.
— Кстати, Андрей, ты в курсе, что куришь не обычный табак?
— М-м-м? А что? — вяло спросил я и позавидовал: Тосанена успели полностью высвободить из спецснаряжения. Он уже проветривался в побелевшем от соли комбинезоне.
— Я думаю, это самосад от нашего неподражаемого сеньора Валье.
Соображалось мне туго, поэтому я успел от души затянуться, прежде чем осмыслил фразу. Я закашлялся.
— Пьер!!! Т-твою бразильскую маму! Ты мне что подсунул?
— Брат, отличный продукт! На стимуляторы ложится ровно! Проверенный способ, брат! — отозвался Пьер сильно снизу, где он развинчивал ботинки скафандра.
У меня возник соблазн наподдать ему этим самым ботинком. Ноги вот только не шевелились. Да и руки не очень-то.
— Не надо злиться, Андрей! Я думаю, пара самокруток не повредит, — утешил Тойво. В руке у него имелась плоская фляжка, а на осунувшемся белобрысом лице читалось желание чего-то светлого. — Я предлагаю выпить виски. За удачное окончание нашей работы сегодня!
— Ну, блин. Виски тоже на стимуляторы хорошо ложится?
Тойво решительно проигнорировал иронию.