«Не поотлетали бы плоскости!» — думал я, когда шестерка флуггеров боролась с гравитацией, поднимаясь на грохочущих столбах пламени.

Шоссе плавилось в одноразовой доменной печи, которую учудили наши несравненные ТЯРД М-119. В стороны разлетались пыль и пепел — огромная туча расширяющимся бубликом накрывала развалины.

— Какова демаскировка, просто ад! — так Сантуш прокомментировал наш экстренный взлет.

— Снявши голову, по волосам не плачут! — ответил Клим Настасьин типично муромской присказкой.

Мы взлетели.

Небо в черных тучах было небом войны, небом истребителей.

— Вызывает Иванов!

Доложились о готовности и получили приказ.

— Поступаете в распоряжение авианосца «Дзуйхо», я предупредил товарища Кайманова, вы включены в боевое расписание. Отныне все команды от него. Следуйте на синхронную орбиту, даю параметры…

Очень много хотелось сказать и о многом спросить, но я смолчал. А вот Ревенко сорвался:

— А как же вы, товарищ Иванов?

— А я буду вынимать матчасть.

— Так может вас прикрыть?

— Отставить прикрыть. Выполняйте приказ.

— Держитесь, командир!

— Отставить сопли! — Иванов секунду помолчал и добавил тоном еще более смурным, чем обычно:

— Я больше вам не командир.

Ну что же? Параметры орбиты залиты в парсер, топливо в баках, ракеты на пилонах, поехали!

Пока шли до орбиты, народ скрипел зубами в закрытый канал.

Злились перед боем.

Злились на клонов.

Злились искренне, до выкрашивания эмали.

Какого дьявола?!

Какого дьявола творят братья по Великорасе?! Вот так, без объявления, без всякого повода… Сволочи, варвары, короче: держитесь, сучьи дети!

Рвать будем, когтями рвать!

Кишки вытянем!

Только мы с Сантушем отмалчивались. После работы в Тремезианском поясе подобная развязка меня не удивила.

Более того, я понял, что все это время жил ожиданием чего-то такого.

Сразу после визита клонской эскадры на «Тьерра Фуэга» умная интуиция принялась стучаться подсознанием в сознание. Да и разные неглупые люди прямым текстом говорили: дождемся мы от наших союзников! Дождемся все: от пилота-испытателя Фернандо Гомеса до господина Блада…

Теперь ожиданиям конец!

Космос был спокоен. Обманчиво спокоен и пуст. На пределе видимости перемигивались непредставительные огоньки — лишь опытный человек мог догадаться, что там бушует плазма, стонет натруженная сталь и в смертельном бою сходятся эскадры.

Наконец на тактическом радаре появилась знакомая метка, а в таблице опознавания зажглась зеленая надпись: АВЛ «Дзуйхо».

Тут же капитан второго ранга Кайманов положил конец кровожадному славословию моих боевых товарищей.

— Прибыли? — прозвучало после взаимного представления и диалога с диспетчером. — Здесь Кайманов. Слушай боевой приказ: соединиться с ОАКР[7] «Дзуйхо» и прикрывать подлетный коридор космодрома Новогеоргиевск Гражданский до отбытия эвакотранспортов. Как поняли?

— Здесь старший лейтенант Ревенко. Вас поняли, выполняем.

Да, это была настоящая война, к которой я готовился долгие академические годы. Так вышло, что ближайший союзник был и наиболее вероятным противником. Его технику мы изучали чуть не тщательнее родной, как и особенности тактики воздушно-космического боя.

Пригодилось.

Не буду подробно описывать, как прошел тот день. Потому что читать это невозможно. Не было завлекательных «собачьих свалок», так запомнившихся по будням тремезианского пилота. Все эти драки — форс-мажор. Плод неподготовленной импровизации, плохого обеспечения и хренового планирования.

Здесь лезвие к лезвию бились выверенные боевые механизмы. В тот день я не видел живым глазом ни одного «Абзу», ни одной «Варэгны», ни одного «Джерида».

Значок захваченной цели на тактическом экране, пуск рекомендованного боеприпаса, уход с рубежа. Всё.

Черное небо, флуггер вздрагивает при пуске ракет, гудят стрельбовые накопители лазеров, ровно и мощно работает термоядерный реактор.

Мат в эфире. Гаснут красные метки «аспидов», гаснут зеленые метки своих.

Пуски фантомов, облака диферрофуллерена, штатные и сверхштатные режимы уклонения. Пустеет боеукладка.

Мы идем на «Дзуйхо». Прием боевой нагрузки, дозаправка, новый приказ.

Но!

Рутина повторялась шесть раз!

Шесть боевых вылетов, товарищи! Подряд, без отдыха, не вылезая из кокпита! Именно поэтому я называю этот день «самым длинным в году».

В 7-32 по местному мы стартовали с Новогеоргиевска и только в 19–48 мы получили распоряжение сворачивать удочки. Двенадцать часов в космосе! На прицеле у клонских пилотов — ох каких тренированных!

За это время наши ВКС вдребезги продули эскадренное сражение. Образцовая оборона цитадели Грозный, считавшейся одной из лучших, была взломана в стратегическом масштабе.

В строю (ненадолго) оставалась одна орбитальная крепость из восьми. Тяжелые батареи ПКО выбиты на девяносто процентов. Половина истребителей наземного базирования уничтожена или повреждена. Ударные соединения флуггеров перестали существовать как организованная боевая сила, перемолотые в бесконечных атаках клонских звездолетов.

Между тем, авиакрыло нашего древнего и очень легкого авианосца выступило на пять с плюсом. Мы потеряли всего девять истребителей и шестерых пилотов! Впрочем, ничего удивительного — основу авиакрыла составляли матерые, матерейшие летуны. Пилоты-инструкторы с таким налетом, что хватит на десяток ребят! Один товарищ Булгарин чего стоил!

Итак, мы вернулись на «Дзуйхо» и наконец получили разрешение выбраться на палубу.

Я едва успел снять шлем и сдать его техникам, как трансляция раскатила по ангару команду «на построение»!

Пилотская братия бодро высыпала на палубу перед носовыми обтекателями флуггеров. По правую руку от меня переминался Комачо Сантуш. Даже уставная выбритость и скафандр «Гранит» с лейтенантским погоном не могли замаскировать совершеннейшего гражданского шпака.

Мой ведомый потерянно переминался с ноги на ногу и озирался в тени «Горыныча», чью плоскость украшал фундаментальный лазерный ожог. Он справился с абсолютно незнакомой машиной в бою, но вовсе не представлял, что делать по команде «стройся».

Его маневры были особенно заметны на образцовом военном фоне, да и «Гранит» — не балетная пачка, любые телодвижения сопровождаются почти тектоническими эффектами, все-таки полтора центнера брони!

«Чего делать-то?» — вопрошали панические глаза моего друга.

— Замри смирно, смотри вперед, руки по швам! — прошипел я. — Вот так и стой!

Шевеление улеглось, шеренга встала стеной перед волноломами флуггеров. Вдоль строя шагал одинокий Лев Михайлович Кайманов, как всегда подтянутый, но очень хмурый. Он замер в геометрическом центре палубы и возвестил:

— Товарищи! Боевые друзья! Я уполномочен заявить, что командование признало дальнейшую оборону планеты бесперспективной. Сражение проиграно. Продолжение борьбы приведет к ненужным потерям личного состава и матчасти. Неожиданное и варварское нападение Конкордии… сообщило врагу стратегическую инициативу, которой он воспользовался в полной мере… к сожалению. Мы вынуждены уйти и бросить наши наземные части без прикрытия. Это вынужденная жертва. Мне так же нелегко выполнить этот приказ, как и вам, но это приказ. Мы отступаем. Сражение проиграно, но не война! Обещаю вам, что мы вернемся и отомстим! И будем мстить, до тех пор, пока флаг России… и наш, товарищи, Андреевский стяг не взовьются над развалинами Хосрова!

Зазвенели последние слова, и зазвенела тишина. Весь строй замер, но теперь в полном недоумении.

Как? Как?! Оставить, бросить своих?! Да мы лучше… да мы лучше костьми ляжем!

Кайманов снял фуражку, пригладил волосы и продолжал.

— Адмирал Пантелеев лично связался со мной и вынес благодарность авиакрылу «Дзуйхо» за отличную службу. — Капитан откашлялся, подбирая слова. — От себя добавлю: ребята, вы дрались, как львы! Как наши предки… в небе Сталинграда! Также разрешите поздравить капитан-лейтенанта Глаголева с четырьмя сбитыми флуггерами, капитан-лейтенанта Булгарина с пятью победами. Так держать, товарищи! Наше пополнение в лице… отдельного авиаотряда ГАБ… короче, пилота Румянцева поздравляю с тремя победами! А теперь: разойдись! Летный состав ГАБ прошу по сдаче скафандров проследовать в кают-компанию, вас ждут. Всё.