— Хочешь стакан воды?

— Нет.

Он просидит около ее постели всю ночь. И будет слышать до самого утра:

— Ты знал когда-нибудь о том, что такое любовь? Ты такой милый со мной. Я за тебя радуюсь: ты никогда не сможешь страдать из-за любви; ты не создан для нее… Мне нужна свобода.

Он ответит:

— Я сделаю все, что ты захочешь. Ты будешь свободна…

В какой-то момент она с ужасом воскликнет:

— Мой отец будет шантажировать тебя. Он настоящий мастер в этой области…

— Нет, — скажет он. — Ты получишь свою свободу… Кто этот человек?

— Один американец, — произнесет она. — Просто американец.

В комнате почти не слышно городского шума. Ночью Вашингтон — мертвый город. Мимо гостиницы проезжают редкие такси. Тихонько мурлычет кондиционер. Из соседнего номера доносится взрыв смеха. Рассвет принесет им покой и облегчение. В широкие и отнюдь не сверкающие чистотой окна будут заглядывать первые проблески зарождающегося дня.

— Ты все же немного поспи, — скажет Роберт. — Что я могу сделать для тебя?

— Ничего, — ответит она. — Ничего. Отправляйся на свое совещание. Только не забудь повесить на ручку двери с обратной стороны табличку с надписью: «Не беспокоить».

«Это вовсе не тюремная камера. Это номер в вашингтонском отеле. Надо сделать тридцать семь мелких шагов, чтобы пройти от ванной комнаты до стены, где стоит телевизор. Можно повернуться и подойти к огромному окну. Медленно и очень осторожно облокотиться руками на подоконник, устремив взгляд в пустоту. С высоты одиннадцатого этажа машины кажутся внизу крошечными. С этой высоты Вашингтон похож на остров, поросший густым лесом. Можно держать руки на подоконнике. А можно взяться за ручки и попробовать открыть окно. Нет. Не получается. Может быть, из-за кондиционера, обеспечивающего прохладу и свежесть в номере этого крупного вашингтонского отеля.

Это не обитая тканью палата в дурдоме. И вовсе не отец послал меня сюда. Я здесь по своей воле. Мой муж находится сейчас на совещании, которое проходит в этом же отеле. Я смотрю в окно. Оно совсем не прозрачное. Я поворачиваюсь спиной к окну и подхожу к неубранной постели. Я останавливаюсь на секунду у столика, зажатого между кроватью и окном. Остатки завтрака, немного черного кофе на дне чашки. Я просила, чтобы меня не беспокоили. И никто не беспокоит меня».

Анук снимает телефонную трубку.

— Да, — произносит телефонистка.

— Мадам, — говорит Анук, — можете ли вы найти мне номер телефона в Аннаполисе?

— Да, мадам. Какая фамилия?

— Дэйл.

— Какой адрес?

— Стревберри-стрит.

— Не кладите трубку.

Ожидание.

— Мадам, вам назвать номер?

— Да, пожалуйста.

Телефонистка называет номер, и Анук записывает его на бумажке.

— Можете ли вы соединить меня с этим номером?

— Да, мадам.

В Аннаполисе уже раздаются телефонные звонки. Анук видит перед собой маленькую гостиную-столовую, где была позавчера вечером.

— Никто не отвечает, мадам, — говорит телефонистка.

— Наберите номер еще раз. Это большой дом.

А большой ли это дом? Она не знает. Неожиданно она слышит:

— Алло!

Анук произносит на одном дыхании:

— Алло! Это миссис Дейл?

— Да.

Анук очень медленно говорит:

— Извините, что беспокою вас. Я была у вас позавчера. Я та француженка, которую привозил к вам Стив. Он рассказал мне все в тот же вечер. Пожалуйста, мадам, скажите, он дома?

Молчание. Между Вашингтоном и Аннаполисом слышно лишь жужжание от помех на линии.

— Госпожа Дейл, вы слышите меня?

— Да.

— Где Стив?

— Не знаю, — отвечает женщина. — Вчера вечером он не вернулся домой. Его не было всю ночь. И утром он не пришел.

— Мадам Дейл…

У Анук пересохло во рту. Она боится, что не сможет произнести и слова.

— Госпожа Дейл, вы знаете адрес Стива в Нью-Йорке? Вы не можете не знать его…

— Нет, — отвечает женщина, — он никогда не сообщал мне своего адреса. Он не хотел, чтобы я нагрянула к нему. Из боязни, что я за ним слежу.

— Госпожа Дейл, — говорит Анук, — я люблю вашего сына. Я люблю его всей душой. Я хочу уйти от мужа и жить со Стивом. Помогите мне!

— Я ничем не могу вам помочь…

Немного помолчав, она добавляет:

— Никто не сможет помочь нам…

«Нам»? Кому это? Стиву и ей? Или Анук и ей?

— Госпожа Дейл, — настаивает Анук, — мне необходимо увидеться со Стивом.

Женщина на другом конце провода говорит:

— Не надо ломать себе жизнь. Он только что обрел какое-то душевное равновесие. Он уже научился вновь улыбаться. Не надо вмешиваться в его жизнь. Улетайте во Францию вместе со своим мужем…

Анук сжимает трубку. Ее ладонь мокрая от пота.

— Мадам, отчего вы не хотите поверить мне?

И получает короткий и ясный ответ:

— Я не знаю вас. Я видела вас только один раз. Мой сын вовсе не для того, чтобы развлекать скучающую туристку.

Чей-то голос вклинивается в их разговор:

— Вы будете говорить еще или я отключаю линию?

— Не отключайте! — просит Анук.

Однако госпожа Дейл уже повесила трубку.

Дверь открывается, и в номер входит Роберт. Он осторожно закрывает за собой дверь, позванивающую цепочками безопасности. Он подходит к Анук и говорит:

— Надо, чтобы ты хоть немного что-нибудь перекусила.

Неподвижно застыв на месте, с потерянным взглядом, она, кажется, и не слышит его слов.

— От завтрака осталось немного фруктового сока. Выпей его.

Она только отрицательно качает головой.

Роберт садится напротив своей жены. Он пытается заглянуть в глаза молодой женщине, которую он сегодня не узнает.

— Объясни мне, в чем дело, — говорит он.

— Я не могу, не могу… Позавчера я познакомилась с одним человеком… На краю бассейна.

— И что же дальше? — спрашивает Роберт. — Что ты знаешь о нем?

— Все, — отвечает она. — Я знаю все о нем.

— Что между вами было?

— Все, — говорит она. — Все, что может произойти между мужчиной и женщиной. За проведенные вместе шестнадцать часов мы прожили целую жизнь.

Как было бы легко с возмущенным, горестным или злобным видом воскликнуть: «Ты изменила мне!» Он смотрит на нее и не может узнать ее. Словно упала и разбилась на куски стеклянная стена фальши, которой она окружила себя.

— Будь благоразумной, — произносит Роберт.

Она останавливает его жестом.

— Не говори мне о благоразумии.

— Нет уж, — не соглашается он. — Я задаю тебе вопросы в доказательство доброй воли с моей стороны. Я хочу помочь тебе. Как ты вела себя с ним?

По ее лицу уже катятся слезы. Ему невыносимо смотреть на ее страдания. Она плачет совсем тихо и бесшумно и не вытирает слез. Ее всегда гордо поднятый нос опустился вниз и также совсем расквасился; она даже не делает попытки вытереть слезы обратной стороной ладони. Роберт не смеет даже протянуть ей свой носовой платок.

— Я вела себя агрессивно и недопустимо грубо. Как последняя дура. Я привыкла лгать всегда и всем. Ему я выложила всю правду о себе… Мне надо было держать язык за зубами.

— Какую правду?

Она отрицательно качает головой.

— Ты никогда не узнаешь. Пожалуйста, оставь меня одну. И не бойся: окна закрыты наглухо.

Роберт дважды уходил на заседания, чтобы бегом подняться к ней в номер.

— Съешь хоть что-нибудь. Хочешь, я закажу фрукты?

— Нет. Спасибо, — говорит она.

Что он знает о ней? Ему хочется разгадать тайну этой растрепанной, залитой слезами женщины. Ему известно о ней только то, что она дерзкая, капризная, нетерпимая к проявлению чужой слабости. И что она «подает большие надежды», как говорят в добропорядочных семьях. Невероятно большие надежды. Он знает, как она занимается любовью; он также знает, с каким высокомерным видом она тотчас вскакивает с постели и бежит в ванную комнату. Возможно, чтобы досадить ему.

Он знает ее тело наизусть. С большим трудом он почти научился предвидеть ее реакцию. Однако до сих пор он не может найти истинную причину ее столь поспешного замужества.