— Лакки…
— Это не имя…
— Это прозвище. Оно означает «счастливчик». Тимоти очень повезло в жизни.
— Сколько ему лет?
— Пять…
— И в пять лет ему уже улыбнулась удача?
— Да… Он был тяжело болен и выкарабкался… Разве это не удача?
— Конечно, — говорит она. — Простите меня…
— У него полиомиелит…
— Стив, мне надо идти…
Он берет ее за руку.
— Я знаю этот город как свои пять пальцев. Если вы не против, я провожу вас в музей, а затем покажу памятник Линкольну, Капитолий и Потомак. У моего друга, с которым я встречаюсь в четыре часа дня, есть лодка с подвесным мотором. Она стоит в ангаре на берегу реки. Я могу взять ее, чтобы прокатить вас по Потомаку до самого дома, где родился Вашингтон. Это в Вермонте…
Анук молниеносно подсчитывает в уме. В Вашингтоне она пробудет еще два дня, плюс бесчисленные коктейли, куда ей неизбежно придется ходить с Робертом.
— Вы не просите, чтобы я отпустил вашу руку, — говорит он. — Я жду, когда вы начнете возмущаться.
Она вновь загляделась на него. У американца открытое и мужественное лицо. Похоже, что перед ней стоит порядочный и честный человек. И очень большая зануда.
— Отпустите меня, — говорит она.
Ее взгляд нечаянно падает на его руки. У него большие и крепкие руки с длинными пальцами. Красиво очерченный рот. Из-за высокого роста и небольшой сутулости на нем должна хорошо сидеть верхняя одежда. У него загорелая и гладкая кожа. Капельки пота искрятся вокруг тонкой цепочки на шее. Забыть про Дороти и смотреть на американца как на старшего брата. Такого парня не грех использовать в качестве телохранителя.
— Все еще раздумываете? — спрашивает он с улыбкой.
— Спасибо, я согласна, — отвечает она. — Я поднимусь в номер, чтобы переодеться. Это не займет много времени. Минут десять, не больше.
— До встречи, — говорит американец, — пока, пока, Анук…
— Пока, Стив…
Она краснеет. Ей немного стыдно. Она представляет себя на его месте. «Мадам не признает легких отношений? Почему у вас все сводится к сексу?..» Неожиданно для себя она перестает ему дерзить. Она уже почти примирилась с существованием Дороти и маленького засранца. И вот на его глазах она заливается краской. Это уже никуда не годится.
Анук торопливо идет по прохладным коридорам отеля. Она едва не сбивает с ног чернокожего официанта с подносом в руках, оказавшегося на ее пути. В последнюю секунду ему удалось разминуться с ураганом в модном бикини. Она почему-то стучит от нетерпения ногой в лифте, когда он слишком долго, по ее мнению, задерживается на этажах. И что особенного она нашла в американце? Черт бы побрал эту Дороти…
Наконец она вбегает в свой номер. Молодая горничная стелет постель под оглушающие звуки джаза, доносившиеся из радиоприемника.
— Здравствуйте, — говорит Анук.
Горничная и ухом не ведет. Когда она отходит в сторону, Анук выключает радио. Та возвращается и снова включает на полную громкость радио. Анук говорит строгим тоном:
— Я не желаю слушать радио… У меня раскалывается от него голова…
Однако горничная словно не слышит ее замечания. Анук снова выключает радио.
Девушка бросает взгляд на горничную. Чернокожая девица, не проронив ни слова, с грозным видом продолжает уборку. В свою очередь, она искоса поглядывает на светловолосую клиентку отеля. Анук переодевается, ничуть не смущаясь присутствия горничной. «Если ей не нравится, пусть выйдет в коридор». Она стоит перед распахнутым платяным шкафом. Зеркало, прикрепленное к внутренней стороне створки шкафа, отражает каждое ее движение. Анук снимает бикини. На несколько секунд она остается в чем мать родила. Затем, не торопясь, она надевает трусы, лифчик, легкие брючки из чистого хлопка и такую же рубашку. Темные солнечные очки, кепочка с козырьком из ткани на голове, и она уже готова. Юный гаврош, только что вышедший из шикарного парижского бутика.
Она берет сумочку и выходит из номера. Не успела за ней захлопнуться дверь, как за ее спиной вновь раздаются громкие звуки джаза…
Часы показывают восемь минут одиннадцатого, когда Анук спускается в холл отеля. Она ждет минут десять. Ее охватывает гнев. Она стискивает зубы.
Анук подходит к регистратуре и обращается к одному из служащих.
— Вы можете сказать мне номер комнаты, в которой остановился господин Стив Дейл? — спрашивает она.
— Повторите, пожалуйста, еще раз…
— Д-е-й-л…
Служащий склоняется над регистрационной книгой.
— Вы сказали: Стив…
Она волнуется. На часах уже двадцать минут одиннадцатого. «Он не придет. Он сдрейфил…» Она барабанит пальцами по стойке; служащий продолжает поиски указанной фамилии. Она произносит по-французски: «Тем хуже для него», — и направляется к главному входу. Она выходит на площадку перед отелем. Улица встречает ее запахом горячего асфальта и яркими красками жаркого лета.
— Такси, мадам?
— Да, такси.
Звучит свисток. Крик заводной птицы. Резкий звук режет ухо.
— Такси, мадам…
Она быстро садится в такси и говорит шоферу:
— Национальная картинная галерея…
Она бьет кулачком по кожаному сиденью.
«Все они тут дураки и грязные свиньи…»
— Француженка? — спрашивает шофер, наблюдающий за ней в зеркало.
— Да, — отвечает она.
— Париж — красивый город, — произносит по-французски шофер. — Это все, что я знаю на вашем языке. Я там был всего один раз. После высадки в Нормандии.
Анук чуть-чуть смягчилась.
«Все-таки эти американцы спасли Европу», — думает она. У нее всегда были высокие оценки по истории.
5
— Белый очнулся. Белый пришел в себя.
Роберт приходит в сознание. Он видит перед собой чернокожую девочку.
— Белый открыл глаза, — произносит ребенок с множеством торчащих косичек на голове.
Раздается звонок. Дверь отворяется.
— Здравствуйте, доктор, — говорит мадемуазель Мюллер. — Спасибо, что вы так быстро пришли…
Над Робертом склоняется пожилой седовласый чернокожий мужчина в очках с золотой оправой.
— Сколько вам лет?
— Тридцать, — отвечает Роберт.
Он вздрагивает от прикосновения холодного стетоскопа.
— Дышите глубже, дышите… Кашляйте, еще кашляйте. Легкие у вас чистые… — произносит доктор, вынимая из ушей две черные трубки стетоскопа. Хельга, ложечку…
— Постараюсь на вас не дышать, — говорит Роберт. — Когда вы будете смотреть мое горло…
— Скажите: а… а…
— Папа, я могу посмотреть горло у белого?
— Сара, сиди спокойно… И не говори все время «белый»…
— Но он же белый…
— Дети бывают такими несносными, — говорит доктор. — Настоящие исчадия ада. Хуже их только взрослые… У вас не горло, а мусорное ведро. Вам давно надо было удалить миндалины… Вам не следует долго злоупотреблять любезностью мадемуазель Мюллер. Она слишком отзывчивый человек и готова каждому прийти на помощь. Когда я потерял жену, она пришла к нам в дом и ухаживала за моими детьми. Целых три месяца. Если кому-то нужна помощь, она всегда оказывается рядом… Сегодня утром я пожурил ее. Она поступила весьма неосторожно, когда ввязалась в такую историю…
— Я могу встать, сесть в такси и вернуться в отель, — говорит Роберт.
— Лежите, — приказывает доктор. — Вернетесь в отель вечером… Я сделаю вам укол и повязку на горло… Хельга, немного спирта… Спасибо. Повернитесь.
— Пусть девочка выйдет…
— Сара, иди на кухню… Моя младшенькая… Вам все равно, с какой стороны делать укол? У меня их шестеро. Шесть дочерей и всего-навсего один сын.
— Ай…
— Ну что вы, я стараюсь не делать вам больно… Не двигайтесь… Немного кровит… Теперь ваше горло… Откройте рот…
Роберт трясется от страха: «А-а-а…»
— Хельга, салфетку…
— Доктор, сколько я вам должен? — спрашивает Роберт.
— Вечером… До свидания, милая Хельга. Идем, Сара.
Полная тишина и покой. С улицы доносится вой сирены полицейской машины.
Врач уходит. Немка возвращается с кухни со стаканом лимонного сока в руке.
