— Как бы мне хотелось жить, — произносит Анук, — здесь, в Аннаполисе.

Машина притормаживает в тихой улочке перед трехэтажным домом.

— Подождите немного в машине, — говорит Стив, — мне надо подготовить почву. Только никуда не уходите.

— Уходить? Нет, — говорит она. — Если надо, я буду ждать вас до конца своих дней…

Стив склоняется к ней. На его лицо падает последний луч заходящего солнца.

— Ждать совсем немного…

Она закрывает глаза. Неизвестно, что он имеет в виду — то ли время своего отсутствия, то ли продолжительность ее жизни… Какая разница? Ведь совсем скоро горькая печаль поселится навсегда в ее душе!

Анук размышляет над судьбами Стива и Фреда. С какой радостью она присоединилась бы к этой компании неразлучных друзей! Ее охватывает чувство, близкое к отчаянию. Словно неожиданно вскрывшаяся рана, которая причиняет ей нестерпимую боль.

На память приходят героини прочитанных книг, расставшиеся с жизнью из-за любви. Начиная от чахоточной гордячки, описанной Дюма-сыном, кончая Анной Карениной, потрясшей мир загадочным взглядом славянских глаз. Едва ли не с нежностью Анук вспоминает знаменитую леди Гамильтон, бывшую шлюху, влюбившуюся в одноглазого адмирала. Анук завидует всем этим великим женщинам, умевшим любить. В то время как другие знаменитости, такие как Скарлетт, навсегда остались на обочине большой любви… Несчастная Сафо поплатилась за любовь своей головой: в конце своего романа Доде вынес ей смертный приговор. Кто бы мог подумать, что старик может быть таким безжалостным и жестоким?

Не забыла она и руанскую узницу Эмму Бовари. Вместо того чтобы отравить мужа, думает Анук, она сама выпила яд. Отвлекшись от сентиментальных мыслей, молодая женщина зажигает сигарету и сразу же обретает свойственную ей язвительность. «Нет, — поправляет она себя, — Эмма Бовари не должна была травить мужа; иначе она превратилась бы в героиню Мориака. Тьфу! Этого старого развратника! Нет, Эмма достойна лучшей участи. По крайней мере, она дала возможность Флоберу испытать чувство глубокого удовлетворения от демонстрации своих гомосексуальных наклонностей. Под женской маской прячется сам автор. Это вовсе не Эмма, а Флобер травится ядом. Мориак, напротив, травит другого человека. Вот в чем состоит их принципиальная разница. Христианин Мориак ловко орудует с мышьяком, в то время как Флобер умирает в чепце из старых кружев».

— Пошли, — говорит Стив.

Он открывает дверцу машины.

— Осторожно, Анук! Мать Фреда говорит на языке среднего американца. Постарайтесь не употреблять столь любимых вами крепких выражений и грубых словечек. И никаких разговоров о политике. Попробуйте хотя бы раз в жизни вести себя как разумная, хорошо воспитанная молодая женщина.

— Вот только белые перчатки и букет цветов мы забыли на кровати в мотеле! — заявляет она, выходя из машины.

— Или вы слушаетесь, — говорит он, — или поедем обратно!

— Я буду паинькой!

— Что за черт! — восклицает он с досадой. — Вы так настаивали, чтобы я привез вас сюда; постарайтесь теперь вести себя прилично!

— Мне осточертело выслушивать ваши наставления, — почти кричит она.

— Других слов вы не понимаете.

— Хватит! — обрывает его Анук.

Какой смысл пререкаться с американцем, стоя посреди тихой улочки, пронизанной последними лучами заходящего солнца? К чему все это?

Она уже улыбается.

— Я сделаю усилие над собой…

— Пошли…

Она идет к широким воротам. Вслед за ней спешат наперегонки все известные литературные персонажи: Эмма, Анна, Скарлетт и даже чахоточная героиня Дюма, за которой ветер гонит по улице ворох бумажных носовых платков. Сафо тоже не отстает от этой компании. Старая карга подметает улицу. К ним присоединяются и другие знаменитости — Джюльетта, Дездемона и даже Офелия. «Каждая из них обладала даром любить, — размышляет Анук. — Они умели любить, в то время как я в самый неподходящий момент начинаю высмеивать всех и вся. У меня извращенное представление об уважении к людям».

Ворота со скрипом распахиваются. Застойный запах замкнутого пространства. В глубине небольшого зеленого дворика виднеется дом. Слабый луч заходящего солнца раскрашивает сад цветом охры. По стенам дома вьются какие-то крупные цветущие растения. В пышной зелени, возможно, прячутся таинственные ленивые птицы и затаились мелкие бесы.

— Душно, — произносит Анук. — Настоящая зеленая тюрьма.

В этом царстве буйной растительности только современная садовая мебель указывает на человеческое присутствие.

— Проходите…

Под стрельчатой аркой она видит дверь, ведущую в дом.

Анук входит в просторную комнату, обставленную дешевой мебелью. Ей достаточно одного беглого взгляда, чтобы оглядеться по сторонам. Широкий диван, кресла, низкий столик. Комнатные цветы. Окно выходит на улицу, освещенную последними лучами заходящего солнца.

— Садитесь, — говорит Стив.

Он выходит из гостиной.

Анук смотрит на часы. Уже шесть вечера.

Стив возвращается вместе с невысокой седой женщиной.

Анук встает с кресла и произносит:

— Здравствуйте, мадам.

— Здравствуйте, — отвечает пожилая женщина.

Она протягивает Анук вялую ладонь.

— Надеюсь, я не нарушила ваш покой, — говорит Анук.

Взглядом она зовет Стива на помощь: «Где Фред и что надо говорить?»

— Нет, вы ничуть не побеспокоили меня… Хотите что-нибудь выпить?

— Да, — отвечает Анук.

И, словно школьник, докладывающий учителю о положительных результатах лабораторного опыта, Стив добавляет: «Француженка всегда хочет пить».

Хозяйка дома идет к обеденному уголку, где стоит круглый стол и несколько стульев. Где-то поблизости должна располагаться и кухня. Она возвращается с подносом в руках.

Щелк. Крышка с бутылки падает на поднос. Они смотрят, как темная жидкость заполняет стакан. Неужели Анук проделала путь в две тысячи километров, чтобы наблюдать за этой простой процедурой?

— Фред? — спрашивает она.

— Я только что поговорил с ним, — произносит Стив. — Он не выйдет к нам. Не хочет.

Женщина угощает Анук разложенным на тарелке сухим печеньем:

— Хотите?

— Нет, — произносит Анук. В ее голосе слышится разочарование. — Нет, спасибо.

— Я поднимусь на второй этаж, — обращается Стив к пожилой даме.

Женщина, не отрываясь, смотрит на поднос. Она едва кивает головой.

Не успел Стив выйти из комнаты, как Анук поспешно говорит:

— Я здесь вовсе не из-за праздного любопытства, а по зову сердца…

Женщина внимательно смотрит на нее.

— Стив мне рассказал о вашем сыне…

Пожилая дама опускает руки на колени.

— Я познакомилась со Стивом в бассейне нашей гостиницы в Вашингтоне.

«Нашей». Надо сказать ей о существовании мужа. Внимание. Нельзя шокировать.

— Я — замужем.

Пауза.

— Мой муж — француз.

Какая глупость! Конечно, француз. Не зулус и не американец.

— Я — француженка.

Хуже не придумать! Анук тонет в вязкой тишине. Здесь нет даже настенных часов. Как хорошо было бы услышать их спасительное тик-так. Притаившиеся в густой зелени бесы играют с ней в прятки.

— Мне нравится Америка.

Женщина улыбается. Улыбка только слегка касается ее губ, а взгляд за дымчатыми стеклами очков остается суровым и печальным.

— Когда он говорил мне о Фреде…

«Осторожно. Нервная депрессия», — сказал Стив. «От этого вылечиваются. Еще рано надевать на шею героя лавровый венок…»

— Мы, молодые французы…

«От имени кого ты выступаешь? Мы? Это кто? Никто тебя не уполномочивал. Ты не входишь ни в одну группировку. “Мы”! Кто это? “Мы” — спасение, счастье, единая команда, единые политические взгляды и убеждения и в то же время — это еще и принадлежность, зависимость и управляемость. Никогда не говори “мы”. Множественное число — это для других… Только “я”…»

— Зачем вы приехали? — спрашивает женщина.

У нее низкий приятный голос.

— Трудно сказать. Я и сама толком не знаю. Ваш сын стал жертвой эпохи… Нашей. Я ненавижу войну. Я — пацифистка. Услышав про вашего сына, я испытала к нему большую…