Альпы всегда впечатляют. В 1886 году в этих краях побывал другой русский поэт, Владимир Соловьев, под впечатлением увиденного он написал стихотворение «В Альпах»:

В берег надежды и в берег желанья Плещет жемчужной волной Мыслей без речи и чувств без названья Радостно-мощный прибой…

Но хороши не только Альпы. По дороге из Вены в маленький городок-гавань Креме автобус скользил по извилистой ленте между горами и Дунаем. Красота дивная. Мне, как любителю поэзии, вспомнились еще одни тютчевские строки:

Голубой Дунай. Сколько песен сложено о нем, сколько легенд! Показывая на горной вершине какие-

то строения, гид Светлана Вакер говорит, что в средние века оттуда, с гор, спускались разбойники и грабили торговые суда, проходившие по Дунаю.

– А сейчас грабят? – интересуется кто-то в группе.

– Нет, сейчас все спокойно, – отвечал гид, а я не выдержал и добавил:

– Грабят у нас, в России.

Автобус сразу загудел. Все забыли о Дунае и Вене и принялись обсуждать российские проблемы: преступность, коррупцию, великомудрых сидельцев из Думы. Потом разом как-то успокоились и погрузились в дорожную нирвану.

Нет, что там говорить: Австрия – прекрасный «тайм-аут» от российской жизни. Тут сразу отключаешься от «рашен проблем». Гуляя по маленькому Кремсу (как удивительно австрийцы сумели сохранить старину и самобытность, в отличие от нас, у которых все уходит в слова, крик и пар: духовность, народность, православие!.. А приедешь в какие-нибудь Тетю- ши – и оторопь берет от грязи и замшел ости), так повторю: гуляя по Кремсу, воочию видишь связь времен и поколений, соединение вчерашнего и сегодняшнего, и, конечно, ностальгируешь по ушедшему. Вслед за Игорем Северяниным так и тянет сказать:

Расскажи о глазках Гретхен

О романтической эпохе,

О рыцарстве былых времен, Как упоенны были вздохи И как безоблачен был сон!..

Разумеется, все было не так уж безоблачно, о чем говорят хотя бы чумные столбы (чума косила людей тысячами), но таково свойство человеческой памяти: идеализировать, романтизировать прошлое. Ныне Гретхен совсем не те. Катаются на роликах. Беспрерывно что-то жуют. Успешно пользуются прокладками и принимают противозачаточные пилюли. А что удивляться? Конец XX столетия. Как писал все тот же Булат Окуджава: «Целый век играет музыка. Затянулся наш пикник». Сотовый телефон ворвался в нашу жизнь, кругом

жутко и страшно, того и гляди кто-нибудь стукнет тебя ниже пейджера.

Однако вернемся к нашему путешествию. Из Крем- са в Вену. Прощальный ужин в Гринциге, в ресторанчике «Бах-Хенгл». Нежнейшее мясо, легкое красное вино и разудалая пара музыкантов: аккордеонист и скрипач. Скрипач, венгр по национальности, так выводил «калинку-малинку», что просыпались даже мертвые. Кстати говоря, а все же кто есть австриец? Это человек, мать которого – чешка, отец – венгр, говорит он по-немецки, а живет в Австрии. И никаких национальных проблем! Австрия не только для австрийцев, но и для русских. Держу пари, что через некоторое время после «Подмосковных вечеров» вы запоете в каком-нибудь ресторанчике «Oh, du lieber Augustin, Augustin, Augustin…» – про милого Августина, у которого все пропало, денег нет, но он не унывает, а продолжает петь и веселиться. И правильно! Нет ничего ужаснее, чем страна Уныния. Австрия – для нормальных людей, не потерявших способность шутить и улыбаться.

Эти заметки навеяны поездкой в Вену и выполнены в манере staccato – это когда исполнение на музыкальном инструменте осуществляется коротко и прерывисто. Об Иоганне Штраусе-сыне написана книга Евгением Мейлихом. Она выдержала четыре издания, но сейчас забыта. Отрывисто и коротко используем ее в нашем повествовании, которое разобьем для удобства чтения на главки. Итак, начнем…

У каждого времени свои танцы. Сегодня это судорожные, вихляющие па – время потрясений, катастроф и ЧП. А в начале прошлого века светила пора надежд, виделся расцвет наук и искусства, в моде было упоительное кружевное вальсирование.

Где зародился вальс? Конечно, в Вене – в этой музыкальной Мекке, которая, как губка, впитала в себя итальянскую, французскую и даже янычарскую музыку и, конечно, немецкий зингшпиль (жанр, сочетающий разговорную речь с пением и танцами, прародитель зонгов). Жители Вены – давние поклонники народных танцев. Венцы с особым удовольствием танцевали лендлер, чешскую польку и венгерский чардаш. Но эти танцы в дальнейшем потеснил Walzer. Пожалуй, его успех начался с вальсированного фрагмента из оперы «Редкая вещь» итальянского композитора Мартина-и- Солера, поставленной в 1787 году. Опера вскоре сошла

со сцены, а вальс из нее остался в сердцах венцев, он был даже назван «Венский вальс».

Вальс быстро начал распространяться по Европе, но признание получил не сразу, так как считался слишком «чувственным и непристойным танцем». Русский император Павел I предписал полицейскому ведомству строго запретить «употребление пляски, вальсеном именуемой».

Но вальс, несмотря на все императорские и церковные запреты, пробил себе дорогу. Его захватывающую ритмику оценили и Моцарт, и Шуберт, и Вебер, и Лист. И даже Бетховен. Хотя у всех перечисленных корифеев музыки он не стал ведущим, доминирующим жанром.

Подлинными родителями вальсов стали Ланнер и Штраус-отец. Именно они отшлифовали венский вальс, и он засверкал как алмаз. С их легкой руки вальс стал танцем эпохи, вызвавшей к жизни новое течение в искусстве – романтизм. Грезы, мечтания, надежды, страсти – все это нашло отражение в вальсе. Вальсовая стихия заполонила если не всю Европу, то по крайней мере всю Вену. В Вене, в столице Габсбургов, множились танцевальные залы, рестораны, кабачки, в них венцы наслаждались мелодиями вальса. Мудрый государственный деятель канцлер Меттерних справедливо заметил: «Когда народ танцует, он не опасен». Во всяком случае, танцы лучше баррикад и стрельбы – это уж точно!..

Вернемся к родителям вальса. Это два молодых музыканта – Йозеф Ланнер и Иоганн Штраус. Они вместе начинали играть в оркестре Игнаца Памера, потом Ушли от него и стали выступать самостоятельно. Молодые люди не только играли, но и сочиняли вальсы. «Моцарт танцевальной музыки» – так называли венцы Ланнера (тот был старше Штрауса и соответственно

считался первым). Оба музыканта пылко дружили и так же пылко разошлись друг с другом. Штраус отделился от Ланнера и пустился в свое музыкальное плавание, венцы скоро почувствовали разницу в сочинениях и манере исполнения двух маэстро. «Если Ланнер – ровное тепло камина, то Штраус – нестерпимый жар костра», – говорили одни. «Ланнер очаровывает, Штраус покоряет», – утверждали другие. «Ланнер – ангел вальса, Штраус – его демон», – добавляли третьи.

Однажды их разногласия достигли апогея и вылились в драку, подобную показанной в фильме «Веселые ребята»: в ход пошли смычки и скрипки. Это бурное выяснение отношений в стиле fortissimo поставило точку в их многолетней дружбе. Опечаленный таким оборотом событий, Ланнер написал вальс «Расставание».

Что дальше? Ланнер ушел на второй план и стал забываться любителями музыки, а Штраус, напротив, вошел, выражаясь современным языком, в плотные слои популярности, покуда не окреп и не взял в руки смычок его сын, тоже Иоганн Штраус. После первого публичного выступления сына в газетах можно было прочесть: «Доброй ночи, Ланнер! Добрый вечер, Штраус – отец! Доброе утро, Штраус-сын!»