— Ты, что, женат, там, у себя? — и показала рукой в небо.

Игорь усмехнулся.

— Как смешно ты сказала "там у себя"!

— Не важно! — чуть не плача ответила она.

— Нет, я не женат!

— Значит, у тебя есть любимая девушка, и ты не можешь ей изменить?

— Дело совсем не в этом!

— Как не в этом? Конечно в этом! У меня "там" тоже есть парень! Но, Игорек, они же там, а мы сейчас здесь, совсем в другой жизни, и разве нам плохо вдвоем в этот миг?!

Игорь внимательно на нее посмотрел.

— Ты рассуждаешь сейчас совсем как взрослая!

— А я и есть взрослая! Разве ты не увидел это в моих глазах?

После этих слов его взгляд полыхнул желанием, и, усмиряемый силой воли, снова угас.

Валерия же, перехватив этот страстный блеск в его глазах, вновь протянула к нему руки.

— Нет! — решительно сказал он.

— Понятно, ты ее любишь! — сказала она, и почувствовала, как к горлу подкатывает слезоточивый ком.

— Да нет у меня никакой девушки! — воскликнул молодой человек, глядя на ее удрученное лицо.

— Нет?

— Нет! — я же сказал, что дело совсем не в этом!

— А в чем?

— В том, что ты еще очень молода, и я просто не имею права этим воспользоваться!

— А! — и она с облегчением вздохнула.

— Ну, если дело только в этом, я обещаю тебе повзрослеть в самые короткие сроки.

— Да, шутки у тебя получаются очень пикантные! — засмеялся Игорь.

— Я не шучу! Я уже повзрослела за это время! Особенно за сегодняшний день, ведь я спасала тебя как самая настоящая героиня!

— Да, что правда, то правда! — улыбнулся Игорь.

— Правда?! — возмущенно передразнила его Валерия.

— И какая мне за это благодарность? — она надула губы.

Он наклонился и поцеловал ей руку, а потом прикоснулся губами к другой.

— Прости, Валерка, но если я прикоснусь к твоим губам, шутки уже не получится!

А я ее и не жду! Мало того, мне сейчас совсем не до шуток! — она поднялась на мысочках, и, закрыв глаза, потянулась к нему.

Но ожидаемого, как ей казалось, теперь уже неотвратимого поцелуя, не последовало! Девушка ощутила его горячие губы на своем виске.

— Прости! — прозвучал его шепот над ухом.

Непонимание, обиду, уязвленную девичью гордость и еще бог знает что прочел он в ее глазах вскинутых на короткий миг. А потом она отвернулась и помчалась прочь.

Игорь бросился за ней, стараясь не выпустить из вида в темноте.

— Постой, Валерка, постой! — и, настигнув ее через некоторое время, схватил за руку.

Игорь повернул ее к себе. По щекам девушки катились беззвучные слезы.

— Валерка, ты…. ты, что?! Прости меня, прости, пожалуйста! Я не думал, что ты воспримешь все это серьезно!

— Что ж, по твоему, любовь не серьезное чувство?! Как знать, буду ли я еще когда-нибудь испытывать что-то подобное! И сегодня, сейчас, здесь ты смог бы сделать меня очень счастливой, хоть на один день, хоть на одно мгновение!

— На один день, на одно мгновение?! Но как я после этого посмею посмотреть тебе в глаза? В глаза твоим родителям?

— А вот они тут совсем не причем!

— Очень даже причем! И я, уважая их, даже помыслить не могу о том, чтобы тебя оскорбить!

— Оскорбить? — Валерия удивилась.

А почему не осчастливить? Да, ты, видно и впрямь слишком взрослый, со своими старомодными взрослыми запретами, со своим дурацким предвидением последствий, со своей неспособностью оценивать великие мгновения и…

— Замолчи! Если ты скажешь еще хоть слово, я не слажу с собой!

— Ну, так не сладь! — воскликнула она и подняла на него глаза полные слез и непомерной любви. — Поцелуй меня один раз и мы больше никогда не вспомним об этом!

Его поцелуй был страстным, нежным, головокружительным! И Валерия не могла отдать себе отчета в том, сколько он длился! Она только чувствовала, как ее сначала кидало в жар, а потом по всему телу пробегал озноб, и после этого вся она растворялась в сладостной неге и пропадала, проваливалась куда-то в темноту, в ночь, в небытие!

Они в полном молчании подплыли к берегу, где их дожидались Алексей и Марийка.

Савелий Никонорович, расположившись на широкой лавке после ужина, велел домашним себя не беспокоить, ибо мысли его по прежнему были заняты загадочным незнакомцем, невольно попавшим сегодня в Тайный приказ. Странные предметы, принадлежащие его непокорному узнику, а особенно один из них, который сам по себе выдавал картинки с портретами, не давали строгому главе Тайного приказа покоя, и как он не пытался объяснить самому себе происходящее, у него ничего не получалось. Оттого-то хмурый супруг добропорядочной толстушки Софьи Семеновны Бобруйской пребывал в преотвратительнейшем настроении, и даже легкие ласки и сияющий обожанием взгляд его моложавой жены, не смогли, как обычно, доставить ему удовольствия. Промучившись час кряду над какими-то догадками и пустыми поисками их мало- мальски толковых доказательств, он, в конце концов плюнул на это, и, затушив свечи в горнице, перебрался на кровать. Но его спокойному сну не суждено было состояться, ибо через какое-то время в дверь робко постучала Софья Семеновна и сообщила супругу, что на дворе его дожидаются Иван Головинов и Афанасий Серебренников.

— Ой, Савушка! Иди скорей! — возбужденно воскликнула она, — видать напуганы они чем-то, аж до полусмерти.

Савелия Никоноровича опалило жаром.

— Арестант! — тут же подумал он, и где-то в глубине души ему аукнулось, что, может, зря он с ним связался.

По дороге в подвластное ему заведение, он с особым вниманием выслушал каламбурный рассказ своих подчиненных о том, как они, уж было, совсем успокоившись после странных событий сегодняшнего дня, вернулись к обычным делам, и как в этот самый момент внезапно открылась дверь в приемную, аккурат со стороны трапезной комнаты.

— И в проеме показался наш давешний арестант, тот второй, которого вы изволили в "темную" поместить. — Докладывал Иван Головинов.

Савелий Никонорович раздраженно сплюнул.

— Да, кто ж его выпустить посмел?!

— Да, бог его знает, Савелий Никонорович, как оно сие получиться смогло.

— Ну?

— Ну, вот, значит! Показался, и в тот же миг забросил к нам в приемную какие-то неведомые штуковины.

— Опять неведомые!

— В том-то и дело, Свавелий Никонорович, — подтвердил Афанасий Серебренников. — Да, еще какие!

— И они, эти штуковины тут же начали шипеть и вертеться яко живые, — строго взглянув на Афанасия, чтобы тот его не перебивал, сообщил далее Иван Головинов. — А опосля от них навалило столько дыму, аж сердце зашлось, да к тому же и глаза застлало слезами. Мы, Савелий Никонорович, все в единый миг чихать да кашлять начали. А арестант наш аккурат в этот момент быстро прошмыгнул через приемную к выходу. Да не один, а с какой-то девкой, которая, срамно сказать, находилась в одном исподнем.

— С девкой? — удивился Савелий Никонорович.

— Ага! — подтвердили в один голос его подчиненные.

— Да отколь же она взялась, эта девка, да еще, срамница, в одном исподнем?

— А вот это, Савелий Никонорович, и вовсе неведомо! Мы опосля спросили у стража, не входила ли она сперва в здание. И он ответил, что не входила. Такую, говорит, я бы никак не пропустил!

И вдруг Савелий Никонорович, что-то соображая на ходу, резко остановился. Ибо в этот момент ему вдруг подумалось, — а не та ли это самая девица, с которой арестант разговаривал в "темной", после того, как он туда его затолкнул? — Да!… Но как она могла там очутиться, черт возьми!

Едкий дым, распространившийся по всему Тайному приказу, и еще не выветрившийся до конца, резко ударил в нос Савелию Никоноровичу и заставил его прослезиться. Отворив дверь в приемную и переступив порог, он очутился один на один с незнакомыми предметами, лежащими на полу и все еще источающими тонкие дымовые струйки. Никто из подчиненных не решался войти в эту комнату, после того, как они, атакованные новым сюрпризом незнакомца, едва нашли в себе силы вырваться наружу. И потому, любезно предоставив главе сего заведения, первым заняться обследованием шипящих диковинок, скромно стояли на пороге, наблюдая за ним.