— Значит, пять шиллингов и три пенса. Спасибо большое. Это называют смещением межпозвоночного диска. И всего-то наклонился к автомобилю — хрясть!

— Скверно, — сказал покупатель. — Вы не собираетесь снова сдавать комнату? Я слышал, ваш молодой человек съехал.

— Скатертью дорожка. Я не смогу взять нового жильца, дружище, пока мистер Гровер лежит. Мы с Линдой и без того с ног сбились.

Значит, ее зовут Линда. Дрейтон оторвался от созерцания «Таинственных миров». Миссис Гровер безразлично посмотрела на него:

— Слушаю вас.

— Пожалуйста, «Стандарт».

Газета оставалась всего одна, и та на уличном стенде, возле витрины с объявлениями. Дрейтон вышел за хозяйкой и расплатился на пороге лавки. Он больше никогда не придет в эту грязную плебейскую дыру! Зачем он вообще притащился сюда? Ведь его жизнь посвящена вполне определенной цели, а к ней ведет ровная дорога, без ям и колдобин. Дрейтон помедлил секунду, прежде чем навсегда уйти. Зажглась лампа, и его взгляд остановился на знакомом имени в витрине объявлений. Марголис, Куинс-Коттедж, ищет приходящую домработницу. Открылась дверь, и из лавки вышла Линда Гровер. Даже секунды достаточно, чтобы попасть в западню…

Девушка была ростом с Дрейтона, короткое серое платье делано ее выше. Влажный ветер прижал ткань к ее телу и сделал зримыми небольшие груди и удлиненные узкие бедра. Маленькая головка на тонкой шее, светлые волосы собраны сзади в такой тугой узел, что натянулась кожа на висках и распрямились темно-пепельные брови. Дрейтон никогда не видел, чтобы полностью одетая женщина казалась совершенно обнаженной.

Девушка открыла витрину, сняла одну карточку и заменила ее другой.

— Опять моросит, — сказала она. — Не знаю, откуда берется столько воды.

«Неприятный выговор — немного кокни, немного суссекского диалекта», — отметил про себя Дрейтон.

— С неба, — проговорил он. А как еще он мог ответить на такой дурацкой вопрос? Он не мог понять, почему она вообще заговорила с ним, разве только видела его в тот вечер и старалась скрыть смущение.

— Очень остроумно. — У нее были длинные пальцы, они вполне могли взять октаву. Дрейтон заметил обкусанные ногти. — Промокнете насквозь, стоя здесь, — добавила она.

Дрейтон накинул на голову капюшон.

— Как поживает ваш приятель? — как бы невзначай спросил он.

Ее реакция обрадовала его. Он задел ее за живое.

— Вы уверены, что он у меня есть?

Ужасное произношение раздражало Дрейтона, и он сказал себе, что именно это, а не ее близость, заставило его сжать руки. Он продолжал стоять, делая вид, что разглядывает карточки, в которых предлагались ручные тележки на продажу и туфли без каблуков на обмен.

— У такой симпатичной девушки, как вы? — спросил он, резко поворачиваясь лицом к ней. Шаблонные слова любовной игры, никак не язык Манна или Даррела. — Да будет вам притворяться!

Губы девушки медленно раздвинулись в улыбке, загадочной и мимолетной. Дрейтон обратил внимание — девушка улыбается, не разнимая губ, не показывая зубов, и это сразило его. Они стояли под дождем и смотрели друг на друга. Между тем быстро смеркалось. Стопки газет начали намокать. Дрейтон отвел взгляд опять на стеклянную витрину с объявлениями.

— Вас, видно, очень интересуют эти карточки, — язвительно заметила девушка. — Что там хорошего, в этом барахле из «вторых рук»?

— «Вторые руки» меня не пугают, — ответил он, глядя на нее в упор, и, когда она зарделась, он понял: девушка догадалась, что он видел тот поцелуй.

Домработница с рыжими волосами. А почему нет? Все указывало на такую возможность. Миссис Пенистен, казалось, подходила по всем статьям. Она убиралась в доме Аниты Марголис, значит, могла делать то же самое для миссис Харпер с Уотерфорд-авеню. Женщина, жившая на захудалой Глиб-роуд, могла украсть бумагу у одной хозяйки, чтобы написать анонимное письмо по поводу другой. Для жителей Глиб-роуд не в новинку ни преступление, ни даже убийство. В прошлом году как раз здесь убили женщину. Не так давно тут обитал Обезьяна Мэтьюз, и за одним из этих неприметных оштукатуренных фасадов он смешивал сахар с хлоратом натрия, изготавливая свою бомбу.

Берден негромко постучал в дверь дома с небольшой террасой. Зажегся свет, звякнула цепочка, и, прежде чем дверь открылась, Берден увидел через стеклянную вставку маленькое заостренное личико.

— Миссис Пенистен?

Ее рот открылся, как будто сработала незримая пружинка, и из него хлынул поток слов:

— Ой, наконец-то, совсем заждалась вас. Думала, вы уже не придете. А мой «Хувер» готов, можете забирать. Она говорила о допотопном кошмарном пылесосе. — Наверно, камешки в мотор попали. Моим ребяткам все равно, что они в дом на ботинках тащат. А не очень долго вы им заниматься будете?

— Миссис Пенистен, я пришел не по поводу вашего пылесоса. Я не…

Она уставилась на него.

— Вы, случаем, не из Свидетелей Иеговы?

— Я из полиции. — Наконец разобрались, и миссис Пенистен пронзительно рассмеялась. Даже в доме она не снимала шляпки. Волосы, торчавшие из-под ее полей, были не рыжие, а седые. Хозяйку дома нельзя было назвать женщиной средних лет, а уж броской одеждой здесь и не пахло. Кроме шляпки, напоминавшей тазик для пудинга, на хозяйке был рабочий халат без рукавов на перекрещивающихся помочах, с рисунком в лиловато-розовых и черных тонах, надетый поверх зеленого джемпера. Берден подумал, что ей, пожалуй, около семидесяти.

— Не хотите пройти ко мне на кухню, любезный? Я завариваю чай своим ребяткам. — На плите шкворчало масло — хозяйка жарила чипсы. Она вынула из масла сетчатый дуршлаг и засыпала в него новую порцию мокрой, мелко нарезанной картошки. — Как насчет чашечки?

Берден принял предложение, и чай оказался горячим и крепким. Он сидел на грязном стуле за грязным столом. Запущенность кухни удивила Вердена. Он полагал, что дом такой женщины должен блистать чистотой с такой же непреложностью, с какой отчет управляющего банком должен наводить на мрачные мысли.

— Смит? — переспросила она. — Нет, ничего не отзывается.

— Фитцуильям?

— Нет, любезный. Есть такой мистер Киркпатрик. Может, он?

— Все может быть. — Зная Марголиса, Берден мог допустить все что угодно.

— Живет где-то в Помфрете. Чудно, что вы про него спросили, я ведь из-за него ушла.

— Как так, миссис Пенистен?

— Не вижу, почему бы мне вам не рассказать. Пропала, говорите? По правде, не удивляюсь. Да и как удивляться, если он сделал с ней то, что грозился сделать.

— Сделал, вы говорите?

— Угрожал ей, сама слышала. Хотите узнать, как дело было?

— Да, но сначала хотел бы услышать ваше мнение о ней — ну, какой она вам казалась и всякое такое.

— Славная девушка, не задавака. В первый день назвала ее «мисс», а она как расхохочется. «Ой, миссис Пенистен, — говорит, — зовите меня Энн. Меня все так зовут». С ней легко — вольная, не капризничает, не строит из себя Бог весть что. Деньги у них водились, и немалые, но случалось — и они на мели сидели, не без того. А какую одежду она мне отдавала, не поверите! Я почти всю ее внучке переправляла: брючные костюмы, всего раз-другой надеванные, новые почти…

И голова у нее как надо работала. Очень ловко она с торговцами управлялась. Всегда покупала самое лучшее, любила знать, за что свои денежки отдала. Нужно было встать рано утром, чтобы застать ее дома. Не то что его.

— Мистера Марголиса?

— Знаю, слово — не воробей, но думаю, ее братец чокнутый. За весь год, что я у них работала, ни одна живая душа к нему не заглянула. Рисует, рисует, рисует день-деньской напролет, а кончит — смотреть невозможно. «Удивляюсь, как это вам не опостылело», — говорю ему как-то, а он в ответ: — «А я, миссис Пенистен, плодовитый». Не знаю, что он этим хотел сказать, но наверняка гадость. Нет, у него точно не все дома. — Она разложила чипсы на две тарелки и начала жарить яичницу, с подозрением обнюхивая каждое яйцо, перед тем как разбить его над сковородой.