– Я буду ждать с лошадьми за городом у большого дуба, после того как колокол ударит полдень, – предупреждая мой следующий вопрос он тут же пояснил. – Он один там такой растет на обочине. Мимо него никак не пройдете.

На следующий день, сразу после того как ушли прокаженные с едой, которые теперь каждый вечер клянчили у нас продукты, неожиданно появился граф. Он подошел и попросил у меня вина. Кружка у нас была только одна, и отдавать больному проказой мне ее не хотелось, поэтому я решил отдать ему почти опустошенный бурдюк. Я сразу заметил, что он какой-то не такой. Его щеки горели ярким румянцем, а движения были то замедленные, то излишне резкие, словно он не всегда понимал, что ему делать. Положив бурдюк, я быстро вернулся на свое место и был уже готов забыть о его приходе, как он, взяв вино и готовый уйти, вдруг неожиданно остановился и снова повернулся ко мне. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, пока он вдруг не спросил:

– Не хочешь поговорить?

Несколько озадаченный подобным предложением, так как уже не ожидал услышать от него подобное предложение, я все же сказал:

– Гм. Давай.

Мы вышли из барака, и отошли в сторону. Я думал, что он начнет сразу говорить, а вместо этого он жадно присосался к бурдюку, но, успел сделать несколько глотков, как у него начался кашель. Тот бил его, душил и выворачивал наизнанку. Последний его спазм был таким мощным, что согнутый в три погибели граф не удержался на ногах и упал боком на траву. Несколько минут его тело содрогалось, и только потом приступ стал ослабевать. С минуту он отхаркивался, лежа на земле, потом с трудом сел. Его губы и подбородок были в крови.

«Блин! Так у него туберкулез! Где его так угораздило? Проказа, руку потерял, а вот теперь «чахотка». Как говориться: повезло, так повезло!».

Еще минут пять прошло в молчании, после чего де Сен-Жак с надрывом в голосе сказал: – Может ты и прав.

– В чем я прав?

– Вино. Напиться и утопиться.

– Ничего подобного не говорил. По-моему, у тебя бред начался!

– Бред? Нет. Я точно знаю! Это все вы бред несли! Запутать думали? – он быстро повернул голову ко мне.

Некоторое время смотрел на меня, но ощущение было такое, что он словно смотрел сквозь меня, затем через минуту он очнулся и пришел в себя. Это я понял по его последующим словам: – Где вино? Ты обещал мне вино! Где оно?

– Вылилось на землю, когда ты начал кашлять!

– Вылилось? Дьявол! У тебя есть еще вино?!

– Больше нет.

– Проклятье! Вино! Только оно согреет душу, закроет туманом забвения мой воспаленный разум! Дай вина! Я хочу много вина!

С ним явно творилось что-то не то. Тусклые, ничего не видящие глаза смотрели куда-то в пространство, руки дрожали крупной дрожью, а пальцы ни на секунду не оставаясь на месте, перебирали складки его балахона. Из горла рвалось частое, с хрипами, дыхание, словно он только что пробежал несколько миль.

– Не надо мне денег! Принеси мне вина! Я открою тебе тайну! Открою! Ты станешь богатым! Несметно богатым! Только принеси вина! Милостью Божьей заклинаю! Он меня уже стал раздражать.

– Ты думаешь, что я попрусь сейчас…

– Вина! Не надо мне вашего милосердия!! Дай вина!! – вдруг неожиданно вскричал граф. Взгляд его помутнел.

Я смотрел на человека, явно безумного и думал: – «Плюнуть и пойти спать?» – но вместо этого почему-то сказал: – Хорошо! Будет тебе вино!

С этими словами я сорвал с себя балахон прокаженного, после чего с силой швырнул его на землю.

– Жди!

Я был зол на себя. Вместо того чтобы послать этот живой труп куда подальше, я, как дурак, отправился выполнять его просьбу. Куда идти я знал, так как по дороге сюда заприметил харчевню, расположенную не далее, как в ста ярдах от приюта. Быстрым шагом добрался до нее, затем вошел. Найдя хозяина, показал ему серебряную монету. Судя по округлившимся глазам, похоже, он видел такие деньги только по большим праздникам, после чего, сказал ему: – Два меха самого лучшего вина. И только попробуй подсунуть мне какую-нибудь кислятину, приятель. Пожалеешь. Я сейчас не в самом лучшем настроении.

Тот пробежал взглядам по моим широким плечам, затем скосил глаз на кулак, где была зажата монета, и кивнул головой: – Подожди пять минут, приятель. Только в подвал спущусь и живо обратно.

Действительно, не прошло и пяти минут, как он появился с двумя мехами. Я потрогал один из них рукой – он был прохладный, значит, хозяин действительно спускался в подвал. Открыл и плеснул вина в оловянную кружку, стоящую на стойке. Потом придвинул кружку хозяину. Тот понимающе усмехнулся, затем, не раздумывая, опрокинул ее в рот. После чего я повторил то же самое с другим бурдюком. И только после этого сам попробовал вино.

«Не самое лучшее, но и не из худших», – заключил я и кинул монету хозяину, который словил ее на лету и сразу принялся ее разглядывать. После короткого осмотра он кивнул мне головой, и я пошел к дверям. Отшвырнув с дороги пьянчужку, который пытался отлить прямо с порога, я шагнул в полумрак. Пройдя ярдов двадцать, я не сильно удивился, когда обнаружил в глубокой тени одного из домов две фигуры. Я сделал вид, что их не заметил, а когда головорезы вышли из темноты и преградили мне дорогу, придал себе как можно более испуганный облик.

– Послушай, приятель, ты же знаешь Божий завет: делись с ближним своим, – сопровождая свои слова скабрезным смешком, обратился ко мне здоровяк с большой и окладистой бородой. – Ты же так думаешь?

– Ха! Точно сказал! – подхватил разговор второй бандит. – Надо делиться с ближним! Приятель, не томи нас понапрасну – доставай кошелек!

Он имел один глаз, средний рост и длинные мускулистые руки. В правой руке «борода лопатой», так я прозвал первого бандита, держал приличных размеров тесак, а одноглазый – дубинку. Честно говоря, я был зол, и мне нужно было выпустить пар, так что эта парочка пришлась как раз вовремя.

– Милостивые господа, не губите меня! Все отдам, только не убивайте! – заныл я плачущим голосом. – Жена больная. Дети семеро по лавкам сидят! Заклинаю вас Богом – не убивайте!

Морды грабителей, до того жесткие и напряженные, расслабились, расплылись в презрительных гримасах. В глазах, до того холодных и настороженных, появилась пренебрежительная жестокость. Они подошли, поднимая оружие, к легкой и достойной презрения жертве.

– Да кому ты нужен, трусливый хорек! – брезгливо бросил мне одноглазый. – Вино давай! И кошелек! Затем проваливай!

В следующую секунду расслабившиеся бандиты получили вино, правда, не таким образом, как хотели. Один бурдюк с тяжелым шлепком ударил в лицо «бороде лопатой», а другой – попал в голову одноглазого. В следующую секунду вопль одноглазого перешел в сиплый вой, когда я врезал ему ногой в пах, а потом и вовсе захрипел, когда ребром ладони рубанул его по горлу. Отскочив назад, как раз успел встретить атаку «бороды». Тот своим бешеным напором напоминал тупого быка. Впрочем, он таким и являлся. Шаг у него получился слишком широкий, и выпад слишком глубокий. Перехватив запястье, я потянул его руку с ножом в сторону, крутнутся на месте, пропуская бандита перед собой. Не сумев затормозить, он пролетел мимо. Удар в голову настиг его на полпути и бросил на землю. Подскочив к нему, с размаха опустил сапог на его горло и прямо почувствовал, как хрустят и сминаются его хрящи. Несколько судорожных движений и руки «бороды лопатой» бессильно упали на камни брусчатки. Выдернув из его пальцев тесак, подошел к скорчившемуся на земле одноглазому грабителю, а затем с силой рубанул тесаком по белевшей в темноте шее. С десяток секунд он еще хрипел, а потом затих, глядя навсегда застывшим взглядом в черное небо. Отбросив окровавленный нож, подобрал вино с земли и пошел дальше. Вернулся я уже в полной темноте и не сразу нашел на темной траве лежащую фигуру человека. Подойдя, остановился на границе четырех ярдов, а затем осторожно окликнул его, но тот продолжал неподвижно лежать. «Умер? Вот блин! Мать твою! А как теперь определить?».