Много позже, уже засыпая, я почувствовала, как рука Джейми обвила мою талию, а дыхание согрело шею.

— Это когда-нибудь закончится? То, что я хочу тебя? — Его рука начала ласкать мою грудь. — Даже после того, как я только что вышел из тебя, я хочу тебя так сильно, что теснит грудь, и пальцы ноют, так им хочется вновь прикоснуться к тебе. — Он обхватил ладонями мое лицо и стал большими пальцами гладить мне брови. — Когда я держу тебя обеими руками и чувствую, как ты дрожишь и ждешь, чтобы я овладел тобой… Боже, я хочу доставлять тебе наслаждение до тех пор, пока ты не закричишь подо мной и не откроешься для меня. А когда я сам получаю наслаждение, мне кажется, будто я отдаю тебе не только семя, но и душу.

Он лег на меня, и я раздвинула ноги, слегка вздрогнув, когда он вошел в меня. Джейми негромко рассмеялся.

— Ага, мне тоже немного больно. Хочешь, чтобы я остановился?

Вместо ответа я обхватила его ногами и крепче прижала к себе.

— А ты бы остановился? — спросила я.

— Нет. Не могу.

Мы рассмеялись вместе и стали двигаться очень медленно, а пальцы и губы в темноте продолжали изучать друг друга.

— Теперь я понимаю, почему церковь называет это таинством, — мечтательно произнес Джейми.

— Это? — удивилась я. — И почему?

— Святое деяние, — объяснил он. — Когда я в тебе, я чувствую себя Богом.

Я так громко засмеялась, что Джейми едва не выпал из меня. Он замер и схватил меня за плечи, чтобы удержаться.

— Что тут смешного?

— Трудно представить себе Бога, занимающегося этим.

Джейми снова начал двигаться.

— Ну, раз Господь создал человека по своему образу и подобию, у Него должен быть член. — Он и сам засмеялся, снова сбившись с ритма. — Хотя ты не очень-то походишь на Непорочную Деву, Сасснек.

Мы так хохотали, что разъединились и упали на кровать.

Отсмеявшись, Джейми шлепнул меня по бедру.

— Вставай на колени, Сасснек.

— Зачем?

— Раз не даешь мне проявлять набожность, придется тебе смириться с низменной стороной моей натуры. Я стану животным. — Он укусил меня за шею. — Хочешь, чтобы я стал конем, вепрем или псом?

— Ежиком.

— Ежиком? А как, интересно, ежики занимаются любовью?

Нет, подумала я. Я не должна. Я не буду! Но согласилась.

— Очень осторожно, — ответила я, беспомощно хихикая. Зато теперь я знаю, насколько древняя эта игра, подумала я.

Джейми свернулся в клубок, повизгивая от смеха. Потом перекатился назад, встал на колени и нашарил на столе коробочку с кремнем. Фитиль загорелся, свет у него за спиной разгорался, и Джейми засветился в темноте комнаты, как янтарь.

Он шлепнулся в изножье кровати, с ухмылкой глядя, как я трясусь от хохота на подушке, потер лицо рукой и изобразил суровость.

— Так, женщина. Вижу, пришло время показать тебя, что муж — глава семьи.

— О, вот как?

— Ага.

Он нырнул вперед, схватил меня за бедра и раздвинул их. Я пискнула и попыталась подняться выше.

— Нет, не делай этого!

— Почему? — Он лежал у меня между ног, искоса глядя на меня, и крепко держал меня за бедра, не давая сжать их. — Скажи, Сасснек. Почему ты не хочешь, чтобы я это сделал? — Джейми потерся щекой о внутреннюю поверхность моего бедра, царапая щетиной нежную кожу. — Только честно. Почему нет? — И потерся о другое бедро. Я стала отчаянно брыкаться, пытаясь вывернуться, но бесполезно.

Тогда я уткнулась лицом в подушку, показавшуюся моей пылающей щеке прохладной.

— Ну, если уж ты так хочешь знать, — пробормотала я, — я не думаю… ну, боюсь, что это… в смысле, запах… — мой голос затих, и я смущенно замолкла. Джейми приподнялся между моих ног, обнял меня за бедра, лег на ногу щекой и захохотал. Он смеялся до тех пор, пока по его щекам не потекли слезы.

— Господи Иисусе, Сасснек, — произнес он, отфыркиваясь. — Ты что, не знаешь, что нужно сделать в первую очередь, когда знакомишься с новой лошадью?

— Нет, — окончательно растерялась я.

Джейми поднял руку, показав мне мягкие золотистые завитки.

— Нужно несколько раз потереть нос животного о свою подмышку, чтобы оно привыкло к твоему запаху и не пугалось, увидев тебя. — Он приподнялся на локтях, выглядывая над моим животом и грудями. — Вот что ты должна была сделать со мной, Сасснек. Первым делом нужно было потереть меня лицом у тебя между ног. Тогда я не был бы таким застенчивым.

— Застенчивым?!

Он опустил лицо и стал, не торопясь, тереться им, фыркая и выдувая воздух, как это делает лошадь. Я изогнулась и лягнула его в ребра: с тем же эффектом, как лягаешь кирпичную стену.

Потом Джейми прижал мои бедра к кровати и снова посмотрел на меня.

— А теперь, — произнес он тоном, не терпящим возражений, — лежи смирно.

Я чувствовала себя уязвимой, потрясенной, беззащитной — и мне казалось, что сейчас я распадусь на части. Дыхание Джейми то опаляло, то охлаждало кожу.

— Пожалуйста, — простонала я, не зная, что имею в виду — то ли «пожалуйста, перестань», то ли «пожалуйста, не останавливайся». Это не имело значения — останавливаться он не собирался.

Сознание распалось на множество отдельных ощущений: грубая ткань льняной наволочки и вышитые на ней цветы; масляный запах лампы, смешанный со слабым запахом жареной говядины и эля и еще более слабым ароматом увядающих в бокале цветов; прохладное дерево стены у левой ноги; крепкие руки на бедрах… Ощущения кружились, как в водовороте, и сливались в единое целое под закрытыми веками, превращались в сияющее солнце, оно то разбухало, то сжималось, и наконец взорвалось с беззвучным хлопком, оставившим меня в теплой и пульсирующей тьме…

Смутно, откуда-то издалека, я услышала, как Джейми садится.

— Вот так-то лучше, — произнес задыхающийся голос. — Требуется немного усилий, чтобы сделать покорной тебя, правда?

Скрипнула кровать, и я почувствовала, что мои колени разведены в стороны еще шире.

— Надеюсь, ты не так мертва, как кажешься, — произнес тот же голос уже ближе. Я изогнулась дугой, произнося какие-то невразумительные звуки, когда он снова раздвинул исключительно чувствительные ткани моего тела.

— Иисусе Христе, — ахнула я. У моего уха раздался негромкий смешок.

— Я сказал, что только чувствую себя Богом, Сасснек, — пробормотал Джейми. — Я не говорил, что я Он и есть.

А еще позже, когда лампа сделалась тусклой в лучах восходящего солнца, я очнулась от дремоты, чтобы снова услышать бормотание Джейми:

— Это когда-нибудь закончится, Клэр? То, что я хочу тебя?

Моя голова упала ему на плечо.

— Я не знаю, Джейми. Правда, не знаю.

Что сказал капитан Рэндалл? — спросила я. С Дугалом с одной стороны и с Джейми с другой нам едва хватало места, чтобы все три лошадки ехали рядом по узкой дороге. Моим спутникам приходилось то немного отставать, то выдвигаться вперед, иначе копыта наших пони могли запутаться в густой траве, грозившей окончательно заполонить и так едва заметную дорогу.

Дугал взглянул на меня и вновь перевел взгляд на дорогу, огибая большой валун. По его лицу медленно расплывалась озорная ухмылка.

— В восторг он не пришел, — осторожно сказал Дугал. — Но я не уверен, что должен дословно передавать тебе его речь — есть пределы даже твоей терпимости к грязному языку, мистрисс Фрэзер.

Я не обратила внимания ни на язвительную интонацию, с которой он употребил мое новое имя, ни на попытку оскорбить меня, хотя заметила, что Джейми напрягся.

— Я… гм… надеюсь, он не собирается предпринимать никаких шагов? — уточнила я. Невзирая на все заверения Джейми, мне то и дело мерещились одетые в алое драгуны, которые выскакивают из-за кустов, убивают шотландцев и уволакивают меня в берлогу Рэндалла, причем я подозревала, что у Рэндалла может быть довольно творческий подход к допросу, чтобы не сказать больше.