«Понимаешь, змея боится человека и потому не осмеливается на него нападать».

От кого-то Саша слышал эту фразу. Ну, конечно, от Раджаба, у которого они останавливались несколько дней назад. Неужели в самом деле боится? Трудно в это поверить. Но Раджаб — опытный змеелов, он знает, что говорит. А что, Сашка, может, в этом твое спасение? А? Как бы ни было тебе страшно — молчи, не дергайся. Замри, одним словом. Ты — человек, а змеи боятся людей. Если их не тронешь, они никогда не нападут первыми. Вообще забудь о существовании этой змеи. Думай о чем-нибудь другом. Или о ком-нибудь. О черноглазой библиотекарше Леночке, с которой познакомился на пятом курсе, думай. Ведь она тебе нравится? Конечно, нравится. Очень милая девушка. При мысли о ней тебя всегда охватывает новое, ранее неведомое чувство обновления и радости. Если выпутаешься из происходящей с тобой скверной истории, то при встрече с Леночкой обязательно расскажешь, что думал о ней постоянно. И вообще многое ты ей должен рассказать…

Когда до окаменевшего Саши оставалось несколько сантиметров, гюрза остановилась. Легонько повела маленькой головкой в разные стороны. Крохотные бусинки ее глаз живо поблескивали. Она плавно повернула и заскользила вдоль его тела. Но, словно убедившись, что возникшее перед ней препятствие не скоро кончится, с ой же грациозностью еще раз повернула вправо и заскользила обратно к стене, оставляя после себя слабый извилистый след. Добравшись до стены, медленно свернулась, опустила маленькую головку и замерла.

В изнеможении Саша перевел дух. Уф-ф, пронесло! Прав оказался змеелов Раджаб, своим советом спасший ему жизнь. Внутри у Саши все дрожало. Ничего себе приключеньице! В страшном сне такого не придумаешь. Но, несмотря на пережитый страх, Саша испытывал удовлетворение: что ни говори, а в трудный момент он не сплоховал.

Сквозь вязкую полудрему, когда сон мешается с явью, возник какой-то шум. Неразборчиво зазвучали голоса. Измученный Саша не придал этому значения. Не иначе Сабир с Нигматом поссорились. Призывно заржала лошадь и где-то в отдалении послышалось ответное лошадиное ржание. Хлопнул выстрел, прозвучавший неожиданно громко.

«Ого! — почти безразлично подумал Саша. — Уже до пальбы дошло. Что же они там между собой не поделили?»

Прямо над ним гулко протопали шаги. Стало тихо. Только слышно было, как неподалеку с мягким шорохом осыпается потревоженный песок.

И в этой хрупкой, настороженной тишине послышался знакомый голос:

— Эй, Сабир! Ты слышишь меня?

«Владимир Петрович? Ей-богу, он! Успел-таки…»

Потрясение, вызванное внезапным появлением Куликова, было настолько сильным, что нервные спазмы подступили к горлу Саши, и он заплакал, сотрясаясь всем телом. Слезы катились по его щекам, а он, не стыдясь их, счастливо улыбался. Куликов здесь. Какими-то неведомыми путями все-таки добрался сюда. Теперь можно не волноваться — все будет в порядке.

— Чего молчишь, Сабир? Отвечай! Я же знаю, что ты здесь!

Гулко хлопнул второй выстрел. И почти сразу же — третий. Как на сквозняке, потянуло сладковатым пороховым дымом.

На это Куликов не без иронии отозвался:

— А стрелок ты, Сабир, просто ни к черту! Только зря переводишь патроны.

Наверху послышались глухие звуки, как будто там передвигали что-то тяжелое. Сабир отрывисто спросил:

— Кто ты такой?

— Майор милиции Куликов.

— Что тебе от меня надо?

— Ну об этом, думаю, ты уже и сам догадался!

— А ты сначала доберись до меня, начальник! Я ведь не фрайер какой, чтобы сразу перед тобой слюни распускать. Ко мне подход нужен. Как бы ты зубы не обломал, а?

— Вот это ты напрасно, Сабир! Добраться до тебя я все равно доберусь. Никуда ты от меня не денешься. Да только стоит ли затевать всю эту волынку? Мой тебе дружеский совет: не ершись особенно и сдавайся без сопротивления!

— Дружеский? Ха-ха-ха! Знаю я твою дружбу, начальник! Выйду я к тебе, а ты меня за шиворот — и за решетку.

— Да уж не в санаторий отправлю — это ты верно подметил.

— Вот видишь! О чем же нам тогда с тобой говорить?..

Снаружи помолчали. Потом Куликов голосом, в котором даже на расстоянии чувствовалось с трудом сдерживаемое волнение, спросил:

— Саша Гуляев с тобой?

«Здесь! Здесь я!» — хотел крикнуть Саша, но не мог произнести ни звука — судорога сдавила горло. С притворным равнодушием Сабир ответил:

— Прихватил я тут одного. Твой, что ли?

— Мой.

— Я так сразу и догадался.

— Жив он?

— Пока жив.

— Что значит — пока?

— А то и значит! Если не оставишь меня в покое, я за его жизнь и гроша ломаного не дам!

— Не слишком ли круто заворачиваешь, Сабир?

— Я серьезно говорю, начальник! Если хочешь, давай разойдемся по-хорошему. Я ухожу отсюда, а ты получаешь своего щенка в целости и сохранности. Ну как, договорились?

Напряженно вслушивающийся в разговор Саша при этих словах даже чуть приподнял голову. Неужели Куликов согласится? Нельзя отпускать этого страшного человека. Ни в коем случае…

Куликов ответил:

— Мне кажется, ты, Сабир, ставишь мне условия. Это ж надо! А ты подумал о том, что тебе самому просто некуда деваться? Ты окружен моими людьми. Даже мышь не проскочит из твоего логова. Рано или поздно мы тебя выкурим оттуда. Но твое глупое упрямство обязательно тебе зачтется, когда ты сядешь на скамью подсудимых. Да тебе этого, наверное, и не надо объяснять — ты человек в таких делах опытный. Соображай, что тебе выгодней!

— Не пугай меня, начальник! Я пуганый. На дурочку меня не возьмешь. Я хорошо знаю, что мне светит. Какая разница, одним грехом больше, одним меньше…

Вдруг Сабир заорал диким голосом:

— Ку-уда? Куда лезешь?..

Раздался еще один выстрел, и пуля, взвизгнув, просвистела совсем близко — кто-то, наверное, успел пробраться внутрь развалин, и Сабир стрелял по нему. Сразу все смешалось — ругань, топот, чьи-то вопли. Саша весь обратился в слух, пытаясь представить, что происходит наверху…

Сверху вдруг послышались торопливые шаги. Длинной струйкой пополз по каменным ступенькам песок, и вместе с ним, потеряв равновесие, съехал Нигмат, испуганный, бледный, с трясущимися губами.

— Вай-вай!.. Что будет?.. Ах, Сабиржан, горе ты мое! Предупреждал я тебя, что добром это не кончится!.. Как в воду глядел… Чего боялся, то и случилось… Что теперь с тобой будет? Что будет со мной?

Путаясь в чапане, он на четвереньках подполз к Саше и, старательно заглядывая ему в глаза, начал оправдываться:

— Я же не сделал тебе ничего плохого! Ты не можешь пожаловаться на меня! Ведь не можешь, а? Я старался помочь тебе… Помнишь, вчера я тебе давал воды… Я хотел как лучше… А Сабир… Это такой жестокий человек! Он ни к кому не знает жалости. Я боюсь его. У меня семья, дети. Мне хочется жить тихо-мирно. А он… О-о-о! Зачем он только сюда приехал? Будь проклят тот день, когда он появился в этих местах. Он принес в мой дом несчастье…

Тут Нигмат запнулся, видимо, сообразив, что изливает свои жалобы беспомощному, связанному человеку, которому и самому худо. Виновато замотал головой и трясущимися руками он зашарил по своему поясу. Из висевшего под чапаном старого кожаного чехла извлек нож с костяной ручкой. Суетливо ползая на четвереньках вокруг Саши, начал одну за другой перерезать стягивавшие его веревки, не переставая при этом жалобно причитать:

— Я тебя сейчас освобожу! Потерпи немного… Вот так! Я говорил брату, что нельзя мучить человека. Но он только смеялся… Совсем озлобился он, нет для него ничего святого… А ты… ты ни о чем не беспокойся… Он тебя больше не тронет… Вот сниму веревки — и тебе сразу станет легче… Об одном прошу: скажи своему начальнику, что я к тебе хорошо относился! Скажешь?..

— Эй, Нигмат!

Нигмат оглянулся, и смуглое его лицо приняло пепельный оттенок. В нескольких шагах от них на ступеньках стоял Сабир с пистолетом в руке. От быстрого бега он тяжело дышал. Рубашка на нем была порвана.