«Так! — у Саши отчаянно заколотилось сердце. — Ну, конечно! Тут и сомнений быть не может! Неужели Куликов ничего не понял? Ведь это же совершенно очевидно!..»

Он напряженно вытянул шею, чтобы не пропустить ни слова из разговора, принявшего столь неожиданный поворот. Саша ожидал, что Куликов начнет выспрашивать, что из себя представляет этот двадцать четвертый, может, кто из экспедиции знает, куда именно он ушел, но майор, видимо, потеряв всякий интерес к этому человеку, вновь заговорил о странной судьбе занесенного песками древнего города…

Утром, когда садились на лошадей, чтобы ехать дальше, Саша, весь дрожа от внутреннего нетерпения, наклонился к Куликову и произнес:

— А ведь мы, Владимир Петрович, совершенно точно идем по следу Сабира Гарифулина!

Честно сказать, Саша ожидал, что майор изумится его сообщению, отведет в сторону, чтобы выяснить, на чем основаны такие соображения, и тогда он, Саша, изложит свои доводы относительно того, что человек, проработавший две недели в экспедиции археологов, не кто иной, как Сабир Гарифулин, но Куликов только весело сощурил глаза и хлопнул его по плечу:

— Догадался? Ну молодец! Хвалю за наблюдательность!

Немного разочарованный, Саша спросил:

— Значит, вы тоже поняли, что Сабир Гарифулин находится где-то здесь поблизости?

Куликов кивнул и добавил:

— Но это стало очевидно не только из вчерашнего разговора с профессором Платоновым, а немного раньше.

«Когда же?» — про себя удивился Саша. Спросить об этом Куликова не успел. Майор пришпорил лошадь и поспешил за Усманом, уже выезжавшим из лагеря.

В желтеющем вечернем воздухе как будто потянуло дымком, горьковатым и терпким, В следующее мгновение на вершину бархана выскочила собака, крупноголовая, мохнатая, с обрубком хвоста и, глядя злыми глазами на поднимающихся снизу трех всадников, залаяла трубно и хрипло.

— Э! — гортанно прикрикнул на нее Усман, и, подчиняясь этому уверенному хозяйскому возгласу, собака умолкла и даже вильнула обрубком хвоста.

Учуяв жилье, изморенные лошади сразу ожили и последним рывком, увязая в сыпучем песке, вынесли всадников наверх.

При виде открывшейся картины Саша даже ахнул. За последние два дня пути — ему-то вообще казалось, что он находится в песках неимоверно давно, — он уже немного отвык от человеческого жилья в обычном понимании этого слова. А тут перед ними в лощине, со всех сторон окруженной крутолобыми барханами, раскинулось целое селение. На фоне однообразно желтого песка в живописном беспорядке разбежались в разные стороны юрты, расцвеченные орнаментами. Возле них виднелись черные фигурки людей. Доносились голоса, звучавшие очень громко, как будто разговаривающие перекликались между собой.

Махнув вперед рукой, Усман сказал:

— Аяк-Кудук.

Наискосок спустились вниз. Собака тяжело трусила с правой стороны, но теперь она, во всяком случае так казалось Саше, совершенно не обращала внимания на Куликова и Усмана, видимо, признав их за своих, но с тем большей подозрительностью посматривала на него, Сашу, и даже старалась держаться к нему поближе.

«Ну что ты ко мне привязалась? — досадовал он. — Чем уж я тебе так не понравился?»

И на всякий случай, насколько позволяло его положение в седле, поднял повыше ноги.

Остановились возле какой-то юрты в самой середине селения. Из нее вышел узбек средних лет, в чапане, подпоясанном цветным платком, и в мохнатой шапке. После взаимных церемонных приветствий он начал что-то объяснять Куликову и Усману. Потом майор обернулся к Саше и сказал:

— Побудешь пока здесь.

— Хорошо, Владимир Петрович!

Оставшись один, Саша обошел юрту и в том месте, где она отбрасывала небольшую тень, устало опустился на песок, с наслаждением вытянув ноги и прислонившись спиной к нагревшемуся от солнца войлоку, издающему смешанный запах дыма и чего-то специфически кислого. Прямо перед ним, шагах в десяти, стояла другая, такая же живописная юрта, внутри которой, судя по доносившимся оттуда звукам и голосам, кипела своя, неведомая ему жизнь.

«Вот живут здесь люди, — думал Саша. — И, наверное, вполне счастливы. Ничего другого им не надо — ни наших шумных городов, ни удобств цивилизации…»

На ночь Усман ушел к кому-то из своих знакомых, а Куликова и Сашу поместили в юрте. Прямо на землю, покрытую кошмой, постелили несколько одеял и добавили еще по одному одеялу, чтобы укрыться. На другой половине юрты улеглись хозяин с сыном, и оттуда почти сразу же донеслось легкое похрапывание. Где-то поблизости пофыркивала привязанная лошадь.

Куликов зашевелился в темноте и шепотом спросил:

— Саша, ты не спишь еще?

— Нет.

— Слушай-ка! — Куликов придвинулся поближе. — Мы завтра с Усманом уедем в одно место. К вечеру, думаю, вернемся.

— А я?

— Ты останешься здесь.

— Что мне делать?

— Ничего. Отдыхай. Ну и присматривайся. Все примечай. Но предупреждаю, в случае чего — никаких самостоятельных действий!

— А что здесь может произойти?

— Ну мало ли.

— Скажите, Владимир Петрович, Нигматулла живет в Аяк-Кудуке?

— Нет, он кочует с отарой километрах в двадцати отсюда.

— Вы едете к нему?

— Да.

«Все ясно! Как до дела дошло — меня в сторону».

С нескрываемым разочарованием спросил:

— А Сабир тоже там?

— Не знаю. На месте выясним.

Саше вдруг смертельно захотелось поехать вместе с Куликовым. В самом деле, одолеть такое расстояние, испытать столько мучений — и все ради того, чтобы в нужный момент оказаться в роли постороннего наблюдателя. Обидно! Честное слово, обидно! В конце концов, он взрослый человек и как юрист не сегодня завтра приступит к самостоятельной работе. Придвинувшись к майору, он жадно зашептал:

— Владимир Петрович! Возьмите меня с собой! Вы, наверное, думаете, что я совсем ни к чему не приспособленный. В дороге все как-то нескладно получалось, и вообще… Просто с непривычки это, понимаете? Первый раз в пустыне. А так я выносливый. Спортом занимаюсь. У меня есть разряды по бегу, волейболу…

В темноте Куликов тихонько рассмеялся:

— Я верю, верю! Но только ехать тебе с нами не надо.

— Почему?

— Не надо — и все.

— Думаете, подведу?

— Ничего такого, Саша, я не думаю. Просто тебе лучше остаться здесь.

— В-лади-имир Петрович…

— Всё! — сердитым голосом сказал, как отрезал, Куликов. — Что без толку перемалывать одно и то же? Давай спать!

«Конечно, не доверяет, — с неутихающим чувством обиды думал Саша. — Кто я для него? Всего лишь какой-то практикант, с которым можно не церемониться. Э-эх!..»

Проснувшись утром, Саша по привычке горестно подумал, что надо вставать и потом целый день по жаре трястись в ненавистном седле. Он приоткрыл глаза. Перед ним возник серый войлок юрты. Одеяла, кроме того, на котором лежал Саша, были скатаны в тугие валики. Тут только он сообразил, что никуда ехать не придется. Куликов и Усман, видимо, давно уже умотали к этим Гарифулиным, и теперь он, Саша, свободен, как птица. Никаких тебе забот. Вот благодать-то! На какой-то миг мелькнула обида на Куликова, но сразу и улеглась. Не взял — и ладно! Как-нибудь обойдемся. Зато впереди целый день, который можно провести в восхитительном безделье…

В юрту с озабоченным видом заглянул сын хозяина, видимо, дожидавшийся, когда он проснется. Увидев, что гость не спит, он широко улыбнулся, ничего не сказал — и исчез.

«В самом деле, пора вставать, — подумал Саша, восприняв это как молчаливый упрек. — Сколько можно разлеживаться?»

Он поднялся, натянул джинсы и рубашку и вышел из юрты. Солнце стояло уже высоко и начинало парить.

Сын хозяина, державший наготове кумган, тоненькой струйкой, словно отмеривая воду, полил ему на руки. Умывание не ахти какое, но оно освежило Сашу, и он вообще почувствовал себя прекрасно.

«Нет, все-таки жить можно!»