— Ну, а народ к вам сюда едет? — спросил Куликов.
— Сюда-то? Чтобы очень ехали — этого сказать нельзя. Но люди, конечно, появляются. А как же! Здесь тоже своя жизнь идет. Вот тут археологи приехали. Какой-то древний город откапывают. Второй сезон к нам наведываются. Очень интересные люди. Как начнут рассказывать про всякие там исторические дела — заслушаешься.
— И давно они здесь?
— Да месяца три уже будет.
— Много их приехало?
— Человек двадцать. Может, поболе. Я не считал. А для чего тебе они? Ищешь кого-нибудь?
Поднесший в этот момент пиалу к губам Саша так и застыл: «Прямо в точку угодил старик! Ай да Никодимыч!»
Куликов спокойно ответил:
— Приятель у меня археолог. Тоже по пескам мотается. Вот я и подумал: не в этой ли он экспедиции?
— Кто ж его знает, может, и в этой, — сказал Никодимыч. — Да ты, мил человек, ежели тебе уж так хочется увидеть его, загляни к ним — они ведь тут неподалеку. Вдруг и в самом деле встретишь своего дружка.
— Пожалуй, и в самом деле заглянем, — сказал Куликов и обернулся к Усману. — Знаешь, где они?
— А, найдем!
Допив чай, Усман поднялся и косолапой походкой вышел из комнаты. Куликов тоже поставил свою пиалу и сказал:
— Пора!
«На чем же мы поедем?» — размышлял Саша, с некоторых пор испытывавший на этот счет беспокойство.
Они вышли из дома. В тени под небольшим навесом, привязанные к перекладине, стояли три лошади. Возле одной из них Усман приспосабливал к седлу бурдюк — очевидно, с водой.
Куликов легонько потрепал по шее гнедую лошадь. Взглянув на Сашу, спросил:
— Приходилось когда-нибудь ездить верхом?
Саше сказать бы правду, что не только ездить, но вообще впервые вот так близко видит живую лошадь. Вместо этого он смущенно пробормотал:
— Вообще-то приходилось… На летних школьных каникулах в деревне с ребятами ездил в ночное…
«Зачем соврал? И в деревне я не был, и о ночном знаю только по книгам».
Куликов счел это объяснение вполне исчерпывающим и весело сказал:
— Значит, придется вспомнить детство.
Еще несколько минут ушло на сборы. Никодимыч немного задержался в доме. Вышел с небольшой сумкой.
— Будете у археологов — передайте им почту.
— Хорошо, — сказал Куликов.
Сели на лошадей и, провожаемые добрыми напутствиями Никодимыча, тронулись в путь — впереди Усман, за ним Куликов и позади всех Саша. Он испытывал сейчас новые и, как ни странно, довольно приятные ощущения. Лошадь ему попалась смирная. Седло было широкое и удобное. Саша повеселел. Покачиваясь в такт движения лошади, он подумал, что в таком путешествии, пожалуй, есть свои преимущества…
* * *
Натянув поводья, Усман повернулся к Куликову — лицо его, освещенное красноватыми лучами вечернего солнца, имело бронзовый оттенок — и произнес:
— Э, остановку надо сделать. Солнце зайдет — сразу стемнеет. Совсем поздно будет.
— В темноте боишься заблудиться? — шутливо спросил Куликов.
Усман невозмутимо ответил:
— Куда спешить? Лошади устали, — и, сделав движение плечом в сторону Саши, добавил: — Кичкина бола тоже отдых давать надо.
Если бы Саша знал, что «кичкина бола» в переводе с узбекского означает «маленький мальчик», он, наверное, смертельно обиделся бы; но он ничего не понялис нетерпением ждал возможности хоть на время избавиться от этого проклятого седла, которое давно уже не казалось удобным.
— Ну что ж, остановимся здесь, — согласился Куликов.
Сдвинув выцветшую тюбетейку на лоб, Усман почесал затылок и неуверенно произнес:
— Можно к Раджабу заехать.
— А кто он такой, этот Раджаб?
— О, это известный человек! — Усман улыбнулся, показывая крупные желтоватые зубы. — Он в здешних местах змей ловит.
«Ничего себе занятьице!» — устало подумал Саша. С трудам разжав запекшиеся губы, спросил:
— Для зоопарка, что ли?
Усман кинул на него странный взгляд и ничего не ответил.
Куликов поинтересовался:
— Далеко он отсюда?
— Э, совсем рядом.
— Тогда поехали.
Движением ног Усман тронул лошадь с места и сразу направил ее в узенькую, развилочку между двумя высокими барханами. Куликов и Саша последовали за ним. Судя по всему, этим путем не часто, но все-таки пользовались — некоторое подобие тропинки, по обе стороны поросшей сухой выгоревшей колючкой, извилисто уходило вниз, а барханы все выше поднимались над их головами. Казалось, они едут по ущелью. На вершине правого, круто обрывающегося склона разбежался в причудливом беспорядке саксаул, солнце просвечивало сквозь него, и на гладкой покатой стороне другого бархана рисовались странные приплюснутые тени, какая-то фантастическая, застывшая в самый напряженный момент схватка.
Ехавшие впереди Куликов и Усман вполголоса вели между собой разговор, до Саши долетали лишь отдельные фразы:
— И каких же змей ловит Раджаб?
— Здесь водятся гюрза, кобра…
— Ого! Давно он этим занимается?
— Лет пятнадцать.
— Старожил, выходит…
Свернули направо — тропа как-то сразу кончилась, и они выехали в относительно ровную лощину. Сразу бросился в глаза круглый, обложенный со всех сторон камнями колодец, над которым на столбиках возвышалась ветхая крыша, предназначенная, очевидно, для того, чтобы защищать его от песчаных заносов. Неподалеку стояла палатка, выцветшая, с прорванным в одном месте брезентом. Возле нее чернело некоторое подобие очага, сооруженного из камней; тут же высилась горка заготовленного впрок саксаула. Ни единой живой души вокруг. Полнейшая тишина.
Усман слез с лошади и сразу направился к колодцу. Взял стоящее сбоку старое, помятое, немало послужившее на своем веку ведро с привязанной к дужке веревкой; аккуратно перебирая веревку руками, начал спускать его вниз — в прохладно чернеющий провал. Опускал он, как показалось Саше, очень долго. Наконец где-то далеко внизу раздался легкий шлепок — ведро коснулось воды. Усман слегка подергал веревкой — зачерпнул. Упершись ногами, с усилием начал тянуть ведро наверх. Вытащив его, поставил на камень. Обернулся к Саше и жестом пригласил его: давай ты первый. Никак не ожидавший этого Саша смутился. В следующее мгновение он подумал, что Усман просто жалеет его — вот и предложил первым напиться. Конечно, жалеет. Как слабосильного. Мысль была оскорбительная. Первым побуждением Саши было отказаться, но он слез с лошади и подошел к колодцу. Опустившись на одно колено, чуть наклонил ведро. О, какой благословенный вкус имела вода! И как ее было много! Не надо считать глотки и терзать себя сомнениями, что в следующий раз не сможешь напиться… Оторвался, перевел дух — и снова прильнул к ведру. Наконец поднялся и отошел в сторону, вытирая ладонями мокрое лицо и счастливо улыбаясь. Вот теперь совсем другое дело. Теперь можно жить!
После того как напились все, Усман вылил оставшуюся воду в небольшое каменистое углубление, подвел к нему лошадей, которые, тоже начали жадно пить, а сам тем временем снова стал опускать ведро в колодец.
— Что-то не видно твоего Раджаба, — сказал Куликов, оглядываясь по сторонам.
— Скоро придет, — сказал Усман с такой уверенностью, словно сам отпустил этого Раджаба по каким-то делам и точно знает, что он с минуты на минуту должен появиться.
— А где он может быть?
— На охоте, где же еще!
«О какой охоте он говорит? — с удивлением подумал Саша. — На кого можно охотиться в этой пустыне?»
Они не успели еще толком устроиться, когда со стороны заходящего солнца, отбрасывая впереди себя огромную продолговатую тень, появился человек с длинной палкой через плечо, к концу которой был привязан мешок. Саша почему-то представлял себе Раджаба крупным, мускулистым — это ведь не шутка с гюрзой или коброй управиться, — а перед ними появился человек лет сорока, узкогрудый, с продолговатым сухощавым лицом, на котором выделялась узкая полоска жиденьких усов; одет он был в серую рубашку, с закатанными по локоть рукавами, в простые матерчатые штаны и старые туфли; помятая шляпа с обвислыми полями использовалась, видимо, не только по своему прямому назначению, но и в случае нужды в качестве подушки.