Но если Максима решили убрать с той стороны, есть о чем намекнуть коллеге. Контакт, очень нужен доверительный контакт.

Капитан или в чем-то прокололся, или либо его сдали, и началась охота. В конце концов, он ему обязан. Надо вернуть должок за тетрадь, затертую разведчиком до дыр.

Желание поскорей увидеть комбата натолкнулось на непредвиденные обстоятельства. Штаб погранотряда сегодня гудел, как встревоженный улей.

— Где тебя носит! — в сердцах набросился на Елизарова начальник пограничного отряда майор Александр Ковалев [309], — Масленников шлет в отряд комиссию.

Да, неудобно получилось. Очень быстро узнали о происшествии. Впрочем, их система оповещения работала, как часы, они использовали, в том числе, и обычную, незащищенную связь. А при необходимости дозвониться до того же Минска, можно последовательно перебирать коммутаторы, следуя от одного районного узла к другому узлу.

Военные же всегда предпочитали специально выделенные линии, которые другим использовать запрещалось. Тешат себя иллюзией! Их проволока в Западной Белоруссии висела на столбах Наркомата связи и проходила через его же коммутаторы.

Дело серьезное, проверка назначена заместителем Наркома внутренних дел. Хорошо хоть заранее предупредили о визите, нашелся у Ковалева добрый человек наверху. Но зачем едут — неизвестно.

Как всегда, по направлению разведки хвостов больше всех. Сквозь «окна» через границу ходили люди не всегда идейные. Работать с ними не запрещалось, но и не приветствовалось. Жило у руководства вечное подозрение, как бы кто-то из своих не выдержал соблазна чуть-чуть разбогатеть Дальше жди беды — подсадят на крючок.

— Где комбат? — сердито спросил Елизаров.

Было с чего. После заряда бодрости, полученного от руководства, открылось «второе дыхание», придавшее резкое ускорение подчиненным. Чертова пятница — ручеек проблем превращался в водопад.

— На новой батарее, — улыбнулся Суворов, вспоминая присказку командира «пока одни рисуют на карте стрелки, другие меняют рельеф местности». Ему очень не нравился зачастивший к командиру пограничник.

Верная примета, что Ненашев потом начнет… нет, не беситься. Шанс нарваться на воспитание, как выражался сам комбат «на рефлексах», станет очень высок.

— На какой такой батарее? — озадачился пограничник. Пушек Ненашев еще не получил. Четыре установки «ДОТ-4», замурованные в бетон — не в счет. Их даже не пристрелять — граница рядом.

Вот и тренировался укрепрайон в «сухую». Даже при проверке боеприпасов опускали ствол в землю под присмотром особиста. Лучше пусть рванет так, чем улетит неизвестно куда. УРовцы работали медленно и неохотно. Ходил слух, что бракованные снаряды взрываются прямо в руках. И штабель ящиков рядом с дотами постепенно начал расти. Ненашев так мстительно выполнял приказ «боеприпасов в огневых точках не держать».

— На третьей березовой.

Пограничник вздохнул. Неужели макеты делает? Ох, массовик-затейник. Суетится, словно один фронт держать собрался. Михаил чертыхнулся. Все в хозяйстве Ненашева приводило к подобным мыслям.

Предложение Иволгина заняться еще и танками комбат похоронил. Бессмысленное излишество. Дивизия генерал-майора Губанова рядом. Ее танкодром в полутора километрах к юго-востоку [310]. Но, отозвав замполита и начальника штаба в сторону, Максим попросил сделать пару макетов бетонных точек в натуральную величину, вернее, ту часть, которая должна торчать над землей и хорошенько укрепить, усмехаясь и объясняя зачем.

Алексей поморщился, а Суворов просиял, именно так надо делать карьеру, готовя батальон к предстоящему скоро смотру.

Гудение «Т-26» часто слышалось за железной дорогой, и вот, утром самой коварной июньской пятницы, начались совместные учения. Одни учились водить танки, преодолевая препятствия, другие — уничтожать бронетехнику, оставляя голову разумной, а штаны — сухими.

На ровном участке танковой трассы отрыли участок траншеи и укрепили стенки деревом, не дай бог завалит. Вот туда и полез Ненашев, желая испытать аттракцион первым.

Высунув голову, он посмотрел в сторону танка. Действительно, страшно — когда глаза у самой земли, вещи всегда кажутся крупнее. Ну, что же, оценим ситуацию из такого положения.

Клиренс у машины — сантиметров сорок, примерно, как у панцеркампфвагена типа три. Оцениваем возможность его поражения, исходя из вида, веса и поражающего действия имеющегося заряда. Кумулятивных гранат и мин пока нет. В сухом остатке — связки гранат, взрывчатка, мины, бутылки.

«Ворошиловский килограмм» Пазырева промышленность только начала осваивать. Основной метод поражения — фугасный подрыв танка. Вывод? Угу, под днище бросаться в самом крайнем случае. Когда жить так надоело, что не хочется.

Кидать надо под гусеницу или, навесом сверху на мотор. Ну, а для продвинутых снайперов можно и в форточку башни, если в бою экипаж возжелал сквознячка, изредка проветривая от пороховых газов боевое отделение. Пусть танк железный, но граната не магнит, не прилипнет, а отскочит от брони рикошетом, долей секунды спустя рванув где-то рядом.

Ненашев знакомо обозначил стрельбу по смотровым щелям, но при приближении лязгающего траками «T-26» организм выдал озноб и неестественно свел в судороге ногу.

«Таратайка», неумолимо надвигалась и, для антуража, скупо постреливала холостыми из пулемета. Нет уж, лучше в цирке прыгать сквозь огненное кольцо, чем тихо сходить с ума от вида лязгающей гусеницами десятитонной машины, зная какой у водителя и командира обзор. Да еще и гусеницы дрянь. Щас, ка-а-ак крутанется на мягком грунте, и свалится Панову на голову металлическая лента.

Нет, для первого раза танкисты люки бы открыли, но, сам виноват: настоял все делать «по-боевому».

Гимнастерка предательски потемнела подмышками. Но страха в голове не было. Только рефлексы. Невозможно жить в теле и не бояться его смерти. Надо верить, что душа бессмертна.

«То ли еще будет?» — усмехнулся Панов и закусил губу своего Ненашева.

Демонстрируя явное преимущество траншеи перед стрелковой ячейкой, где можно бегать туда-сюда и прятаться за поворотом, Ненашев сместился влево и деловито, двумя руками, метнул под гусеницу имитацию тяжелой связки гранат. Сразу упал на дно, картинно открыв рот и зажав уши руками, показывая стоящим сбоку командирам и бойцам, что смотреть на результат не надо. Это только в художественных фильмах боец, после героического броска, красиво прогнувшись, умирает от пуль курсового пулемета.

Чаще гибли от осколков. Но если найдет цель пулемет выше, под танк не надо лезть.

В очень странном, далеко не геройском виде, появился капитан перед бойцами. Мокрая от пота гимнастерка, окровавленная губа, слегка заплетающиеся ноги, кривая, но ехидная усмешка и бормотание под нос: «Клопа танком не раздавишь!»

— О! Клево! Сидишь в окопе, и над тобой танк пролетает! — Максим за шкирку схватил двух, ломанувшихся от него лейтенантов и потащил их на свое место. Испытал удовольствие сам — поделись им с товарищами.

«Не надо упираться, надо верить командиру», — шептал им Максим, а после по неглубокой канаве пополз навстречу танку, желая окончательно отучиться впадать в истерику [311].

Потом ребята в черных комбинезонах еще несколько раз лихо перемахнули через узкую траншею, не обижаясь на усиливающийся стук деревянных болванок о броню. Ненашев не поленился и нарисовал побелкой на броне танка уязвимые места, куда надо целиться.

Ребята Максима кидали не только «связки гранат», но и имитацию «бутылок», учась «на автомате» поджигать фитиль. Химических капсул, штормовых, охотничьих спичек никто комбату не даст. Как и котлов для выварки напалма. И до жидкости «КС» еще не добраться. Попробуй, объясни летчикам, зачем она нужна пехоте.