– Сталь? – прошептала Даглесс, поднося корсет к глазам.
Дорогой шелк действительно скрывал тонкие стальные полоски, и поскольку корсет был не новым, ржавчина проступала сквозь ткань. Когда Гонории удалось засунуть Даглесс в корсет, та поняла, что сейчас упадет в обморок. Грудная клетка не могла расправиться, зато талия стала на три дюйма тоньше, чем обычно, а груди расплющились.
Обессиленная, Даглесс прислонилась к кроватному столбику.
– Подумать только, я еще жаловалась на неудобные колготки, – выдавила она. Но Гонория неумолимо продолжала натягивать на нее широкую льняную блузу с длинными рукавами, вышитыми, как и сборчатый воротник, шелковой черной нитью.
На талию повязали нечто вроде фартука на проволочном каркасе, имевшем форму колокола.
– Фижмы, – пояснила Гонория, удивляясь, что Даглесс не знает такого простого факта.
– Становится тяжеловато. Это все? Или будет что-то еще? – пропыхтела Даглесс.
Вместо ответа Гонория надела на нее юбку из тонкой шерсти, поверх которой легла еще одна, из изумрудно-зеленой тафты. Даглесс немного приободрилась. Тафта шуршала при каждом движении, и ткань была изумительной.
Но ее испытания на этом не кончились. Гонория подняла платье из парчи цвета ржавчины с узором из огромных стилизованных черных цветов. В платье оказалось не так-то легко влезть. На плечах Даглесс красовалась прихотливая паутина из шелковых шнурков с жемчужинами на каждом пересечении. Перед корсажа застегивался на крючки с петлями, достаточно крепкими, чтобы удержать танк. Застежка прикрывалась вышитой лентой. Платье было без рукавов. Оказалось, что они надеваются отдельно, поверх рукавов полотняной блузы. Широкие и пышные на плечах, они постепенно сужались к запястью и были сшиты не из цельных кусков ткани, а из подрубленных полосок изумрудной тафты, соединенных множеством золотых квадратиков. В центре каждого тоже красовалась жемчужинка.
Даглесс осторожно касалась маленьких белых зернышек, пока Гонория поспешно, но ловко орудовала чем-то вроде длинной шляпной булавки, вытягивая в разрезы рукавов белое полотно блузы.
Процесс облачения Даглесс в новые одежды занял у Гонории примерно полтора часа, но на этом дело не закончилось.
Настал черед драгоценностей. Пояс из золотых звеньев с грубо отшлифованными квадратными изумрудами обвил заметно похудевшую талию Даглесс. За поясом последовали заколотая на корсаже эмалевая с жемчугом брошь и две золотые цепочки, отходившие от броши и закрепленные под мышками. Далее Гонория взяла воротник, представлявший собой обвисшую полотняную оборку и завязывавшийся сзади. Позже Даглесс поняла, что уже в 1564 году брыжи Николаса были жесткими от желтого крахмала, но сейчас, всего на четыре года раньше, никто и не слыхивал о таком чуде.
Чтобы скрыть место, где оборка соединялась с платьем, Гонория добавила нечто похожее на ошейник из квадратных золотых звеньев.
– Теперь можете сесть, – мягко велела она.
Даглесс попыталась сделать шаг, но, поскольку одежда весила не менее сорока, а может, и больше фунтов, а корсет на стальных пластинах не давал дышать, ходьба казалась почти невозможным делом.
Все же, собравшись с силами и высоко подняв голову, чтобы колючее полотно меньше натирало подбородок, Даглесс дошагала до табурета и почти свалилась на сиденье. Правда, при этом не сгорбилась. Никому не удастся сгорбиться в стальной конструкции шестнадцатого века!
Поэтому она сидела неестественно прямо, пока Гонория расчесывала и заплетала в косы ее густые рыжеватые волосы. Костяные шпильки намертво пригвоздили косы к макушке. Поверх лег маленький чепец, вернее, волосяная сетка, тоже украшенная жемчугом.
Наконец Гонория помогла Даглесс встать.
– Да, – улыбаясь, кивнула она, – вы поистине прекрасны.
– Так же прекрасна, как Леттис? – не удержалась Даглесс.
– Леди Леттис – настоящая красавица, – скромно заметила Гонория, опустив глаза.
Даглесс улыбнулась. Тактично, весьма тактично.
Гонория заставила ее сесть на край кровати, вытянув ноги, и надела на нее тонкие, вязаные, доходившие до колен шерстяные чулки, которые подхватывались подвязками-лентами, вышитыми узором из шмелей. Натянула мягкие кожаные туфли и снова помогла Даглесс встать.
Та медленно прошлась к окну и обратно. Разумеется, подобная одежда мало пригодна для носки: тяжелая, неуклюжая, не дает расправить грудь – и все же…
Даглесс положила руки на пояс. Что ни говори, а теперь ее талию вполне можно обхватить ладонями. Кроме того, на ней уйма золота, изумрудов, жемчуга, не говоря уже об атласе и парче, и, несмотря на то что она едва дышала, а плечи надсадно ныли от тяжести, она еще никогда не казалась себе такой красавицей.
А когда она повернулась, юбки расправились и встали изящным колоколом.
– Чье это платье? – вдруг спросила она, словно опомнившись.
– Мое, – пояснила Гонория. – Мы примерно одного роста.
Даглесс подошла к ней и положила руки на плечи.
– Огромное спасибо за то, что одолжила его мне. Это так великодушно с твоей стороны! – прошептала она, целуя Гонорию в щеку.
Та, покраснев от смущения, отвернулась.
– Леди Маргарет хочет, чтобы ты сегодня поиграла для нее.
– Поиграла? – удивилась Даглесс, разглядывая рукава своего платья. Настоящее золото, не подделка. Как обидно, что здесь нет ни одного зеркала в полный рост! – Поиграла… во что? – Она резко вскинула голову: – То есть играть на каком-то инструменте? Но я не умею!
– В твоей стране не учат музыке? – потрясенно ахнула Гонория.
– Почему же, учат, но только тех, кто пожелает. Я не брала уроки музыки.
– Но чему же тогда у тебя на родине обучают женщин, кроме музыки и шитья?
– Алгебре, литературе, истории, все в этом роде. А ты? Умеешь играть на каком-нибудь инструменте? Петь?
– Разумеется.
– В таком случае как насчет того, чтобы я научила тебя новым песням, а уж ты сыграешь и споешь их леди Маргарет?
– Но госпожа…
– Не станет возражать. Я буду руководителем оркестра.
Судя по тому, как заулыбалась Гонория, Даглесс предположила, что идея ей понравилась.
– Мы посидим во фруктовом саду, – объявила она.
После ее ухода Даглесс воспользовалась случаем, чтобы наложить косметику – очень тонким слоем, чтобы не быть принятой за раскрашенную потаскушку. Но сейчас следовало пустить в ход все способы, чтобы выглядеть хоть немного привлекательнее.
Вскоре вернулась Гонория, державшая лютню. Лакей вручил Даглесс корзинку с хлебом, сыром и вином, и девушки направились к выходу.
Теперь, когда Даглесс не боялась в любую минуту быть брошенной в темницу, можно было спокойно оглядеться. Оказалось, что повсюду были люди! Дети проворно бегали вверх и вниз по ступенькам, таская какие-то вещи, мужчины и женщины деловито сновали туда-сюда. Одни были одеты в грубое полотно или шерсть, другие – в шелка и меха. На ком-то сверкали драгоценности, на ком-то нет. На некоторых мужчинах красовались такие же штаны-буфы, как на Николасе, остальные были обряжены в длинные одеяния. Зато почти все казались молодыми, и больше всего удивил Даглесс их рост. Они ничем не отличались от ее современников, а ведь она часто слышала, что люди во времена правления Елизаветы были куда ниже, чем в двадцатом веке. Но она обнаружила, что при росте пять футов три дюйма считается столь же миниатюрной, как и в своем времени. Однако толстяков она не заметила. Что ж, если приходится столько раз в день спускаться и подниматься по лестницам да еще таскать на себе тяжелую одежду, вряд ли наберешь вес!
– Где комната Николаса? – спросила Даглесс, и уже через несколько минут Гонория показала на закрытую дверь.
Даглесс спускалась очень медленно, чтобы не запутаться в длинных юбках, но шорох тафты заставил ее чувствовать себя элегантной, загадочной красавицей из старинных романов.
По пути они проходили через роскошно обставленные комнаты, где юные хорошенькие девушки склонялись над пяльцами с вышивкой. Наконец они очутились на террасе с низким ограждением и каменной балюстрадой наверху, и Даглесс впервые увидела сад времен Елизаветы. Прямо перед ней находился лабиринт из низких темно-зеленых кустов, справа – огород с овощами и травами, посаженными идеальными квадратами. В середине стояло красивое маленькое восьмиугольное здание. Слева виднелся фруктовый сад с чем-то вроде холма в центре. На вершине холма возвышался деревянный столб.
