Но Даглесс твердо сказала себе, что это вовсе не тот же самый мужчина. Правда, она готова признать, что он – потомок Стаффорда.

Гид, заранее улыбаясь над тем, что считала весьма забавной историей, принялась описывать похождения лорда Николаса:

– Говорили, что ни одна женщина не могла противиться его обаянию, поэтому его враги всерьез тревожились, что, явившись ко двору, он может соблазнить молодую и прекрасную королеву Елизавету.

Даглесс почувствовала, как пальцы Николаса впились ей в плечо.

– Сейчас я поведу тебя к сокровищу, – прошептал он.

Вместо ответа она приложила пальцы к губам.

– В тысяча пятьсот шестидесятом году, – продолжала гид, – разразился ужасный скандал, связанный с леди Арабеллой Сидни.

Она чуть помедлила.

– Я хочу сейчас же уйти, – подчеркнул Николас, но Даглесс только отмахнулась.

– В то время все были уверены, что четвертый ребенок леди Сидни был сыном лорда Николаса, который был на несколько лет моложе любовницы. Говорят также… – гид заговорщически понизила голос, – что младенец был зачат на этом столе.

Экскурсанты дружно ахнули, разглядывая раскладной дубовый стол, стоявший у стены.

– Далее, лорд Николас…

Но тут из глубины комнаты донесся оглушительный звон. Он то раздавался, то смолкал, не давая гиду говорить.

– Не возражаете, если я все же продолжу? – спросила гид, но шум не утихал.

Даглесс не нужно было оглядываться, чтобы увидеть, кто открывает и закрывает оборудованную сигнализацией дверь и почему он это делает. Она стала поспешно пробираться назад.

– Мне придется просить вас уйти, – сурово объявила гид. – Можете вернуться тем же путем, которым пришли.

Даглесс схватила Николаса за руку и потащила обратно.

– Подумать только, чтобы такие пустяки передавались из одного столетия в другое! – взорвался Николас.

Даглесс с интересом уставилась на него.

– Так это правда? Насчет леди Арабеллы? И стола? – выпалила она.

Николас грозно нахмурился.

– Нет, мадам, все произошло не на том столе, – отрезал он, удаляясь.

Даглесс облегченно вздохнула. Значит, неправда? Не то чтобы ей было неприятно, но все же…

– Я отослал настоящий стол Арабелле, – бросил он, не оборачиваясь.

Даглесс поперхнулась и, не теряя времени, поспешно бросилась за ним.

– Ты наградил ребенком… – начала она, но, когда он остановился и надменно воззрился на нее, тут же замолчала. Он действительно умел посмотреть на человека так, что сразу становилось ясно: перед тобой – истинный аристократ.

– Посмотрим, успели ли жалкие олухи похозяйничать в моем кабинете, – пояснил он, отворачиваясь.

Даглесс пришлось бежать за ним, чтобы не отстать.

– Туда нельзя, – предупредила она, когда он положил ладонь на ручку двери с табличкой «Вход воспрещен». Но Николас, проигнорировав ее, открыл защелку. Даглесс прикрыла глаза и затаила дыхание, ожидая услышать знакомый противный звон. Но все было тихо. Она нерешительно открыла глаза и увидела, что Николас исчезает за дверью. Оглядевшись, чтобы убедиться, что их никто не видит, она пошла следом, уверенная, что сейчас их встретит толпа служащих.

Но в комнате не было ни единой души. Только до самого потолка высились горы ящиков. Судя по надписям, в них были бумажные салфетки и всякая утварь для кафе. За ящиками скрывались изумительные панели, которые так и не увидит публика. Какая жалость!

В этот момент Николас открыл дверь в следующую комнату, и Даглесс пришлось поторопиться. Они прошли еще через три комнаты, и с каждым новым помещением все яснее становилась разница между отреставрированной и оставленной в прежнем виде частью дома. Здесь их встретили разбитые камины, поломанные панели и потолки, роспись которых была уничтожена протечками. Какой-то современник королевы Виктории заклеил панели обоями, от которых до сих пор остались следы клея и обрывки бумаги.

Наконец Николас привел ее в маленькую комнату, где лепнина потолка стала грязно-коричневой от дождевой воды, а широкие доски пола наполовину сгнили. Стоя в дверях, она видела, как Николас с грустью оглядывает комнату.

– Здесь жил мой брат, и я сам приходил сюда всего две недели назад, – тихо обронил он, но тут же пожал плечами, словно стыдясь, что открыто выказал сожаление. Осторожно пройдя по гнилым доскам, он протянул руку и нажал на стенную панель. Ничего не случилось.

– Замок заржавел, или кто-то забил дверь, – пробормотал он и, внезапно придя в бешенство, принялся колотить в панель кулаками.

Позабыв о том, что доски пола могут в любую минуту провалиться, Даглесс в отчаянии метнулась к нему, обняла и положила его голову себе на плечо.

– Шшшш, – прошептала она, словно ребенку. – Тише.

Николас прильнул к ней, так сильно стиснув, что она едва могла дышать.

– Я хотел, чтобы меня помнили как покровителя наук и знаний, – едва не всхлипывал он. – Я платил монахам, которые переписывали книги. Десятки книг. Я начал строить Торнуик. Я… но все в прошлом.

– Шшшш, – утешала Даглесс, обхватив его широкие плечи.

Николас отстранился и поспешно отвернулся. Но Даглесс успела заметить, как он вытирает слезы.

– А они запомнили только историю со столом и Арабеллой, – выдавил он, снова поворачиваясь. Лицо исказилось свирепой гримасой. – Если бы я только выжил… если бы я выжил… все бы изменилось. Я должен узнать, что именно стало известно моей матери. Она считала, что обнаружила нечто такое, что обелит мое имя и спасет от казни. И, как только я узнаю правду, немедленно должен буду вернуться. Должен изменить все, что говорят сейчас обо мне и моей семье.

И тут Даглесс отчетливо поняла, что он говорил и говорит ей правду. Она испытывала к родным такие же чувства. И не хотела, чтобы в истории ее семьи сохранились только те глупости, которые она успела наделать за свою жизнь. Хотелось, чтобы ее помнили за добрые дела. Прошлым летом она вызвалась помочь детям, которые не могли читать. Четыре лета подряд проводила три дня в неделю в приюте, где работала с детьми, которые по большей части видели в жизни слишком мало доброты.

– Мы все узнаем, – тихо пообещала она. – Если какие-то сведения сохранились до наших дней, мы их найдем, и в этом случае я уверена, что тебя отошлют обратно.

– Ты знаешь, как это делается?

– Не знаю. Но может, это просто произойдет, как только мы поймем, что тебе следовало узнать.

Николас нахмурился, но, осознав сказанное, немного успокоился и даже заулыбался.

– Ты изменилась. Смотришь на меня по-другому. И не говоришь, что я лгу.

– Не-ет, – медленно протянула она. – Ни один актер не способен играть так достоверно.

Ей не хотелось думать о сказанном. Человек из шестнадцатого века не может попасть в будущее, но… но это произошло.

– Посмотри! – вдруг воскликнула она, показывая на то место на панели, которое он только сейчас обрабатывал кулаками. Маленькая дверца оказалась приоткрытой. Николас рывком распахнул ее.

– Мой отец говорил о тайнике только брату, но Кит показал мне его за неделю до своей гибели. Тайна его существования умерла вместе со мной.

С этими словами он сунул руку в отверстие и вынул сверток пожелтевших, ломких от времени бумаг. Приглядевшись к ним, он ахнул.

– Я сам положил их сюда несколько дней назад. Бумага была совершенно новенькой.

Даглесс взяла у него бумаги, развернула с краю и попыталась прочесть. Бумаги были исписаны сверху донизу от одного края до другого. Никаких полей. Но, как ни старалась Даглесс, не смогла разобрать ни единого слова.

– А вот и твое сокровище.

Он показал Даглесс маленькую желтовато-белую, покрытую резьбой шкатулочку. Девушка различила крохотные фигурки людей и животных.

– Это слоновая кость? – восхищенно спросила она. Нечто подобное Даглесс видела в музеях, но никогда не держала в руках. – Она прекрасна. Настоящее сокровище.

Николас рассмеялся:

– Это еще не сокровище. Сокровище внутри. Нет, погоди, – остановил он Даглесс, пытавшуюся открыть шкатулку. – Понимаешь, я ужасно проголодался.