Вдоволь налюбовавшись природой и насладившись бодрящим и животворным воздухом «Святого моря», путешественники занялись каждый своими делами.

Михаил Степанович отправился на корму с удочками в руках; Павел Андреевич принялся за разборку костей, которые, несмотря на все убеждения Михаила Степановича, ни за что не хотел оставить в Лиственичном до возвращения из поездки; Иван Яковлевич погрузился в чтение какой-то книги; Свирид Онуфриевич чистил ружье, приготовляясь к новым охотничьим подвигам в далеком и пустынном краю.

День прошел незаметно.

К закату солнца ветер утих совершенно, и тяжелая лодка медленно, на одних веслах, направилась к берегу; ночевать решено было на земле.

Стали показываться острые вершины подводных скал; лодка огибала их одну за другой и вошла под высокую арку, пробитую волнами в мысе, возвышавшемся в виде тонкой зубчатой стены из вод озера. За аркой открылась крохотная, закрытая с трех сторон бухта.

Загремели цепи, и якоря с тяжелым плеском упали в воду.

Путешественники пересели в маленькую лодку, привязанную за кормой, и после нескольких взмахов весел очутились на берегу.

Пока разводили огонь, расставляли палатки и приготовляли ужин, Иван Яковлевич и Павел Андреевич, свободные от хозяйственных хлопот, прогуливались по отмели.

Старый ученый нагнулся и поднял какой-то красивый, синевато-бело-радужный камешек.

— Посмотрите, — сказал он, протягивая находку своему спутнику. — Какой оригинальный цвет!

— Это лунный камень, вид полевого шпата, — ответил Павел Андреевич. — И вон еще такой же лежит. Э, да здесь, должно быть, целая россыпь их! Давайте искать, Иван Яковлевич!

Берег впереди сплошь был устлан мелким гравием, среди которого попадаются в тех местах опалы, аквамарины и т. п. Но Байкал оказался скупым на этот раз: несмотря на усердные поиски ученых, они ничего не нашли.

Было уже одиннадцать часов, когда засидевшиеся за ужином и за разговором путешественники поднялись наконец и стали расходиться по палаткам. Михаил Степанович один направился к озеру и долго молча стоял у воды.

В самой выси темно-синего неба, в мягком сиянии лучей плыл полный месяц; на безграничной, дымчато-тусклой поверхности воды чуть шевелилась золотистая полоса воды. Берег спал. Скалы и леса неясной чередой уходили вдаль; над ними вставали сказочно-прекрасные сине-сере-бряные вершины гор.

Сильная свежесть заставила Михаила Степановича вздрогнуть и вспомнить о сне и теплой постели. Он окинул еще раз взглядом незабываемую картину и бегом пустился к палатке, из которой слышался уже богатырский храп Свирида Онуфриевича и Павла Андреевича.

Ясное безветренное утро заставило путешественников выехать на веслах. Тяжелая лодка медленно разрезала сверкающую, зеркальную поверхность озера, и все пользовались возможностью рассматривать дно озера сквозь кристаллически чистые воды его.

Палеонтолог выудил рукой и с недоумением на лице принялся нюхать и рассматривать какой-то странный, мягкий и легкий комок темно-коричневого цвета.

Михаил Степанович смотрел на него и улыбался.

— Это горный воск, — заметил наконец он. — Его и купоросного масла много здесь вытекает из прибрежных скал.

— И на что сие нужно? — спросил палеонтолог.

— Здесь им лечат и очень успешно от ревматизма.

Павел Андреевич помял еще немного воск в руках и выбросил его за борт.

— Посмотрите, — с оживлением сказал вдруг палеонтолог, — сколько пузырьков показалось вдруг на воде: она точно закипает.

Не успел он договорить, как на огромном расстоянии кругом, словно каким-то чудом, вздыбились волны. Лодку с силой качнуло в сторону, и стоявший на носу с трубкой в зубах Свирид Онуфриевич взмахнул руками и упал за борт.

Гребцы и Михаил Степанович бросились на помощь и, едва удерживаясь на ногах от необычной, мотавшей лодку из стороны в сторону качки, дружными усилиями вытащили из воды фыркавшего как морж охотника. Трубка и шапка его погибли в озере. Вода с него лилась ручьями.

Все остальные сидели, крепко уцепившись руками кто за что мог, и испугом глядели на внезапные судороги озера: беспорядочные толпы волн метались и сталкивались друг с другом, лодку кидало в этом хаосе то вперед, то назад, и она зарывалась в воду то кормой, то бортом, то носом. Михаил Степанович и рыбаки увещевали остальных но пугаться.

Через какие-нибудь полчаса озеро стихло, и вокруг путешественников опять заголубела беспредельная гладь.

Свирид Онуфриевич, истощив весь лексикон русских и малороссийских ругательств, принялся с помощью Филиппа за переодевание.

— Что это было? — в глубоком изумлении обратился Иван Яковлевич к Михаилу Степановичу. — Полное безветрие — и вдруг такая история!

— У Байкала много необычайностей, — ответил Михаил Степанович. — То вдруг ни с того, ни с сего вскипит как в котле какая-нибудь часть его, то от слабого ветра разыгрываются волны, как от урагана; а зачастую сильнейший шалон[13] подымает только легкую зыбь.

— Отчего происходят подобные явления?

— Достоверно не известно, — сказал Михаил Степанович. — Предположений много, но все они, на мой взгляд, маловероятны.

— Так что мы, ни с того, ни с сего можем вдруг перевернуться вверх дном в самую лучшую погоду? — проговорил Павел Андреевич, поглядывая на горизонт.

— Если будем зевать с парусом, то да. Но у нас такие опытные молодцы, — Михаил Степанович кивнул на лодочников, — что можете не опасаться!

К полудню начал подувать юго-восточный ветерок; безжизненно висевший парус встрепенулся, выгнулся лебединой грудью, и лодка ходко пошла вперед.

Усталые гребцы сложили весла; Василий подсел на корму к рулевому, и оттуда, сперва тихо, потом все громче и громче послышались звуки гармоники. Разговоры прекратились.

Василий играл недурно; вода далеко и отчетливо разносила «Травушку», и грусть, неясная, как необъятная даль, как след от лодки на шири вод, охватила путешественников.

Ночь провели опять на берегу.

К вечеру третьего дня плавания на горизонте впереди стали обрисовываться странной формы, как бы вытянутые вверх облака.

— Ольхон! — проговорил Михаил Степанович, поглядев на них в бинокль. — Мы сделали треть пути, господа!

— Разве это не облако? — спросил у него Свирид Ону-фриевич.

— Нет, это горы острова. Но до него самого еще очень далеко!

Небо, между тем, стало хмуриться; зыбь на воде улеглась; озеро почернело и приняло зловещий оттенок; над берегом, из-за гор показалась белесоватая кайма тучи. Парус вдруг бессильно повис и заполоскал на мачте.

— Будет буря! — с тревогой сказал Иван Яковлевич, оглядываясь на тучу. — Надо бы скорей к берегу, Михаил Степанович!

Но на молодого этнолога нашло опять какое-то напряженно-восторженное состояние.

— Будет буря? Опасно остаться на озере? — обратился он с вопросами к рулевому.

Рыбак внимательно поглядел на небо, затем на даль кругом и отрицательно качнул головою.

— Гроза будет! — ответил он зычным голосом. — А иное что вряд ли… На бурю не похоже!

— Иван Яковлевич, Павел Андреевич, останемся тогда на озере! — почти с умоляющим видом обратился этнолог к обоим ученым. — Гроза — это такая красота, такой восторг, что вы должны увидать ее!

— Но мы же увидим ее и с берега! — возразил Иван Яковлевич.

— С земли не то! — горячо сказал Михаил Степанович.

— Уверяю вас, что безопасность будет полная, над нами даже грозы не будет: они не переходят через Байкал!

— Что вы говорите?! — воскликнул старый ученый. — Может ли это быть?

— Истинная правда! — вмешался в разговор рулевой. — Михаил Степанович верно определили: гроза не пойдет через море.

— А как же она пойдет?

— А кругом над берегом.

— Это любопытно! — сказал заинтересованный Иван Яковлевич. — Непременно надо посмотреть! Павел Андреевич, вы ничего не имеете против?