Мэри посмотрела на костяшки мах-джонг[4] перед собой, улыбнулась, поняв, что она может сыграть так, как ей посоветовала Бесс.

— Спасибо, Бесс. Мне кажется, что ты должна быть еврейкой, раз так здорово разбираешься в этой игре.

Алма засмеялась. Она лучший игрок в этой компании, хотя и не еврейка. Бесс и Роза объявили ее почетной еврейкой, когда она их вчистую обыграла всего после трех уроков по игре в мах-джонг. Она было непревзойденной картежницей и блестяще научилась играть в мох-джонг. Оно подсчитывала костяшки так же, как карты и поэтому всегда имела шансы на успех. Она играла процентками[5]. Еще до того, как Джо был вынужден уйти на пенсию, они несколько раз побывали в Лас-Вегасе. Она всегда одерживала победу за игровым столом благодаря превосходному умению все рассчитывать. Джо любовался ею в такие моменты, хотя ему всегда казалось, что в следующий раз фокус не выйдет. Он никогда не разрешал ей проигрывать более, нескольких сотен долларов. Но и при этом ей удалось накопить на банковском счете, о котором Джо и не ведал более десяти тысяч долларов благодаря своим выигрышам.

Мэри стукнула косточкой, проведя соп, и игру продолжили.

— Запад (Вест) — сказала Бесс.

— Получите мах-джонг, — откликнулась Алма и продемонстрировав свою руку с выигрышем.

Роза недоверчиво посмотрела на нее и сказала:

— Вне сомнения, когда-то в твое белое англосаксонское протестантское прошлое проник еврей… или так, или ты врешь.

Алма засмеялась опять.

— Это мог быть житель Востока.

Это породило новую волну смеха. Бесс Перлман подумала, что надо' поговорить с Мэри и уточнить, что считать еврейским признаком, а что нет. Здесь для таких выяснений было не время и не место.

Они скинули костяшки на середину стола и стали их переворачивать и перемешивать для новой игры.

Алма сказала:

— Джо говорил мне, что бассейн скоро заполнят водой.

— Сегодня, — ответила Бесс. (Бесс относилось к числу неразговорчивых женщин.) — Мой Артур утверждал, что Бен сообщил это сегодня.

Роза посмотрела на Мэри и переспросила:

— Точно? Это будет сегодня?

— Да, — ответила Мэри. — Бен говорил мне, что сегодня у него встреча с управляющим, и что бассейн заполнят после его визита к мистеру Шилдсу. Иметь с этим человеком дело это просто целый крестовый поход, но когда муж говорит о чем-нибудь что будет сделано, обычно так оно и бывает.

Бен действительно был человеком слова и дела. Он был лидером, и, пока Мэри не почувствовала себя личностью, она во всем подчинялась Бену Грину. Иногда он был предельно надоедлив. Но это не было его виной. Это он ей доказал в день, который ей никогда не забыть. Они были женаты двадцать два года, и трое их детей уже вылетели из гнезда. Младшей было девятнадцать, и она была студенткой Корнельского университета, где изучала биологию моря. Средний покоился на Арлингтонском кладбище. Он был призван в армию и отправлен служить своей стране во Вьетнаме где и погиб. Ее старшая дочь была замужем и собиралась сделать Мэри и Бена бабушкой и дедушкой. Она была на шестом месяце беременности и жила в Чикаго. Звали ее Патриция, она была замужем за Майклом Киипом, многообещающим менеджером компании «Дженерал Фудс».

Один из майских дней 1965 года Мэри проводила в привычном режиме. Бен проснулся, встал и ушел из дому около семи утра. Было уже одиннадцать, но она еще не вставала. Она услышала, как ключом открыли входную дверь, голос Бена, зовущий ее. Мэри откликнулась: «Я здесь». Он вошел в комнату, посмотрел на нее. Потом, покачав головой, подошел1 к большому стенному шкафу и достал свой большой дорожный чемодан.

Она его спросила:

— Куда ты собираешься? Сегодня пятница.

— Я должен ехать в Лос-Анджелес сегодня пополудни. Меня не будет до конца следующей недели. Нам предстоит провернуть кучу дел по этим новым нефтяным счетам. — Говоря это, он продолжал укладываться. Она сразу же почувствовала себя очень подавленной и одинокой, но вдруг ей в голову пришла идея:

— Что, если мне поехать с тобой? — спросила она.

На мгновение он перестал упаковываться и попросту вытаращился над нее. Он знал, то, что он скажет, будет жестоко, но сделать это было необходимо. Он искренне любил свою жену, но в мыслях его она давно превратилось в безмозглое существо. Ее жизнью всегда были дети, дом и забота о нем, Бене. Теперь это было в прошлом. Дети разлетелись. Один был уже похоронен. Мэри превратилась в соню… бездельницу и продолжала опускаться. Бен знал женщин старше Мери, работавших в фирме. Они были энергичными и возбуждающими. Мэри стала развалиной… и, если такой образ жизни продолжится, станет лишь вопросом времени его разрыв с женой. Он решил, что настало время прямо сказать ей об этом. Он любил ее, но проявил малодушие, когда надо было бороться за нес. Годы относительно легкой жизни в окружении детей и домочадцев притупили у Мэри дух борьбы. Ее восприятие окружающего отстало от жизни на целое двадцатилетие.

Бен сел на край кровати.

— Мэри, — сказал он, — Мне хочется, чтобы ты выслушала то, что я тебе скажу. Пожалуйста, будь внимательна. Я очень люблю тебя и считаю, что ты хорошая женщина, красивая и умная. Но в тоже время мне кажется, что ты превращаешься в надоедливого и скучного человека. Ты не можешь ехать со мной, потому что мне предстоит неделя трудной и напряженной работы. Это моя работа, часть моей жизни, это — квинтэссенция моего существования. Она не имеет к тебе никакого отношения, разве что обеспечивает деньгами, необходимыми для поддержания привычного образа нашей жизни. Я люблю то, что делаю, и делаю это хорошо. Что касается тебя, то ты должна сесть и подумать: чем ты являешься, и кем хочешь быть в этом мире и, вообще, к чему стремишься. Ты знаешь, что можешь поступить как захочешь. Я вернусь в пятницу или субботу на следующей неделе, и тогда мы основательно обсудим все. Пожалуйста, ничего не говори, ничего сейчас не нужно. Дай мне закончить сборы и выбраться к черту отсюда.

Бен быстро встал и торопливо собрался, затем ушел, не сказал больше ни слова. Он хлопнул дверью, и Мэри услышала, как завизжали шины его автомобиля, когда он выезжал из переулка на спокойную тихую Уэстпорт-Лей.

Через несколько минут она воскликнула: «Проклятье на твою голову, Бен Грин!» Потом налила стакан виски «Бурбон».

Следующие четыре дня она провела то погружаясь в туман пьяного оцепенения, то выныривая из него. Мэри бродила по дому, проводя немало времени в каждой комнате, выворачивала ящики шкафов и комодов, аккуратно складывая содержимое и опять заполняя их; выкинула пачки «Умелого домоводства», «Красного блокнота», «Мак Калле» и других журналов пятнадцатилетней давности. Оно разделась догола и, разглядывая свое тело в большом — в полный рост — зеркале в их спальне, увидела отвисшие складки на теле, становящиеся плоскими груди, рассмотрела начавший проступать на ногах рисунок варикозных вен, осторожно потрогала морщинки вокруг глаз и вокруг рта. Разглядывание и изучение своей внешности сопровождалось потоком непристойных ругательств, некоторые из этих выражений удивили ее, потому что она и не подозревала, что знает такие слова. Когда то они прозвучали в адрес Бена, потом стали вылетать безадресно.

В среду утром оно проснулась, как от толчка, проспав лишь три часа. Было уже семь. Доносился шум из кухни, и миссис Грин поняла, что пришла Бетти, ее горничная. Мэри встала с кровати и медленно пошла в ванную, так как вспомнила, что не купалась с тех пер, как уехал Бен. Мэри принюхалась к своему дыханию, оно было вонючим, понюхала свое тело, запах был неприятным.

Она припомнила основную мысль шутки, которую рассказывал ее сын Джимми, про отшельника, с длинной бородой. Однажды, когда затворник заснул в своей келье, несколько юношей пробрались внутрь и втерли в его бороду лимбургский сыр. Проснувшись, он почувствовал запах гнили, выйдя из кельи, опять понюхал. Был ясный, солнечный день, келья его была в горах. Но гнилостный запах сыра он ощущал и теперь. В конце концов, он пробурчал сам себе: «Весь мир воняет».