Оставшись без вожаков, Черные Медведи и рады были бы бежать, хоть через болото, но впереди их ждали копья сарматов, а слева и справа наседали пешцы и конные ятвяги. Лесные разбойники дорого продавали жизнь, но вскоре полегли все до одного. И тогда по их трупам выехал вперед великий царь Аорсии и выкрикнул лишь одно слово: "Сдавайтесь!"

   В городке тем временем бой почти стих. Защитники и нападавшие напряженно следили за схваткой внизу. Но это слово возмутило дух гордых воинов. И прежде всего - молодого князя галиндов.

  -- Никогда наше племя не сдавалось! Особенно тем, кто лакает кумыс. Галинды, за мной! Перкунас!

   Дружина Тройдена устремилась за своим вождем. Не желая уступить в доблести, следом поскакали паны. Прибыхвал успел лишь бросить князьям бартов и натангов: "Оставайтесь тут, добейте псов Собелава!" Он, правда, предпочел бы обороняться в городке, но нельзя же опозориться перед галиндами, старыми соперниками мазовшан!

  -- Перкунас! Йеша! - кричали конники. Кричали громко, Надсадно, лишь бы заглушить сомнение. Ведь не помог им грозный бог. Ни одна его стрела не блеснула за эту ночь. Да он ли послал их в бой или Пекельный со жрецами-обманщиками? А навстречу несся беспощадный степной клич: "Мара!"[43] - "Смерть!"

   Тройден видел, как эта смерть неслась на него - в виде всадника в кольчуге и остроконечном шлеме, с упрямым скуластым лицом, под красным стягом с золотой тамгой. На кольчуге висела, впившись в нее когтями, окровавленная медвежья лапа. Прикрывшись щитом, галинд направил копье в горло коню сармата. Но тот в последний миг вздыбил скакуна, и наконечник лишь скользнул по конскому панцирю. А копье царя расщепило щит Тройдена, пробило кольчугу и вошло в грудь.

   Падая наземь, князь был еще жив. Но волна всадников уже нахлынула сверху, давя друг друга, напарываясь на копья, сваливаясь в болото. Росы стаскивали дружинников с коней арканами, волколаки рвали лошадей и всадников. Оказавшихся на земле добивали копьями и топорами пешцы: простые ратники припомнили панам лихие набеги. В этой свалке погиб и Тройден. Жизнь Прибыхвала спас аркан, выдернувший его из седла.

   Тем временем другие пешцы карабкались по крутым склонам горы. Словене и эстии помогали им перебраться через вал. Вскоре барты и натанги были оттеснены от стен на середину городка. А в раскрытые ворота уже въезжали во главе конницы скуластый царь с медвежьей лапой на груди и суровый князь-чародей. Рядом с красным знаменем с тамгой аорсов развевалось ятвяжское - красное с золотым зубром. Впереди важно ступал Волх - Седой Волк.

  -- Навоевались, бесова дружина? - спросил он человеческим голосом. - Вот что осталось от ваших святых да вещих!

   Два дружинника склонили копья с насаженными на них головами ящера и нетопыря.

  -- Обманули они нас, проклятые! И Аллепсис тоже лгал: будто три бога поднялись против Лады! - срывающимся голосом произнес толстяк Тирско.

  -- Мы воины, а не волхвы. Как нам было не поверить самому верховному жрецу! - развел руками хитрый Самилис.

  -- А что, нужно быть жрецом, чтобы понимать: хорошие сыновья против Матери Мира не идут, да еще в святую ночь? - сурово возразил князь нуров.

   Переглянувшись, Самилис с Тирско первыми спешились и бросили мечи. Лучше уж сдаться сарматскому царю, чем разъяренным самбам, чей городок они только что разоряли.

   На арканах, за ноги притащили тела Медведичей. Инисмей решил снять с них шкуры, чтобы повесить в своем дворце в Мадирканде. Победители и побежденные с отборной бранью плевали на трупы полузверей. Привели связанного Прибыхвала. Под насмешливым взглядом князя словен он опустил голову и угрюмо сказал:

  -- Я дурак, Собеслав! Самый большой дурак во всей Мазовии. Не поверь я этим уродам и жрецам-мошенникам, славно бы мы с тобой гуляли этой ночью!

  -- Не им ты поверил, сосед, а своей глупой спеси, - без тени злорадства ответил ему волынянин.

   А на севере, от моря до Неймы, стояла зловещая стена черно-красного пламени и черного дыма. Что творилось за этой стеной? Что стало с Янтарным Домом и его защитниками? Этого не знали ни Волх, ни Скуманд. Не знал даже вездесущий Витол. Поднявшись по Нейме, он встретил на ее левом берегу дружины Побраво и Склодо. Прискакав из Лугового, они увидели ту же огненную стену. Старый князь самбов с надеждой глядел на воина-волхва. А тот тщетно посылал дружественную мысль в храм Лады, к златоглазой жрице. Что с ней? Жива или сгинула вместе с храмом в этом пекле, вырвавшемся в средний мир на погибель всему доброму? Многим дарила она свою любовь. Но саму ее больше всех любили эти двое. Почтенный князь, отец семейства, во всем послушный своей волевой и хозяйственной супруге, и неприкаянный странник, не покорявшийся никому в этом мире. Она много знала: о мире и тайнах волшебства, о племенах, их дружбе и вражде. В одиночку растила своенравную дочь, боролась с кознями Поклусовых слуг - и при этом всегда оставалась неунывающей, доброй и приветливой. Без нее жизнь Побраво и Витола была бы тусклой и убогой, как у раба или безродного бродяги.

   Одно успел заметить Витол духовным взором: черноволосая всадница на черном коне, в развевающемся красном плаще летела над краем горящего леса. И там, где она пролетала, стена пожара уже не шла дальше. Богиня смерти останавливала огненную смерть! Но осталось ли за этой проклятой стеной хоть что-то живое и доброе?

   Дракон, вставший из моря, был громаден. Громаднее всех чудовищ, виденных росами. Правая половина его чешуйчатого тела горела красным огнем, будто раскаленный уголь из костра. Левая была черна, как вода в болотном бучиле или морских глубинах. Две головы на длинных шеях зловеще нависали над людьми. Одна,, красная, напоминала волчью. Другая, черная - голову ящерицы. В двух пастях белели ряды острых зубов. Четыре глаза пылали синим болотным огнем. Огромные когтистые лапы тучами взметали воду и песок, и янтари россыпью звезд вспыхивали, отражая свет огненного тела. Острый гребень колыхался над спиной. Самый злой огонь, самая недобрая вода волею колдуна и ведьмы соединились и породили могучее чудовище, наделенное к тому же безжалостным человеческим умом.

   Иные воины, разгоряченные боем, грозили дракону оружием. Но раздался решительный голос Ардагаста.

   - Все отходим в городок! Вишвамитра, веди дружину, а я с волхвами задержу тварь!

   Всадники поскакали к городку. Вслед им вылетел из драконьей глотки клубок пламени, обратив в обугленные скелеты двоих или троих отставших. У купальского костра остались лишь Зореславич, Вышата, две волхвини и Либон. Бесстрашным взором ученого мага римлянин глядел на приближавшееся исчадие двух стихий.

   Ардагаст направил луч Чаши в пламя костра, и оно взметнулось к небу, раздалось в стороны, огненной стеной перекрыв дорогу к началу лесной тропы, что вела к городку.

   И эта тонкая, колеблющаяся стена остановила дракона. Одна его пасть изрыгнула черно-красное пламя, другая - струю черной воды. Но нечистый огонь не смог прорваться сквозь священное золотое пламя, а вода обратилась в пар.

   - Эпифан, сын Антиоха! Ты способный маг, клянусь Гермесом. Твои бы знания да на доброе дело! - громко произнес сенатор, глядя прямо в горящие синим огнем глаза.

   Красная волчья голова дважды дохнула огнем, и лес по обе стороны от костра запылал.

   - Все, уходим! - сказал Вышата, и пятеро всадников поскакали через лес, занимавшийся с невероятной быстротой. Вслед им летели насмешливые крики готов, снова высадившихся на берегу. Дружину Ардагаст догнал на серединке пути. Как оказалось, нечисть успела потрудиться: завалила в нескольких местах тропу деревьями. Нужно было разбирать завалы, а огонь уже подступал с обеих сторон. Самих нечистых не было слышно: унесли ноги из леса, как только почуяли огонь, выдержать который могли разве что пекельные черти.