-- Песья кровь, росский прихвостень, предатель леса!

  -- Твоя кровь песья, немецкий холоп! И лес, и степь - наши, росские!

   Кровавая полоса перечеркнула лоб Собеслава.

  -- Вот тебе клеймо, раб сарматов!

   Меч князя словен срезал мазовецкому князю пышный ус вместе с янтарями и самоцветами, рассек губу.

  -- Подбирай свою красу, бесов слуга!

   Вихрь битвы разлучил их. А с севера к горе подбирались гепиды. В городке бой? Тем лучше, можно будет без помех взобраться почти отвесным северным склоном. Только вот разлилось болото между лесом и горой. Гепиды принялись рубить плот. Скорее, пока лесной пожар не добрался сюда! Там, в городке, добыча и слава! И тут из чащи снова вышел громадный тролль с сосной в руке, а за ним - волк и узкоглазый безбородый гном в кольчуге.

  -- Куда собрались, песьи дети? Ваше место в болоте, с чертями, а не в городке с добрыми людьми. А гада вашего больше нет, не надейтесь!

   Конунг шагнул вперед. Гном, нагло ухмыляясь, метнул в него гарпун, каким на Северном Пути бьют морского зверя, и потянул за линь свою снасть, застрявшую в щите, а заодно и гордого вождя гепидов. Разъяренный конунг бросил щит и устремился на недомерка с мечом, но кольчуга выдержала удар. В следующий миг ярко-желтый клинок карлика вспорол штанину гепида, и белокурый гигант рухнул замертво. Над болотом понесся свист и хохот тролля. Поднятый им вихрь швырял воинов, кого об деревья, кого в трясину. Громадная дубина крушила тела, и бессильны были перед ней доспехи. Гном вертелся в самой гуще битвы, и каждый удар его меча, напоенного драконьим ядом, был смертелен. Еще проворнее нападал на бойцов и уворачивался от ударов волк - наверняка оборотень. А с севера подступал лесной пожар.

   Гепиды уступали в храбрости своим сородичам-готам, но трусами не были. Да и бежать от чудовища было некуда: кто попытался, утонул или сгорел. И люди яростно бросались на великана с копьями и секирами. А тот почему-то не отходил далеко от деревьев, хотя серая шерсть уже дымилась, а дым забивал легкие. Громадное тело его было утыкано копьями, кровь обильно лилась из ран на ногах, но никто из нанесших ему хоть один удар не уцелел. Гном и волк чудом оставались живы, но, сами израненные, продолжали сеять смерть. Ревя от боли, тролль ругался по-венедски и кричал:

  -- Что же вы святую ночь паскудите, курвины дети? Вы же люди, не бесы!

   Тщетно взывали гепиды к Тору, врагу великанов. Да не сам ли он вселился в тролля? Ведь обычно великаны тупы и неповоротливы. И когда, наконец, истекавший кровью гигант рухнул на трупы, которыми сам же вымостил болото, никто не посмел приблизиться к нему, чтобы добить. Да мало кто и уцелел из сотни бойцов.

   А на горе кипел бой за городок. И защитники его не выстояли бы, появись у них в тылу гепиды. Но лишь шум и крики доносились снизу до воинов Собеслава, и не понять было - кто там с кем бьется? Даже по голосу не узнали они Шишка, редко встававшего перед ними в полный рост.

   Сииртя перевязывал раны на огромном теле лешего, серячок зализывал их. Постанывая, Шишок тихо говорил:

  -- Если помру, запрягите петуха с курицей. Иначе меня мертвого и не сдвинуть. А так тело мое само по ветру развеется. Лешихе моей передайте: если за человека пойдет - не обижусь, пусть только детей не неволит - кому с людьми жить, кому в лесу. Эх, взяли бы меня лешим на Белый остров! Там такие леса - елки с пальмами рядом растут, лоси возле слонов пасутся, грифоны на дубах сидят... И что бы я, лешак с Дебрянщины, на свете увидел, кабы не царь Ардагаст! Пошли ему Даждьбог славную победу!

  -- Не умирай, лесной бог! - Едва сдерживая слезы, сииртя вдруг обернулся к притихшим гепидам. - Все вы его одного не стоите! Он лес берег, а вы что хорошего сделали? Земля у вас богатая, теплая, зачем ходите убивать, грабить?

   И тут из чащи вышла молоденькая охотница с тремя белыми собаками. Одним легким прыжком перелетели все четверо через болото. Девушка заботливо склонилась над лешим, достала из сумки травы. Белое сияние окружало ее.

  -- Девана светлая! - ахнул Шишок. - Чем же это я заслужил?

  -- Ты же леший! А я лесная богиня.

  -- А что со святым вепрем? И где Морана?

  -- Спасли мы с ней Золотую Щетинку. Сейчас тетя лес объезжает, чтобы пожар хоть дальше не шел. Страшный огонь, колдовской...

  -- Чтоб им самим так в пекле гореть, мать их... Ой, прости, богинюшка!

   Медленно двигалось к Росяному городку войско Инисмея. Повинуясь чарам Скуманда и Волха, расступались зловонные черные воды, высыхала трясина. По запекшейся корке, в клубах горячего пара, под злобный визг болотных чертей ехали всадники, шли пешцы, оборотни. Куда же подевался Витол, своевольный бродяга-чародей?

   Внезапно из тумана вынырнули две мерзкие твари. Одна, вроде громадной черной ящерицы, попыталась ухватить за ногу коня Инисмея, но получила от боевого скакуна крепкий удар копытом, а копье царя пригвоздило ее к земле. Другая, похожая на большую летучую мышь с зубастой пастью, росилась верху на Волха, но меч Андака снес ей голову. Миг спустя на земле корчились тела двоих колдунов. Не без труда в них опознали Нергеса и Черноху. А впереди уже ясно проступало подножие горы.

   Заслышав снизу конское ржание, сарматские кличи и волчий вой, защитники городка приободрились. А сердца их врагов сжались. Да может ли что-то остановить этих росов? Где же помощь троих богов? И куда делись оба колдуна?

   Шумила с Бурмилой переглянулись. Много раз выбирались они из самых опасных переделок, спасали свои мохнатые шкуры и при этом продолжали слыть великими храбрами. Потому что умели унести ноги как раз тогда, когда, вроде бы, оставалось лишь погибнуть с честью. И бежали не одни, а с дружиной, славившей потом их и себя. Вот и теперь... Как уйти с крутой горы? Бросить коней, перебраться через вал? Но внизу кругом болото, и только один путь через него, а на нем - железная сарматская конница... Страшен бывает медведь, когда ему некуда уходить. Прет он тогда в слепой ярости на любые рогатины, сколько бы врагов перед ним не встало.

  -- Черные Медведи, за мной! Добудем голову Инисмея! - разнесся над городком голос Шумилы.

   С громовым ревом погнала коней вниз по склону разбойная дружина. Казалось, не люди в черных шкурах, и не звери, а грозовые тучи, гонимые ветром, несутся на росов и их друзей. В ответ загремел сарматский клич: "Мара!" Зажав под мышкой вместо копья длинное бревно, вывернутое из частокола, летел Бурмила прямо на Инисмея. Великий царь не дрогнул, лишь в последний миг отклонился в сторону. Бревно задело его руку, но копье царя вошло в грудь Медведичу. Бешеный напор человека-зверя только помог Инисмею пронзить врага насквозь. Насаженный на копье, Бурмила выхватил меч и с неистовым ревом обрушил его на голову царя. Но прежде, чем меч коснулся шлема, сжимавшая рукоять когтистая лапа отлетела, снесенная клинком Андака. Медведич подался вперед, пытаясь другой лапой достать противника. Копье еще глубже вошло в легкие Бурмилы, кровь из пасти заливала грудь. Мощные когти вцепились в кольчугу, но акинак царя уже вонзился в горло полумедведя.

  -- Бр-р-а-ат! - прохрипел из последних сил Бурмила и рухнул с коня. Падая, он потянул бы за собой и царя, не обруби Андак Медведичу и вторую лапу.

   Приди на помощь брату Шумила, бой мог оказаться для Инисмея последним. Но метнулась серая молния, и конь второго Медведича упал с разорванным горлом, придавив всадника. Прежде, чем Шумила успел подняться, на него бросилось полдюжины волколаков. Крепкие зубы вцепились в руки, дробя кости, не давая ни махнуть дубиной, ни достать меч. Седой Волк прыгнул на грудь полумедведю, перегрыз ему горло и, подняв окровавленную морду, торжествующе завыл. Князь нуров, наконец, отплатил тому, кто столько лет разорял земли его племени.