Явившись в Мадирканд с дружиной и отрядом Сагдева, Ардагаст заявил: аорсы должны признать своим великим царем Роксага. Иначе росы сделают это без них. Уацират в ярости обзывала Зореславича предателем, неблагодарным рабом и венедским ублюдком. Но слово знаменитого царя росов, лучшего полководца двух покойных царей, значило в Аорсии очень много. В конце концов гордой сарматке пришлось смириться с участью подручной царицы и матери будущего царя аорсов.
Вот и все. Аорсии, некогда пославшей орду росов покорять днепровских венедов, больше не было. От Дуная до Танаиса раскинулась великая Роксолания. Он, Зореславич, сохранил мир в степи. Пусть глупцы зовут его Убийцей Аорсии и твердят, будто он коварно мстил за гибель отца и пленение матери. Убийцей Родичей его прозвали еще раньше. Да какое ему дело до лая всех этих шакалов, не желающих знать Огненной Правды! И все же на душе было грустно. Вместе с Аорсией, с прежними друзьями и врагами уходила навсегда его молодость. Веселая, отчаянная, полная невероятных, сказочных дел... Теперь вот еще умер столь же внезапно Тит, и воцарился его брат Домициан, о котором известно мало хорошего. А Нерон-горшечник еще прошлом году погиб в Антиохии на кресте, но самые лучшие маги Братства Солнца не смогли поймать и уничтожить его проклятую душу.
Тихо и незаметно к столу подошел человек в сером плаще и дорожной шляпе, с ничем не примечательным лицом. Положил на стол запечатанный медный футляр-трубку, вполголоса произнес: "Славному царю росов от повелителя мира", и исчез, будто призрак. Ардагаст открыл футляр, развернул пергамент.
"Нерон - Ардагасту, царю скифов, именуемых росами. К печали твоей сообщаю: все твои подвиги у Венедского моря оказались тщетны. Мой дух наконец-то нашел достойное себя обиталище. Я пребываю в теле Домициана и по праву повелеваю Империей. Души моя и его оказались удивительно подходящими одна к другой. Пришлось лишь изменить некоторым привычкам. Так, я уже не пишу стихов открыто, но выдаю их за творения прежнего Нерона. Однако этим и многим другим стоит поступиться ради нового величия, которое, без сомнения, принесет Империи мое царствование. Меня уже именуют, предчувствуя это, "господин и бог". Рим должен или покорить мир, или погибнуть, и потому мне предстоит превзойти в завоеваниях Цезаря и Александра. Вообрази же, какой успех и слава ждут на службе Риму разумных и воинственных мужей, будь они хоть трижды варварами. Вот почему я всегда буду рад увидеть тебя, многославный Ардагаст, в числе друзей римского народа. Ты ведь уже не столь молод и неопытен, чтобы увлекаться химерами разных нищих философов и магов-неудачников. Будь здоров".
Едва успел царь прочесть вслух письмо, как пергамент рассыпался бурой пылью.
- Стараются не оставлять следов, как и всякие преступники, - усмехнулся грек. - Нетрудно догадаться, что стало с Титом. Да, добродетельный император в Риме долго не удержится. Так не пора ли хорошенько тряхнуть Империю, покуда легионы не добрались до Тясмина? Кажется, ты, царь, вовремя создал великую Роксоланию.
Ардагаст расправил плечи, подкрутил золотистые усы. Его голубые глаза снова глядели молодо и задорно.
- А я уже думал, что останусь без врагов. Похоже, до сих пор я только готовился к главному подвигу: остановить этого "господина и бога". Ему ведь нужны не медвежьи углы, а весь мир.
-- Замахнулись вы, однако, - покачал головой Вышата. - Это вам не Шумила с Бурмилой, не Бериг даже. Тут все Братство Солнца может не справиться. Спросим-ка Аполлония.
Волхв налил воды в Колаксаеву Чашу, простер руки. В воде проступило лицо седого мудреца. Всегда бодрое, оно теперь было усталым и озабоченным.
-- Да светит тебе Солнце, Учитель Аполлоний.
-- Да светит оно всем людям. Я уже все знаю: следил сейчас через зеркало за этим посланцем. Ученик Валента - тот теперь главный придворный маг у Домициана. По одному этому можно было догадаться. Что ж, Хилиарх, вы с Либоном правы: Рим не исправить. Посади на его трон хоть философа... Но, друзья мои, - голос его снова стал бодрым и уверенным, - оставим слабым духом высчитывать по звездам час гибели Империи. Вашей жизни не хватит, чтобы ее разрушить. Моей - тоже, если мне не даруют бессмертия, чего я вряд ли заслужу. Но если мы сумеем остановить эту язву, она начнет угасать и слабеть. Задача ваших потомков будет уже легче. Стоит ли потратить на это земную жизнь?
Все трое согласно кивнули - без слов, по-мужски твердо. Апполоний продолжил:
-- Обездоленные в самой Империи слабы, забиты, привыкли к рабству. Варвары разъединены и недальновидны. Но если соединить эти две силы, сплавить их не в огне злобы и корысти, а в пламени Огненной Правды... Вот над чем будет отныне работать Братство Солнца!
ЧАСТЬ II. ДВА ДИКИХ ОХОТНИКА
Красивая, благоустроенная вилла на берегу Дуная погибала в огне. Пламя вырывалось изнутри дома, лизало колонны белого мрамора. Пылали дочиста разграбленные хлева и амбары. Двор усеивали обломки статуй, черепки расписных ваз, изодранные книги. Хозяин виллы, Гай Юлий Спевсипп, богатейший торговец Пантикапея, безмолвно стоял посреди двора. Дочь Юлия и сын Харикл испуганно жались к нему. Зять, центурион Тиберий Аквила, лежал с разрубленной головой, и растаявший от огня снег обтекал его тело потоком грязной от пепла и крови воды.
Рабы и арендаторы, еще вчера казавшиеся тупыми и покорными, обступили хозяев разъяренным зверьем. Знало бы это дурачье, сколько стоит то, что оно разбило и изорвало! Над соседними усадьбами поднимались черные столбы дыма. Вся провинция Мезия была опустошена даками и роксоланами, наместник Оппий Сабин погиб. Этой ночью владельцы виллы пытались бежать, но стая волков загнала их обратно в усадьбу. Вот они, эти волки, уже в человеческом обличье, с серыми шкурами на плечах - страшные ликантропы[46] из глубин Скифии. А рядом - лихие наездники-сарматы.
Спевсипп не падал на колени, не молил о пощаде, не обещал выкупа. Потому что прямо перед ним восседал на коне, хищно ухмыляясь в пшеничные усы, свирепый росский вождь Хор-алдар, Солнечный Князь, беспощадный, как сам Аполлон-стреловержец. Некогда он был рабом в Лаврионских рудниках, и теперь богатый эллин или римлянин может ждать от него лишь ужасной смерти. И таких вот чудовищ чернь ждет как избавителей, посланных Солнцем! Как после этого можно сомневаться в благодетельности власти Господина и Бога?
- Тебя, торгаш, нельзя распять - ты же римский гражданин. Придется выдумать что-нибудь похитрее, а? - обвел Хор-алдар взглядом толпу. Оттуда посыпались предложения одно кровожаднее другого.
Броситься на варваров и найти в схватке быструю смерть? Спевсипп знал: ни у него, ни у Харикла, труса и бездельника с превосходно сложенным телом, на это не хватит духа.
Вдруг из-за ограды донеслось конское ржание. Во двор въехали два десятка сарматов во главе со стройным всадником лет тридцати пяти с падавшими из-под шлема золотыми волосами и лихо закрученными усами. На его красном плаще была вышита золотом тамга - трезубец.
-- Ардагаст, царь росов! Слава Солнце-Царю! - разразились приветственными криками рабы и крестьяне.
Ардагаста Спевсипп видел в лицо лишь один раз - еще подростком. Тогда этот волчонок вытянул его, почтенного торговца, плетью по руке, и за что? За своего коня, перекупленного Спевсиппом у главы пантикапейских воров Клеарха Меченого. И сам же чуть не был растерзан базарной толпой. Волчонок вырос, стал царем, и вот уже пятнадцать лет расстраивал всю торговлю рабами в Сарматии. Ради какой выгоды? Из всех сарматских царьков этот был для Спевсиппа самым загадочным. И поэтому купец решился. Рухнув на колени, он воздел руки к царю росов.
-- О, лучший из царей Скифии! Не о милости молю тебя - о справедливости, которой ты славишься. Во имя Солнца, избавь меня и моих детей от жестокой и безвинной смерти. Ведь я в жизни своей никого не убил и не приказал убить. Если же моя вина - в моем богатстве, то я его нажил честной торговлей, клянусь Гермесом!