Профессор умолк и откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. Он, видимо, вновь переживал свою дерзновенную юношескую мечту о могучем бактериологическом средстве против болезней, вспоминал горечь разочарований, неудовлетворенность, сознание бессилия перед заколдованным кругом фактов. Медленно поднявшись и протянув Степану руку, он сказал:

— Ну, до свидания, дорогой друг. Мои записки можете оставить у себя, я чувствую, что они попали в надежные руки. Но я вас очень прошу: не делайте поспешных выводов, не развивайте никаких теорий до тех пор, пока не узнаете чего-либо достоверно… Все, что я вам рассказал, можете трактовать как вам угодно. Возможно, я во многом ошибался, приписывая болезни Иванова не свойственные ей функции.

Это было далеко не лишнее предупреждение: Степан уже развил в своем воображении фантастическую теорию создания некоего "универсального антивируса", основанного на болезни Иванова. Слова профессора отрезвили его. Степан вспомнил, что профессор полстолетия вынашивал эту мысль, так и не сумев ничего добиться.

И, как несколько дней тому назад, Степан опять рассеянно брел по улицам Ленинграда, беспрерывно повторяя два слова:

— Болезнь Иванова… болезнь Иванова…

Был выходной день, с Финского залива дул приятный освежающий ветерок, прохожие куда-то спешили с веселыми, счастливыми лицами. Степан поддался общему настроению и тоже заспешил, улыбаясь сам не зная чему. У Исаакиевского собора он остановился, засмотревшись на массивные колоннады, дерзко брошенные вверх искусной рукой зодчего, пораженный стройностью и гармоничностью исполинского здания.

Какой-то прохожий беззлобно пошутил:

— Шапка упадет! Вы бы, товарищ, поднялись наверх — оттуда лучше видно.

Степан обрадовался совету: посмотреть на Ленинград с высоты птичьего полета было его мечтой. Он долго поднимался по крутым лестницам и, наконец, под куполом собора вышел на верхнюю площадку. Внизу раскинулась величественная панорама города.

Вдруг чей-то голос произнес восхищенно:

— Красиво, шорт возьми!

Степан обернулся и чуть не вскрикнул. Перед ним стоял человек в форме моряка английского торгового флота. Лицо и руки моряка были покрыты сложным рисунком, состоявшим из разноцветных пятен.

Это было неправдоподобно: из миллиона людей встретить именно того, кто нужен. Но это было так, и Степан, не удержавшись, прошептал:

— Болезнь Иванова!!!

Лена прибежала в слезах.

— Семен Игнатьевич! Пятый и седьмой передают, что заболели Свиридов и Купчик… Ну что делать? Что же делать?

— Что делать? — профессор Петренко встал и резке отодвинул стул. — Продолжать исследования, вот что делать! И предупреждаю вас, товарищ Борзик, — если вы не возьмете себя в руки и не прекратите хныканье, я отправлю вас домой с первым самолетом. Стыдно! Ведь вы комсомолка! Вспомните, какой ценой далась победа над таежным энцефалитом: три года напряженной работы в тайге — и не в таких условиях, в каких мы сейчас находимся! В борьбе за спасение человеческих жизней от энцефалита погибли талантливые ученые Померанцев, Каган и Уткина. Если требуется — люди жертвуют собой! Но пока что да и вообще — жертвы не нужны. Мы должны победить!

В первый раз Таня Снежко и Лена Борзик видели Петренко таким рассерженным. Он побледнел, у него нервно подергивались уголки губ. Но он сразу же овладел собой и сказал уже иным тоном:

— Идите, Лена, и запросите детально Свиридова о возможных источниках инфекции. Ведь надо же в конце концов выяснить этот проклятый вопрос… Таня, продолжайте исследования!

И вновь Лена ушла в радиорубку, вновь кричала в микрофон охрипшим голосом привычное: "База слушает" — и записывала сводки групп действия, но все это она делала машинально. У нее в ушах звучали слова: "Стыдно! Ведь вы комсомолка!.. Если требуется — люди жертвуют собой!"

"Семен Игнатьевич прав, прав! — думала Лена. — Я ничтожная девчонка, я недостойна быть комсомолкой!"

Она вспомнила, как три дня назад во время ночного дежурства не выдержала и заснула у лабораторного столика; вспомнила, что каждый день по многу раз повторяла: "Ах, что же делать?", что сомневалась, удастся ли добиться чего-нибудь, и жаловалась Тане: "Надо пригласить на помощь бригаду из Академии наук!"

Прислонившись щекой к радиоаппарату, девушка заплакала горько, навзрыд, но сразу же спохватилась и, все еще всхлипывая, закричала в трубку:

— База слушает… Записываю, передавайте!

Доцент Свиридов ничего утешительного сообщить не мог.

А на следующий день Таня Снежко, как всегда после дежурства в радиорубке, зашла за Леной. Но в лаборатории Лены не оказалось, не было ее и дома. Сотрудники вспомнили, что Лена ушла, когда лишь начало темнеть, и с тех пор не возвращалась.

Лена Борзик исчезла.

Думали, что она забралась в какой-нибудь укромный уголок и заснула, но все помещения были пусты. Долго ходили у болота, бродили по опушке, аукали, звали — никакого ответа.

А Лена в это время сидела полуобнаженная в густых зарослях и плакала. Слезы катились по щекам, но она их не вытирала. Ей казалось, что уже ничего не нужно, что пройдет еще несколько часов — и она заболеет неизлечимой "болотницей", но зато послужит науке. Комары облепили ее всю, тело чесалось невыносимо, на коже появилось множество волдырей, но Лена не чувствовала боли. Она все терпела, решив, что приносит себя в жертву. Ей было жаль не себя, а Мишу Абраменко. Ну что он, бедный, будет без нее делать?

Именно Миша Абраменко и нашел ее в кустарнике, когда на рассвете примчался с попутной машиной на базу.

Было странно видеть спокойного, уравновешенного Мишу таким растерянным и жалким. В ответ на его трогательные расспросы Лена твердила:

— Ничего, ничего, Миша… Мне не больно… Надо же узнать, отчего заболевают "болотницей".

Профессор Петренко об этом происшествии узнал рано утром. Ночью у него было совещание тройки в Златогорске. Таня по радио рассказала ему все подробно, и он за дорогу успел остыть, а то досталось бы Лене за глупый самовольный эксперимент. Он и теперь вошел в комнату с твердым намерением заявить Борзик об ее отчислении из состава экспедиции, если дело окончится благополучно, конечно. Но, едва взглянув на Лену, он понял, что было бы непростительно жестоко сказать ей об этом сейчас.

— Что ты наделала, глупышка! Кто же теперь будет сменять Таню? Ведь нам дорог каждый человек. Ну, расскажи хоть, какие ты делала наблюдения.

Оказалось, что Лена решила установить, действительно ли "болотница" переносится комарами.

— Ну, а если не комарами, сможешь ли ты сказать, отчего заболела? Ах, глупышка, глупышка!

Лена отделалась легким насморком да несколько дней была вынуждена класть примочки на искусанную кожу. Из состава экспедиции ее не отчислили: профессор Петренко понял, что в данном случае виновен он сам. Если бы он объяснил практикантам их обязанности как следует, Лене не пришла бы в голову эта глупая затея.

Однако Лена кое в чем помогла: на ее теле были найдены клещи, довольно редко встречающиеся в этой местности, которые до сих пор подозревались как вирусоносители. Теперь вывод напрашивался сам собой: клещи, как и комары, "болотницу" не распространяют.

В небольшом поселке в глубине тайги эпидемиологическая экспедиция тщетно бьется над загадкой "болотницы", а в Ленинграде происходят события странные и немаловажные для всех героев нашей книги.

Неправдоподобна случайная встреча с человеком, которого не знаешь и который очень нужен. Но случилось именно так: Джон Кэмпбелл, добродушный боцман английской шхуны "Медуза", оказался человеком общительным и разговорчивым. Он рассказал Степану, что заболел давно, еще в 1943 году, во время рейса из Америки в Советский Союз. Джон считал, что всему виной было виски, бочонок которого он со своим другом-коком сумел спрятать при погрузке, а также страх перед ежедневными нападениями немецких подводных лодок и самолетов-торпедоносцев.