Доклад Степана Рогова и лекция профессора Кривцова произвели на всех присутствующих огромное впечатление.

Степану Рогову была присуждена первая премия за лучшую студенческую работу. Профессор Кривцов, добродушно улыбаясь, похлопал Степана по плечу.

— Растешь, растешь, Степа! Рад, очень рад за тебя! Но… — он поднял вверх указательный палец. — Но не зазнаваться! Это лишь намек на научную работу. Вот когда я увижу, что ты усвоил в этой области все, что было создано, я тебя с профессором Климовым познакомлю.

Он не сказал, кто такой профессор Климов и чем знаменит. Профессор Кривцов любил заинтриговать.

Николай Карпов не присутствовал на докладе Степана, — его задержал Антон Владимирович. Доцент явился в лабораторию в самый последний момент, раздраженный и встревоженный: один из официальных оппонентов в предварительной беседе разгромил некоторые из выдвинутых им положений, и теперь Антон Владимирович просил Карпова помочь ему произвести дополнительные исследования, подтверждающие его теорию. Защиту диссертации Великопольскому пришлось отложить на неопределенный срок.

С тяжелым сердцем Николай выслушал инструкцию Великопольского. Он не мог отказаться от предложения, но чувствовал себя виноватым перед Степаном. Ведь это был первый серьезный доклад его друга, — доклад, который обсуждался ими на протяжении чуть ли не целого года. Коле стало даже обидно: вот Степан, работая в лаборатории Кривцова, смог подготовить доклад, а он — нет. Степан не пропускает ни одного занятия кружка, а у него всегда получается так, что в дни занятий Антон Владимирович поручает срочное дело. Редко удается прослушать какой-нибудь доклад. Впрочем, это не большая беда: все, о чем говорится на кружке, Антон Владимирович объясняет потом немногословно, но ярко и убедительно. И он, пожалуй, прав: главное для студента — напряженная учеба и работа в лаборатории. Все-таки приятно знать, что участвуешь в серьезном научном исследовании.

Карпов успокаивал себя, но настроение не улучшалось. Он все чаще посматривал на часы и, завершив первый из предложенных Антоном Владимировичем опытов, наконец не выдержал и помчался к Медицинскому институту. Но было уже поздно: у подъезда он столкнулся с группой оживленно беседующих студентов, а в раздевалке увидел Степана и Кривцова.

Степан обиделся, — Коля сразу понял это по подчеркнутому хладнокровию, с которым друг посмотрел на него и отвернулся к профессору Кривцову, продолжая разговор. Коле хотелось сразу же объяснить все, но было неудобно прерывать профессора, к тому же вскоре к ним подошел и доцент Петренко.

Петренко хвалил Степана и отмечал, что этот доклад заставит многих со всей серьезностью отнестись к разработке некоторых затронутых Степаном вопросов. Он подчеркивал, что именно так, именно таким путем должны входить в науку советские студенты, воспитывая в себе острую наблюдательность, принципиальность — лучшие качества ученого.

Карпов не завидовал Степану, нет, — он радовался его успехам. Но ему было горько сознавать, что его никогда не похвалит парторг. Много дней он провел в лаборатории Великопольского, много проделал опытов — пусть даже ненужных в значительной мере, — но вот пройдет еще несколько напряженных месяцев, доцент Великопольский станет профессором и, может быть, наедине поблагодарит его, пожмет руку, скажет: "Наши исследования были блестящими…" Но никто не скажет, что Николай Карпов достиг чего-либо значительного, что он, выполняя приказ своей Родины, идет в науку — пусть медленно, но уверенно…

Он был грустен и озабочен. Это не укрылось от Петренко. Секретарь партийной организации Микробиологического института посматривал на Колю, стараясь понять, что же огорчило неизменно жизнерадостного и веселого лаборанта Великопольского. В вестибюле, поотстав от Кривцова и Рогова, он взял Карпова под руку.

— Ну, Коля, а как у вас идут дела? Какой доклад готовите вы?

Доцент Петренко преподавал в Медицинском институте и почти всех студентов знал по именам, но для Коли такое обращение было неожиданным: он даже не мог предполагать, что парторг, с которым он беседовал всего один раз, помнит его.

Смущаясь, Карпов рассказал, что работает очень напряженно, что у него просто не хватает времени. Он оправдывался тем, что принимает участие в настоящих научных изысканиях, но чувствовал себя при этом очень неловко, так как ответить парторгу в сущности было нечего.

Петренко слушал его со все возрастающей тревогой. Он прекрасно понял состояние Карпова, понял и то, что Карпов полностью находится под влиянием доцента Великопольского, что Великопольский постепенно сталкивает его на неправильный путь. Но что это за странные отношения между заведующим отделом и студентом-второкурсником? Почему Николай Карпов, обмолвившись, сказал "наши исследования"? Великопольский вскружил ему голову, подчеркивая серьезность работы. Зачем это нужно?

Петренко не имел никаких оснований без обиняков заявить Николаю Карпову, чтобы тот немедленно прекратил работу в лаборатории Великопольского. Он мог действовать только методом убеждения. Петренко убеждал Колю, подчеркивая значение систематичности в приобретении знаний, говорил о Степане Рогове, зная, что этот пример для Карпова наиболее близок. Он видел, что Николай Карпов подсознательно воспринимает то, о чем он не мог сказать прямо.

И когда через неделю Петренко поинтересовался у доцента Великопольского, куда исчез его жизнерадостный лаборант, Великопольский ответил, что Карпов попросил разрешения не приходить в лабораторию до конца года.

Петренко удовлетворенно улыбнулся. Он понял, что вмешался вовремя. И он еще раз подумал о том, что следует хорошо поразмыслить о странном способе воспитания Великопольским будущих научных кадров.

Лекции в институте, работа в лаборатории, научный кружок, веселые студенческие вечера — сутки заполнены до предела. Некогда предаваться воспоминаниям, грустить, — стремительный темп жизни сам несет вперед. И только поздно ночью, ложась спать, Степан Рогов и Коля Карпов серьезно беседуют о жизни, о работе. Ушла в прошлое эпоха "Россинанта" — на месте старого, облезшего дивана стоит удобная тахта. И друзья уже не те: оба выросли, возмужали. Степан стал веселее и общительнее, Николай погрустнел.

Перемена в характере друга тревожила Степана. Степан уже несколько раз пытался узнать, что же тяготит Колю, но Карпов, против обыкновения, отмалчивался. Наконец он заговорил сам:

— Степа, скажи… ты влюблен в Таню?

— Я? — Степан недоуменно заморгал глазами. Вопрос показался ему столь нелепым, что он даже рассмеялся. — Ну, конечно, нет!.. Таня очень хорошая девушка, но кроме Кати, я ни о ком не думаю.

Николай вздохнул:

— А я люблю ее, люблю!

Он сел на кровать, поджав ноги, и заговорил быстро, возбужденно:

— Ты понимаешь, Степа, я вижу, что она тебя любит…

— Меня?

— Да! Она всегда с тобой… Еще с того вечера на катке. Ей приятно быть рядом с тобой, я это вижу… И если бы я не знал, что ты любишь Катю, я никогда бы не заговорил об этом. Я и так молчал больше года. — Николай умолк, огорченно вздохнув.

Для Степана это признание было полной неожиданностью. Как и все в группе, он был твердо уверен, что Коля Карпов дружит с Леной Борзик.

— Ну, а как же Лена? — недоверчиво спросил Степан. — Ты что-то непостоянен!

Николай соскочил с кровати и подсел к другу на тахту.

— Ой, и не говори, Степа! Измучился вконец. Ты понимаешь — в тот вечер, когда я увидел, что Таня интересуется тобой, я не захотел вам мешать. Подошел к Лене, — шучу, смеюсь, а у самого на сердце так тяжело, так горько… Лена попросила проводить ее домой, — живет далеко, на Новоселовке. Проводил. Да еще и стихи о любви читал, дурак! А она мне: "Милый!.." Это, значит, я-то милый! Хотел было удрать, — неловко как-то. Говорит, что давно любит меня…