В один из январских вечеров на старом "Россинанте" разыгралась ожесточенная битва. Спор зашел о важном и интересном вопросе: о происхождении жизни на земле. Собственно говоря, это было продолжение старого диспута: можно ли искусственно создать жизнь?

Николай утверждал:

— Можно.

Он говорил:

— Что такое живая клетка? Это совокупность молекул. Ты ведь не можешь отрицать, что материя состоит из молекул?

Степан отрицать этого не мог. А Николай философствовал далее:

— Понимаешь, очень давно, когда земля была еще горячей, молекулы разных веществ случайно соединились между собой, и возникла простейшая живая клетка.

Степан возражал:

— А почему теперь нет таких условий на земле? Почему в лаборатории нельзя создать искусственно те же условия?

У Коли на это был готовый ответ:

— Почем знать? А может быть и сейчас возникают такие живые молекулы, но их мгновенно пожирают микробы… А то, что живую молекулу не удалось создать в лаборатории, свидетельствует лишь о недостаточности наших знаний.

Но Степан недаром так тщательно готовился к диспуту и прочел десятки брошюр.

— Ты ошибаешься, — говорил он, упрямо качая головой. Это лишь алхимики считали, что достаточно смешать некоторые вещества и нагреть их до определенной температуры, чтобы в колбе возник маленький живой человечек — "гомункулюс". Слушай, что пишет академик Костырин: "…Насколько невероятно, чтобы случайно, например при извержении вулкана, образовалась бы большая фабрика — с топками, трубами, котлами, машинами и так далее, настолько же невероятно и допущение случайного создания хотя бы примитивнейшей "живой" клетки, которая в тысячу раз сложнее… Ведь в живой клетке происходят тысячи сложнейших процессов!" А что говорил Энгельс? Он говорил, что, может быть, прошли тысячелетия, пока создались соответствующие условия и из бесформенного белка, из протоплазмы возникла первая клетка… "

Но Коля не сдавался:

— Вот и Энгельс говорит об условиях. Но ведь эти условия можно создать искусственно?

Степану было трудно спорить, потому что совсем недавно он думал точно так же, как и Коля.

Спор прекратился, оставив чувство неудовлетворенности. И тут Степан вспомнил, что и Петренко, и Великопольский в свое время приглашали его заходить, если возникнут какие-нибудь вопросы.

— Коля, а что если нам пойти в Микробиологический институт?

— Правильно! Правильно! — Карпов даже подскочил от радости. — Степа, давай спросим у кого-нибудь из ученых. Да заодно, может быть, и институт посмотрим — давно уже мечтаю об этом! Пойдем завтра, а? Завтра суббота, у тебя занятий в школе нет, а я освобожусь в два. Поедем!

Степан подумал, что, пожалуй, не очень удобно отрывать от дела занятых людей, и пожалел о своем предложении, но отказываться было уже поздно, да и самому хотелось поговорить с доцентом Петренко.

На другой день, впервые за несколько месяцев, Степан вместе с Николаем отправился в центр города.

В вестибюль Микробиологического института они вошли возбужденные и веселые. Их встретил швейцар Петрович.

— А, добро пожаловать, молодой человек! Где это вы пропадали? Сейчас, сейчас позвоним… — Он снял трубку, но, так как, видимо, никто не отозвался, махнул рукой. — Идите сами. Антон Владимирович велел мне вас пропускать сразу же. Он несколько раз спрашивал у меня: "Не приходил ли товарищ Рогов?" Нет, говорю, не было. "Так если придет, скажите, чтобы шел прямо ко мне".

Николая швейцар не пустил, и Степан, пообещав уладить дело, направился к кабинету Великопольского. Секретарь — высокая, строгая женщина — сказала, что Антон Владимирович в лаборатории и вызвать его сейчас нельзя.

— А доцент Петренко в институте?

— Семен Игнатьевич? Да. Он где-то здесь. А вот и он!

К Степану, улыбаясь, подходил доцент Петренко.

— Иду по коридору, смотрю — Рогов. Будто и он и не он. Вырос! Вырос!.. Учитесь?

— Учусь, Семен Игнатьевич. В вечерней школе…

— Трудно?

Степан искренне вздохнул:

— Трудно.

— Не унывайте! Знаете, как сказал великий Павлов? "Большого напряжения и великой страсти требует наука от человека!" Ну, пойдемте ко мне. Поговорим.

Степан замялся.

— Я, товарищ Петренко, не один… Я с другом. У нас тут возник…

Доцент перебил:

— Понимаю, понимаю — возник вопрос. Ну, давайте сюда вашего друга!

Беседа была живой и непринужденной. Коля Карпов отчаянно спорил, но доцент Петренко немедленно находил такое возражение, против которого Николай был бессилен.

— Ну, хорошо: клетка — определенная совокупность молекул. Не возражаю. Но как вы объясните то, что в клетке происходит непрерывный обмен веществ? Живая клетка непрерывно поглощает и выделяет вещества, живая клетка может размножаться. А вы полагаете, что структура клетки неизменна.

Коля молчал, Петренко продолжал атаку:

— Ну, хорошо, допустим, процесс роста можно объяснить делением — распадением молекул на две группы, когда нарушается равновесие. Но как вы объясните тот факт, что в клетке происходят простейшие реакции? Многие из них мы можем воспроизвести в наших лабораториях, а между тем пока что живую клетку воссоздать не удается.

Задавая вопросы, доцент Петренко и не рассчитывал на ответ. Он хотел, чтобы друзья задумывались, искали, — они должны со школьной скамьи научиться рассуждать, логически мыслить.

Было радостно думать, что эти юноши, пусть еще неопытные, малосведущие, горячо спорят о таких вещах, которые в их годы ему, доценту Петренко, даже не снились. Они придут в науку с широким кругозором и сразу станут в строй. Но достаточно мучить их вопросами — лучше рассказать.

— Механисты считают, что залог жизни — какое-то необыкновенное сочетание атомов, что достаточно расположить их в нужном порядке — и возникнет жизнь. Это глубоко ошибочное мнение, его придерживается большинство буржуазных ученых, в том числе и известный вам профессор Браун. Это упрощенный, механистический подход. В живой клетке в действительности происходит множество очень простых реакций, но дело в том, что эти реакции совершаются в строго определенном порядке. Симфония только потому и является симфонией, что представляет собой закономерную последовательность сотен тысяч звуков. Струя воды — лишь внешнее изображение непрерывного движения бесчисленного множества молекул. Поменяйте местами нотные знаки — исчезнет мелодия. Прекратите упорядоченное движение молекул воды — исчезнет струя. Вот так же сквозь живую клетку непрерывным потоком мчатся миллиарды молекул, над ними производятся сложные последовательные операции. Каждой клетке помогают другие — это взаимодействие всех клеток организма. И все это — результат чрезвычайно длительного развития материи, объясненного Энгельсом.

Доцент Петренко излагал друзьям теорию происхождения жизни, разработанную выдающимся советским ученым — академиком Опариным. Это была действительно замечательная теория, которая впервые раскрыла сущность важнейших явлений. Но доценту Петренко были известны факты, углубляющие и расширяющие ее.

— Так вот, Коля, вы не правы, когда говорите о случайности процесса создания живой клетки. Но вы правы в том, что жизнь возникает и в наше время — ежечасно, ежеминутно. Что надо понимать под жизнью вообще? Ведь Энгельс не говорил, что жизнь начинается только там, где возникает клетка. Он утверждал, что жизнь — форма существования белковых тел, существенным моментом которого является постоянный обмен веществ с окружающей их внешней природой, и мы можем лишь удивляться глубине этого определения. Совсем недавно советский ученый профессор Лепешинская доказала, что возможны доклеточные формы жизни. В определенных случаях более-менее сложные белки становятся жизнеспособными, следовательно, создав белок искусственно, мы тем самым создадим жизнь. Простейшие белки мы уже научились синтезировать. Сумеем ли мы создать искусственно сложные, жизнеспособные белки? Видимо, да. Но это нужно делать не наощупь: если вслепую подбирать комбинации соединений молекул, придется произвести такое число опытов, что для этого не хватит жизни всех людей на земном шаре, — это число имеет пятьдесят тысяч нулей.