Степан долго махал вслед "газику" фуражкой. А когда машина скрылась за поворотом, потуже затянул пояс на ладно скроенной шинели, подхватил чемоданчик и, сначала энергично, а затем все неувереннее и неувереннее, пошел к массивной дубовой двери Микробиологического института.

Ему открыл высокий седой старик в золотых очках, в белоснежном халате. Глядя куда-то в пространство, он важно спросил:

— Что вам угодно? — но заметив, что паренек совсем оробел, сказал приветливо:

— Войдите!

Степан решил, что это директор или, во всяком случае, какой-нибудь профессор. Но это был швейцар. Внимательно выслушав юношу, швейцар Петрович позвонил по телефону:

— Пусть обождет?.. Минут десять? Хорошо.

За эти десять минут старик успел сообщить Степану, что директора сейчас временно заменяет заведующий вирусным отделом. Петрович рассказал также, что служил еще при знаменитом Илье Ильиче Мечникове и получает персональную пенсию.

Когда электрические часы над полукруглой аркой показали двенадцать, швейцар, в знак особого расположения, сам проводил Степана на второй этаж и открыл дверь кабинета.

Юноша смущенно остановился на пороге. В этом институте все было необычайным: швейцар был похож на директора, а директор…

За большим письменным столом, утопая в мягком кресле, сидела девочка в огромных роговых очках и смотрела так важно и гордо, что если бы не торчащие в разные стороны косички соломенного цвета да не красный бант, Степан в самом деле принял бы ее за директора.

Девочка, увидев незнакомого, тоже растерялась, быстро сняла очки и выбежала из-за стола. Ей, вероятно, было очень неловко, и, чтобы скрыть смущение, она говорила без умолку:

— Вы солдат? Мама тоже солдат. Нет, она офицер. А мы с мамой завтра едем в Сочи. Вы не были в Сочи?

Степан не знал, как вести себя с этой девочкой. Ему порядком надоел ее тоненький щебечущий голосок. Девочка, видя, что он хмурится, умолкла.

В эту минуту в дверях показался человек в белом халате. Девочка бросилась к нему:

— Семен Игнатьевич, вот пришел солдат, он хочет видеть директора… Может быть, вы спросите у него, что ему нужно? — она обиженно надула губки и кивнула в сторону Степана: Он мне не хочет говорить.

Мужчина улыбнулся:

— Э, Галочка, не обо всем можно говорить. А вдруг, это военная тайна?

Все еще улыбаясь, он подошел к Степану:

— Если вам нужен именно доцент Великопольский, придется подождать часа два. Если же… Я секретарь партбюро института доцент Петренко. Может быть, я смогу вам помочь?

Он произнес это просто, как давнишний друг, как человек, которому не впервые приходится решать важные, безотлагательные вопросы.

Степан внимательно посмотрел на доцента. С первого же взгляда ему понравился этот невысокий седеющий мужчина с живыми, умными глазами. Почему-то вдруг показалось, что таким и только таким, должен быть тот советский микробиолог, который первым узнает о чудесном антивирусе профессора Брауна.

— Да, да, я расскажу обо всем. У меня важное государственное дело. Но…

Степан недовольно покосился на девочку. Ее присутствие стесняло — при ней трудно было начать серьезный разговор.

Доцент, видимо, понял его.

— Галочка, передай маме, что я хотел ее видеть. Пойдемте в мой кабинет! — обратился он к Степану.

В кабинете Петренко Степан вынул из кармана ампулу с розоватой жидкостью и листок плотной желтоватой бумаги, положил их на стол и сказал срывающимся голосом:

— Я пробыл в фашистском подземном городе три с половиной года. В этой ампуле — антивирус, средство против всех болезней. Немецкий профессор, который изобрел этот препарат, отдал его Советскому Союзу. А это — страница из рукописи профессора.

Он умолк, ожидая, что скажет Петренко.

Доцент внимательно посмотрел на Степана, задержал взгляд на его седых волосах, подумал, потирая виски, затем решительно шагнул к телефону и взял трубку.

— Антон Владимирович, не можете ли вы прийти ко мне? Очень важное дело. У меня один товарищ… Да… да. Хорошо.

Вскоре за дверью послышались тяжелые, уверенные шаги. В комнату вошел плотный мужчина высокого роста с крупными чертами лица. Из-под распахнутого халата на гимнастерке виднелись медали.

— Доцент Великопольский, — протянул он руку. Затем повернулся к Петренко: — Ну, что у вас за срочное дело?

Степану трудно было произнести только первую фразу. А потом перед ним замелькали картины пережитого, — оставалось лишь описывать, их. Но, даже увлекшись, он с напряжением следил за каждым жестом, за каждым изменением выражения на лицах ученых.

Доцент Петренко слушал молча, не выпуская изо рта давно погасшей папиросы. Великопольский часто переспрашивал то одно, то другое. Степан увидел, что оба насторожились, когда он назвал имя профессора Брауна. Ему даже почудилось, что Великопольский был приятно удивлен, потому что быстро спросил:

— Это ученик Пастера, да? Хорошо…

Ему ответил доцент Петренко:

— Да. Бывший.

По интонации голоса парторга Степан понял, что Петренко чем-то недоволен. Но Рогову некогда было раздумывать об этом — он уже говорил о той ночи, когда профессор Браун создал свой антивирус. Потом — побег. Камера смертников… Екатерина Васильевна… Зденек, который был готов пойти на смерть ради ампулы с антивирусом.

— Вот эта ампула! Вот эти формулы! — Степан умолк и облизал пересохшие губы.

Стеклянная трубочка тускло отсвечивала на зеленом сукне стола. Петренко сидел, грустно склонив голову; доцент Великопольский возбужденно ерошил волосы. Вздохнув, Петренко поднялся и зашагал по комнате. Степан видел, что секретарь партбюро потрясен рассказом о людях, оставшихся в подземном городе.

Великопольский, покусывая губы, внимательно вчитывался в формулы профессора Брауна. Видимо, доцент не мог ничего понять, так как вскоре с досадой отодвинул листок в сторону и взял ампулу. Он ощупал ее, взболтал, посмотрел на свет и вновь положил.

— Спасибо вам, товарищ Рогов! — сказал Великопольский. Большое спасибо! Вы сделали очень важное дело! Я сам исследую этот препарат. Думаю, что через неделю нам станет все ясно. А теперь — до свидания! Я, к сожалению, должен спешить в лабораторию.

Он ушел, унося ампулу и листок с формулами, но сразу же вернулся:

— Товарищ Рогов, где вы остановились? Нигде? Тогда возьмите записку в гостиницу, — он быстро написал на бланке несколько слов. — А деньги у вас есть, простите за нескромность!

Неожиданный вопрос заставил Степана покраснеть.

— Есть, товарищ доцент, есть! Мне в госпитале на дорогу выдали все необходимое.

— Ну, хорошо. Если что понадобится, — немедленно обращайтесь ко мне.

Степан с уважением смотрел ему вслед. Все складывалось как нельзя лучше. Надо подождать только семь дней.

Он мысленно похвалил себя за то, что рассказывал все подробно: может быть, самые незначительные сведения о способе изготовления антивируса помогут доценту раскрыть секрет профессора Брауна. А не разрешит ли Великопольский присутствовать при исследовании? Как это было бы хорошо! Что если попросить об этом доцента Петренко?

Но когда Степан Рогов посмотрел на Петренко, его радость мгновенно потускнела. Доцент, нахмурясь, ходил по комнате. Иногда он останавливался, как бы желая что-то сказать, но молчал и хмурился все сильнее. Вот он подошел к этажерке, вынул какой-то толстый том, полистал и вновь поставил на место; наконец, подошел к Степану:

— Садитесь, мой друг, поговорим. Поговорим.

Он долго молчал. Степан догадывался, что доцент не знает, с чего начать видимо серьезный и важный разговор.

Петренко и в самом деле искал наиболее деликатную форму, в которой можно было бы объяснить юноше, что чудодейственный антивирус — абсурд, что создать лекарство против всех в мире болезней — нельзя. Уже тогда, когда Рогов упомянул имя Макса Брауна, доцентом овладело разочарование.

Действительно, Макс Браун был учеником знаменитого французского микробиолога Пастера. Действительно, имя профессора Брауна гремело в свое время. Но затем Браун последовательно скатывался к механистическим позициям, попирая основные принципы материализма. Его последняя, широко разрекламированная на Западе книга "Введение в микробиологию" отражала тот тупик, в который зашел видный ученый.