-Туды – т… Откуда такая напасть?

Кикиморе уже на месте не стоится.

-Только – только из дома ушла, а уж вон оно, как без догляда обернулось. И все через того Упыря, провалиться бы ему, где стоит!

Змея оскорбленно заревела и замотала головой.  Стрелы вонзились в самое болезненное место, в небо и язык. Мотая головой в попытках обломить древки стрел, гадина на какое то время забыла про своего обидчика, и Радогор высоко выпрыгнув из травы, взмахнул своим мечом и провел его концом по шее, сразу за головой. Меч скользнул по шее, не оставив и царапины. Шкура на теле твари по прочности превосходила воинский доспех. Упал в воду, скрывшись в ней по пояс. Но откатится в сторону не успел. Ноги увязли в трясине. Зато змея, придя в ярость от боли, с визгом и непостижимой быстротой нанесла удар своей жуткой мордой, целя в голову. Вытянул навстречу гадине руку с мечом. Меч вонзился в пасть, утонув в ней по рукоять и разрезав до основания язык. Змея захлебнулась в диком крике и задергала головой, пытаясь освободиться от  меча. И Радогор нанес еще один удар, боевым ножом, прямо в горящий от ненависти, глаз. Не вынеся больше страданий, змея выпрыгнула из болота, показав им все свое длинное, цвета болотной воды в грязных разводах, мощное тело и, подняв столб воды и грязи, рухнула в воду, разогнав по болоту волны.

-Можете подходить! –Услышали они, очнувшись от оцепенения, голос Радогора. Но продолжали оставаться на месте. С трудом приходя в себя от увиденного.

-Тебе, девица, за одно это ему надо каждый день ноги мыть. И ту воду пить кружками. – Не очень внятно, дребезжащим голоском, промолвила кикимора. – А если бы он во время не погодился?

-Так он, змей этот хищный, на тебя и позарился бы. Ему бы тебя до зимы не разжевать было. – Услышали они рассудительный голос лешего.  – Уж он бы чего помягче нашел для себя.

Кикимору словно кто хворостиной по голяшкам хлестнул. Так и взвилась на месте от чудовищной обиды.

-Нет, вы только посмотрите на него! Столько лет, чурбан бесчувственный, меня домогался, а невесть что несет. Глаза бы мои на тебя не глядели и уши бы мои тебя не слышали, пенек ты трухлявый. Пойдем, княжна, пока он еще и похлеще чего не сморозил. И надо же было ему свалиться на мою несчастную голову? Ведь не кому другому, а мне, сироте горемычной, угораздило связаться с такой бестолочью.

-Так я же не в обиду тебе. Я же к тому, что и кроме тебя было кого глотать этой твари.  – Не очень удачно заторопился оправдаться леший. Не вышло. Уж лучше ему было промолчать.

-Еще столько, сколько мои пороги оббивал, топтаться у дверей будешь. – Крикнула ему, не оборачиваясь, берегиня. – А я то для него всю жизнь свое девичество сберегала! Глазом задеть себя не позволяла, а не то, что чем похуже. Ну, побегаешь ты сейчас вокруг меня! Я тебе сейчас таких узлов навяжу, немочь старая, что и в век не распутаешь.

-Будто ты молодая немочь. – Не очень уверенно огрызнулся леший, чем привел кикимору в совершенное бешенство. 

-Уж, лучше я в болоте утоплюсь и пусть тебе будет стыдно за мою погубленную жизнь. – И даже слезу от жалости к себе и своим, напрасно погубленным,  годам из глаз уронила. И мстительно закончила. – А потом каждую ночь, так и знай, буду тебе сниться, чтобы ты переворачивался с боку на бок, пенек бессердечный! Вот.

-Так я же стоя сплю. – Изумился леший.

Сколь не велика была тревога за Радогора, но Влада не могла сдержать улыбки, слушая ссору влюбленных.

-Вот видишь, девица, Только чуть дала слабину, чуть вожжи отпустила из рук, а он уж все напоперек говорит.  А я еще и согласия на замужество не дала, а он меня уж змеюке подлой скормить собрался. А что дальше будет? Нет уж, обломится. Уж лучше я в девках пробегаю всю свою одинокую жизнь.

-Прости ты его лучше, тетушка. Не собирался он тебя ни кому скармливать. – С трудом сдерживая смех, вступилась за влюбленного недотепу лешего, княжна. – Это он тебя так успокаивал.

Ее слова пролетели мимо.

-От его такого покоя по ночам начнешь скоро вздрагивать. – Неуступчиво отрезала кикимора. И не останавливаясь, сходу обрушилась на Радогора. – И откуда, спрашивается, ты мне такую беду откопал, будто у меня их своих было мало?

Радогор доверчиво, чем изрядно смутил берегиню, улыбнулся.

-Не я выкопал, это ты их у себя расплодила и откормила без меры. Она же быка вместе с рогами проглотит и не подавится. Меч не берет.

Прогнал с лица улыбку и уже серьезно сказал.

-Упыринных рук дело. Он нас здесь поджидал Если бы шагнули в болото без опаски, все бы ноги нам пооткусывал. Теперь с осторожностью пойдем, с оглядкой.

У берегини снова все в груди закипело и заклокотало и полилось наружу.

-Угораздило же Рода сунуть мне такого соседа. И раньше сон из глаз бежал, с лошадью не догонишь, а теперь и вовсе глаз не сомкнуть. И какой тут сон, когда такая беда под ногами юзгается. Она же, тварь безмозглая, даже в ум не возьмет, что меня жевать, не пережевать. В зубах застряну, ногтей не хватит выкапывать.  А вот пусть только проглотит, расшаперюсь поперек горла и все тут. Не своротишь!

Радогор не слышал ее ворчания. Шел, все дальше и дальше забираясь в болото. Влада, отпустив его на шаг, шла по его следу, боясь оступиться, чтобы не угодить в трясину. И даже по сторонам не решалась оглянуться.

-А я  то, дура старая, на лешего набросилась. А он и вовсе не при чем. И, мало того, всегда ко мне с добром. Вот ведь как без ума ходить. Водяной ушел, а теперь и этого отпугнула своей неприступностью. И куда я теперь со всем своим девичеством денусь, спрашивается, как из болота выживут? Придется к Копытихе на поклон тащиться со всей своей гордостью. – Не переставая бубнила себе под нос кикимора. – А все через нее, гордыню мою, провались она в болото. Я и без нее проживу.  У меня через нее, гордыню эту, одни напасти и ни какого прибытку. И вроде все как у всех, и все через пень – колоду.

Бежит по болоту, как по твердой земле.

-Вот и болото, служба моя проклятая. Все ждали, набравшись терпения, когда старик к делу приставит, а на меня гулянки напали. Вот и получила все остаточки в полной мере. Хорошо от рыбьего хвоста с грехом пополам отбилась. По молодости, оно, может, и терпимо, а потаскай я его сейчас в мои то годы по болоту? Обхохочешься.

Будь одна, тюкнулась бы, думает про себя берегиня, чем сидят, на кочку  повыше и посуше. И разревелась бы, оплакивая свою горькую судьбу. А при людях разве позволишь? Берегиня! Худого слова не скажи. А какие еще, если подумать, слова найдешь, кроме худых, когда  с насиженного места выживают.  Вот уж доля, так доля!

И до того горько и обидно стало, что не удержалась и всхлипнула в который уж раз, пожалев, что так грубо и бездумно обошлась с лешим У него хоть за душой и пары портянок нет, так и она не лишка приданного скопила, но все же мужское плечо. И не нужны ему портянки.

Радогор не утерпел и оглянулся.

-Не грусти, тетушка. – Улыбнулся он. – Было твоим болото, твоим и останется. В своем углу доживать будешь. Не придется по людям на старости лет ходить.

Уверенный и ласковый его голос немного приободрил кикимору и она повеселела.

-Так все глаза ему бы и выдрала ему, подлому. – Мстительно проворчала она, глядя в спину Владе. – Так до них, этих глаз, еще добраться надо. А пока добираешься, вся злость пропадет. И опять выходит, все не слава Роду.

Ночь упала на болото неожиданно. И не упала, а обрушилась, минуя вечер.  Ночное черное небо нависло низко над головой. Звезды хоть руками хватай и в мешок горстями складывай.  И не месяц, луна, поднялась и прочертила через болото прямую дорожку.

-Вот по ней, по этой самой дороге и пойдем, ни куда не сворачивая. И ног не омочим. Будто сухой дорогой. – Оживилась кикимора и бросила красноречивый взгляд, на мешок, висящий у Радогора за спиной. – Я тут, не далеко, одну полянку просторную знаю, где можно дух перевести.

И она заторопилась, почти забыв о своем горе, к заветной полянке. Обошла их стороной и заскользила по черной воде. И скоро уж нетерпеливо покрикивала, стоя на не высоком холмике с парой кривых чахлых деревцев.