«Все они считают в стерлингах».

Фрэнк спокойно это выслушивает, как настоящий игрок, смотрит на часы и встает. «Если решите говорить о реальных цифрах, — говорит Фрэнк будде — по-английски, как вы понимаете, — сегодня ночью вы сможете застать меня в „Хилтоне“». Выражение лица будды не меняется. Будда думает, что Фрэнк будет потеть в ожидании этого звонка в Джакарте. «В Маниле, — говорит тогда Фрэнк, — „Хилтон“ в Маниле».

Они вспоминают других Фрэнков, другие встречи, «Хилтоны» по всему миру. Они сдержанны, усталы и лишь профессионально вежливы. Их ответы кажутся прагматичными, но часто ответы эти — на удивление абстрактны, основаны на системах понятий, которые знакомы только им. Другие люди для них — просто джокеры, полезные на руках, но опасные на столе; они тяготеют к занятиям, в которых они могут поступать по собственному усмотрению, играть по своей собственной системе, исходя из своей собственной информации. Любая информация рассматривается как полезная. Неверная информация есть сама по себе верная информация об информанте.

Я говорила, что Джек Ловетт был одним из тех людей, для которых информация была самоцелью.

Он был также человеком, не принимавшим случай в расчет.

Многие люди не переносят случайностей, но здесь было нечто большее: Джек Ловетт не верил, что случай вообще имеет место. В системе Джека Ловетта любое поведение было намеренным и цель могла быть достигнута кем угодно, располагавшим лучшей информацией и правильно ее оценивавшим. Лаосская деревня, обозначенная на одной карте и отсутствующая на другой, предполагала не случайную ошибку, но уничтоженное население — энное количество мужчин, женщин и детей, построенных поутру между этими двумя картами и сгребенное бульдозерами в общую яму. Перевозка судами лазерных зеркал из Лонг-Бич для гонконгской фирмы, не занимавшейся лазерами, предполагала не неверно выписанное направление, но перегруппировку, реэкспорт и переориентировку технологии для недружески настроенных действующих лиц. Для Джека Ловетта все нации являлись «действующими лицами», в частности «действующими лицами государства» (здесь настоящими джокерами становились «действующие лица-не-государства», однако, по обширному опыту Джека Ловетта, как правило, действующее лицо-не-государство гораздо менее интересовалось лазерными зеркалами, нежели «М-16», «АК-47», «ФН-ФАЛ» — непременными атрибутами кратковременной власти, и, когда делался сам по себе показательный скачок в сторону долговременного планирования, это, вероятно, непосредственно вело к урану на уровне оружия), и рассматривал он этих действующих лиц абстрактно: как дружеских или недружеских, преданных или ненадежных; как большое количество оружия, собранное на одной «доске». Азия представляла собой десять тысяч танков там и три сотни «Фантомов» здесь. Сердце Африки было средством обогащения.

Женщина, на которой Джек Ловетт был женат с 1945 по 1952 год, на протяжении их совместной жизни определяла род его занятий — занося ли в качестве его супруги сумму на банковский счет, заполняя ли больничную карту к новому гинекологу или квитанции за телефон и газ — как «армейский офицер». И на самом деле, Карлу Ловетт можно было легко принять за жену военного — аптекарская дочка из Сан-Хосе, она привычно делала покупки в армейском магазине и проводила большую часть дня в плавательном бассейне при офицерском клубе; ее не трогало происходящее вокруг, она не реагировала на плохой климат. Для Карлы Ловетт все было едино — что Форт-Худ, что Джорджтаун, Манила или шофилдские казармы, особенно после нескольких рюмок.

Женщину, на которой Джек Ловетт был женат с 1962 по 1964 год, звали Бетти Беннетт, родилась она в Гонолулу, была в разводе и жила всего в нескольких шагах от Жанет и Дика Зиглера на побережье Кахалы. Жанет Зиглер время от времени играла с ней в бридж и обсуждала поездки за покупками на материк. Дом в Кахале достался Бетти Беннетт от прежнего мужа, и она продолжала жить в нем как до, так и после замужества за Джеком Ловеттом, — после восемнадцати месяцев их союз распался, не оставив ярких воспоминаний у обоих. Когда Бетти Беннетт заполняла форму на свой развод с Джеком Ловеттом (я сказала «свой» развод, наверное, непроизвольно, поскольку Бетти Беннетт была женщиной, употреблявшей притяжательные местоимения рефлекторно, например: «мой дом», «моя машина 450-СЛ», «мой свадебный обед»), она охарактеризовала род его занятий как «управляющий авиаперевозками». Согласно заявлению Джека Ловетта на выдачу визы в 1975 году, он являлся бизнесменом. Согласно визитным карточкам Джека Ловетта, в 1975 году он был консультантом по международному развитию.

По словам самого Джека Ловетта, он был человеком, у которого «в горне лежали разные железки».

Человеком, «не допускавшим сбоя в делах».

Человеком, «делавшим свой маленький бизнес то там, то тут».

Человеком, делавшим то, что было в его силах.

Любой, кто имел хоть какое-то отношение к репортерской работе в середине и конце 60-х и начале 70-х годов, неизбежно сталкивался с Джеком Ловеттом. Он был контактным человеком. Он знал массу вещей. После того как я закончила свою первую повесть и оставила «Вог», став репортером, я не раз с ним сталкивалась — чаще всего в Гонолулу, но иногда в каком-нибудь секторе для транзитных пассажиров или в американском посольстве, и, поскольку он, вероятно, считал меня подругой Инез Виктор, он не распространял на меня своего инстинктивного недоверия к репортерам. Я не хочу сказать, что он когда-либо говорил мне что-то, чего бы не желал мне доверить. Я просто говорю, что мы беседовали, а иногда мы даже беседовали об Инез Виктор. Мне вспоминается один такой разговор в Гонолулу в 1971 году и другой — на «Гаруда-727», у которого заклинило шасси, и он летал над Южно-Китайским морем, сбрасывая горючее. Джек Ловетт сказал мне, например, что считает Инез «одной из самых благородных» женщин, которую он когда-либо встречал. Я помню это именно потому, что слово «благородная» казалось пришедшим из другого века, а потому удивительным и немного забавным.

Он никогда не говорил мне, чем конкретно занимается, а я об этом не спрашивала. Как раз то, чем занимался Джек Ловетт, без слов понималось многими людьми, знавшими его, но не обсуждалось. Будь он упомянут в справочнике «Кто есть кто» — а его там не было, — даже самый невнимательный читатель заметки о нем мог бы составить определенное представление, усмотрев то, что люди из разведки называют словом «интерес». Подобная заметка включила бы странные, находящие одна на другую даты, необычные должности в необычные времена. Там были бы назначение во Вьентьян, миссии на Гаити, в Квебеке, Равалпинди. Там были бы связи с компаниями, занимающимися обслуживанием воздушных доставок, авиагрузов, запасных частей к самолетам; с компаниями, номера телефонов которых начинались с цифры «800», а адресами являлись номера почтовых ящиков в Майами, Гонолулу, Пало-Алто. Там были бы пробелы. Военная карьера показалась бы изменчивой, необычной.

Наконец, к этой статье была бы сноска, в которой бы сообщалось, что лицо не предоставило никакой информации, поскольку Джек Ловетт предоставлял информацию лишь в том случае, когда видел шанс, пусть и весьма зыбкий, получить какую-то информацию взамен. Регистрируясь в отеле, он давал в качестве своего адреса номер одного из тех почтовых ящиков в Майами, Гонолулу или Пало-Алто. Квартира, которую он сохранял за собой в Гонолулу, из одной комнаты — спальни, располагалась в здании, населенном по большей части девицами по вызову, и была арендована «Организацией среднетихоокеанского развития». Эту тенденцию запутывать даже самую косвенную информацию можно было рассматривать как профессиональный рефлекс, но можно было воспринять и как нечто более основательное — как склонность к секретности, свойственную темпераменту, как скрытность, не столько проистекающую из занятий Джека Ловетта, сколько приведшую его к ним. Я вспоминаю историю, которую услышала в 1973 или 1974 году от фотографа из ЮПИ, который набрел на Джека Ловетта в гонконгском ресторане — заведении, расположенном на верхнем этаже дома в районе Ваньчай, где посетители оставляли свои личные бутылки в гнездах над стойкой кассира. Бутылка Джека Ловетта стояла на его столе — кварта «черного» «Джонни Уокера», однако имя хозяина, написанное его собственной рукой и приклеенное к этикетке, было «Дж. Локхарт». «Неохота, чтобы твое имя красовалось на слишком большом количестве бутылок по всему городу», — говорят, так ответил Джек Ловетт, когда фотограф упомянул о наклейке. Таков был человек, более двадцати лет неизменно хранивший серьезное чувство к женщине, каждый шаг которой фиксировался на фотопленке.