Дэйв прочитал табличку, находящуюся у подножия статуи:

Был ли у доктора богословия изначально хмурый вид или же скульптор усилил впечатление?

Мимо его ног по дорожкам фланировали длинноволосые усатые юнцы в кожаных пиджаках с бахромой и девицы в узких рабочих брюках из грубой ткани и высоких сапогах. Некоторые из них курили, причем их сигареты зачастую выглядели очень странно, как будто они не были набиты табаком. Транзисторы заполняли воздух звуками рока. Их перекрывали веселые голоса, причем преподобный Мак-Леод едва ли бы понял те слова, которые произносились в этой обители благочестия.

Восемь часов утра, еще рано для пива. Однако в зеленых мусорных урнах из толстой проволоки, мимо которых проходил Дэйв, он видел десятки жестянок из-под пива.

Он усмехнулся и покачал головой.

1913 год был очень-очень давно!

Все, что было живое в библиотеке, сосредоточилось в пухленькой девице в короткой юбке и черных колготках, которая делала балетные махи ногами за дубовой стойкой золотисто-желтого цвета. Она судила о высоте подъема своих ног по верхушке деревянного шкафчика с многочисленными ящичками, в которых наверняка хранились карточки с указателями книг. Девица была повернута в сторону от входной двери, а так как дверь открывалась бесшумно, то малышка не сразу поняла, что за ней наблюдают. Быстро повернувшись, она одернула юбку. Ее молочно-белая кожа порозовела, но она не растерялась и обтерла лоб тыльной стороной ладони.

— Если только у человека появляется проблема излишнего веса, — заговорила она, задыхаясь, — приходится срочно что-то делать. Я ничего не ем в полном смысле слова. Ограничиваю себя в мучном и сладком и все равно полнею. Ух! Посмотрите на меня. Могу поспорить, что вы едите все, что хотите. И все же вы стройный и худощавый. Ни одного лишнего фунта!

— Это же вопрос метаболизма, — сказал с улыбкой Дэйв. — Не изматывайте себя. От этого вы только преждевременно постареете.

— Наверное, вы старый, — возразила она, — но про вас этого не скажешь. Сколько вам лет?

— Сто сорок пять, — очень серьезно ответил Дэйв. — Не можете ли вы направить меня в офис прессы колледжа?

Она явно не поняла. Он объяснил:

— Несколько лет назад типография, именовавшая себя «Лос-Колладос колледж пресс», опубликовала книгу вашего профессора Инголлса о Томасе Вулфе.

— Понятно, что вы имеете в виду Нет никакого офиса в действительности. Сейчас колледж практически ничего не издает. Что вы хотите?

— Меня зовут Юджин Гонт. Я преподаю в Алтамонте, штат Южная Калифорния. Я подготовил критическую библиографию книг и статей, посвященных творчеству Томаса Вулфа. Мне хотелось бы осмотреть те обозрения, на которые ссылается доктор Инголлс в своей книге. Обычно издатели хранят подобные материалы.

— Да, конечно, они здесь. Я имею в виду не здесь, а в офисе библиотеки. — Она двинулась в путь. — Только там сейчас никого нет.

— Но ведь и здесь пока нет посетителей, верно? — заметил он.

— Скоро появятся. Утром у нас всегда бывает тихо.

Пожав своими пышными плечами, она вышла из-за стойки. Передвигалась она удивительно легко, буквально плыла, коротенькая юбка не скрывала неожиданно изящные колени, ее длинные волосы плыли за ней, как дымка. От нее пахло лилиями.

— Пройдемте вот сюда, — предложила она, отворяя дверь и проплывая в нее.

Дэйв не заставил ее повторять. Столы, пишущие машинки, ксерокс, множительная техника, а в углу настоящий печатный станок. Какие-то прессы с красными ручками которые, очевидно, предназначались для того, чтобы на задних страницах проставлять библиотечный штамп. Рядом примостилась «гильотина» для обрезания страниц. А над всем этим на полках громоздилось огромное количество старых книг, дожидавшихся своей очереди в лечебнице.

Из металлического шкафчика с четырьмя ящичками девушка вытащила папку, подала, улыбнулась, показав прекрасные зубки, и удалилась.

Дэйв надел очки, сел на скрипучий стул, положил к себе на колени папку и в течение получаса тщательно просматривал пожелтевшие вырезки из разных газет, журналов и, в основном, из всяких литературных ежегодников. На протяжении двадцати минут из этого получаса он сомневался в том, не подвела ли его на этот раз интуиция, потом убедился в правильности своей догадки.

Глубоко вздохнув, он положил папку на шкафчик и вышел снова в библиотеку. Девушка больше не скучала в одиночестве. Солнце заливало все помещение, за столами работали студенты, выдвигались и задвигались ящики каталогов, шуршала бумага. Девушка была занята. Дэйв сам отыскал на полке толстый том писем Томаса Вулфа и пристроился рядом на лестнице, медленно перечитывая самые последние печальные страницы. Потом он поставил книгу на место, поднялся на онемевшие ноги и отправился в бухгалтерию колледжа за дальнейшими сведениями.

Сквозь лохматые сосны, окаймлявшие дорогу, небо выглядело таким синим, что даже не верилось, что оно настоящее. Солнце еще не поднялось очень высоко, так что дом Двайта Инголлса, расположенный значительно ниже шоссе, был в тени среди густых деревьев и кустарника. Дэйв зябко постучал в дверь, но на этот раз она была заперта. Он повернулся к ней спиной и осмотрелся. Наверху по дороге прошел желтый школьный автобус, шум его мотора заглушили пронзительные детские голоса. Где-то под горой залаяла собака, закукарекал какой-то запоздавший петух.

Дэйв услышан, как дверь отпирают, и снова повернулся к дому.

В проеме двери стоял Инголлс, на ногах у него ничего не было надето, глаза сонно моргали. Руками он торопливо завязывал пояс на коричневом купальном халате. Он не сразу узнал Дэйва, а когда все же узнал, рука непроизвольно потянулась к двери, как будто он намеревался ее захлопнуть.

Дэйв негромко произнес:

— Нет, не делайте этого. Вас видели, когда вы выходили из дома Джона Оутса в тот вечер, когда он умер. А вы не говорили о том, что там были. Почему?

— Ну… — Голос Инголлса звучал хрипло. Он откашлялся. — Надо же учитывать ситуацию. Он позвонил мне в отношении денег. Я их повез. И если бы я об этом упомянул, неприятностей и осложнений было бы выше головы.

— Таким путем неприятностей вы не избежали, они все остались при вас. Вчера вы мне сказали, что десять дней назад умерла ваша жена. А накануне умер Джон Оутс. У меня сложилось впечатление, что вы были сильно привязаны к жене, все время, которое у вас оставалось свободным, вы лично ухаживали за ней. Но именно в тот вечер вы оставили ее одну. Вы находились в Арене Бланка, в сотне миль отсюда, под проливным дождем. Чем он вас шантажировал?

— Шантажировал?

Голос Инголлса сорвался, сам он был слишком бледен даже для человека, только что вставшего с постели. Кадык прыгал у него в горле, как попавший в западню зверек.

— Я не знаю, о чем вы говорите!

— Он вымогал деньги у бывших клиентов. Не брал в долг, а именно вымогал. Вы мне сказали следующее: вам пришлось взять сто долларов из жалованья авансом в январе месяце, чтобы отдать их ему. Уезжая отсюда, я думал о том, как это было великодушно с вашей стороны. Никакого великодушия в этом не было. Вы были напуганы. А потом перепугались еще сильнее. Я только что разговаривал с вашим бухгалтером. Одиннадцать дней назад вы взяли еще пятьсот долларов под предлогом, что это необходимо для лечения жены. Так?

Рука Инголлса машинально подняла крючок от двери и бессильно упала вдоль тела. Рывком раскрыв дверь, он даже не заметил при этом, что зацепил Дэйва. Мертвым голосом сказал:

— Входите.

Дэйв вошел. В красивой комнате было темно и промозгло, как это бывает в старых домах, окруженных слишком густыми и высокими деревьями. Пахло табаком и старыми книгами. Инголлс не выказывал намерения зажечь свет, а Дэйву хотелось видеть его лицо. Он наклонился и включил настольную лампу. Теперь лицо Инголлса выглядело каким-то пергаментным.

Он заговорил совершенно больным голосом: