Неподалеку от его школы было кафе, где Дэйв с Лизой иногда обедали: крепкий кофе, аппетитный запах свежеиспеченного хлеба, дождевые капли на запотевших оконных стеклах. Часто ли они вот так проводили время? Слишком часто, по всей вероятности. Но, конечно, он никогда не представлял угрозы, даже если бы Лиза была способна на супружескую неверность, а этого не было, так как в сексуальном аспекте он не годился для девушек. Но отец об этом не знал. Если бы он собрался с духом и сказал бы отцу об этом, возможно, брак с Лизой продолжался бы. Однако ему неловко было говорить о таких вещах до самой войны. К тому времени Лиза давно уже ушла и была забыта вместе с остальными.

— Она похожа на Лизу? — спросил он.

Улыбка у отца получилась какой-то тусклой.

— Она так же похожа на Лизу, как твой мистер Сойер на Рода.

— Внешнее сходство — обманчивая вещь.

Дэйв пожал плечами и допил свой коктейль.

Он слез со стула. Отец замер, держа бокал в поднятой руке, хмурясь и притворяясь озабоченным.

— У тебя что-то не ладится?

— Путаница в отношении того, кто умер, а кто жив. Но если положение можно выправить, я его выправлю.

— А не лучше поставить на этом парне крест? Он ведь не один на свете.

— Это твой стиль… — Он посмотрел на графин с мартини. — Но не мой.

Он вылил содержимое графина в их бокалы.

— Дуг все еще работает?

— Все предложения касаются работы за рубежом. Что-то секретное. Но, во всяком случае, до сегодняшнего утра он не хотел снова ехать за границу.

Его отец намеревался снова что-то спросить, но не успел, потому что дверь открыла мисс Тайни. В сбои шестьдесят лет она ухитрилась сохранить в своем хрупком теле непоколебимый дух и железные нервы юного создания. Все это сочеталось самым непонятным образом с робкими манерами и испуганным видом. Рот у нее постоянно дрожал, голос прерывался. Впрочем, такой камуфляж мог обмануть лишь посторонних людей. Вот и сейчас она говорила каким-то визгливым шепотом, возможно, на нее скверно влияло присутствие Карла Брендететтера, директора-распорядителя правления их фирмы.

— Извините меня. Мистер Сэм Волд больше не член организации сценаристов, но они все же дали мне его адрес, как вы и предполагали.

Она протянула ему листок с записью дрожащей от страха старенькой рукой.

— Благодарю вас, мисс Тайни. Вы можете забрать отсюда эти бумаги. Я все подписал.

Она забрала все, что было на столе, и выпорхнула из кабинета.

Серая лента асфальта, извиваясь, тянулась по самому краю утеса, окаймленного с одной стороны зданиями в средиземноморском стиле из белого камня с красными черепичными крышами, с другой — высокой обочиной, увенчанной ограждением из толстой металлической трубы. Перепад высоты от одного дома до другого составлял двадцать футов. Новый поворот улицы — и снова красная крыша аналогичного здания где-то внизу среди залитых солнцем макушек пальм. Здесь, наверху, не было достаточно плодородной почвы, чтобы питать пышную зелень. Посадки ограничивались островерхим испанским лавром да довольно чахлыми банановыми деревьями.

Входная дверь Сэма Волда когда-то была покрыта черным лаком, но от времени он во многих местах осыпался или облез. Дэйв нажал на звонок. Было похоже, что он не действует. Сбоку висел невзрачный черный молоток. Дэйв постучал им по двери. В конце длинного крыльца под красным, черепичным настилом проснулась старая толстая кошка, нежившаяся на солнышке, потянулась, села и принялась умываться. Она напомнила Дэйву Татьяну, старую кошку, которую обожал Род.

В двери отворилось маленькое окошечко, скрытое решеткой, наружу выглянул чей-то налитый кровью глаз.

— Дэйв Брендстеттер, — объявил он глазу. — Отдел посмертных претензий страховой компании «Медальон». В отношении Джона Оутса, книготорговца. Он умер.

Ответивший ему голос был дребезжащим и расстроенным, как голоса болельщиков, которые уже не верят в победу команды, на которую они поставили, и кричал от огорчения:

— Я думал, что смерть — это конец всего.

— Кто-то хочет, чтобы так оно и было, — сказал Дэйв. — Мне бы хотелось выяснить, кто именно. Он поддерживал с вами связь. Возможно, вы сможете мне помочь.

— Я не могу помочь даже самому себе.

Но цепочка на двери звякнула, заскрипел ключ в замке, и дверь открылась. Человек был коротенький и толстый. На нем был серый полосатый костюм, сшитый на человека его роста, но значительно более худого, возможно, для Сэма Волда тридцать лет тому назад. Рубашка вылезала из брюк, брюки не застегивались, держались где-то внизу неизвестно на чем. Над ними нависало огромное брюхо. И рубашку, и костюм давно следовало постирать. Испачканные в глине ботинки составляли им пару. Они были надеты на босу ногу, без носков. Человек не расчесывал то, что оставалось у него от волос. Губы у него пересохли и потрескались, он облизал их каким-то серым языком и сощурил глаза на полуденном солнце. Потом прохрипел:

— Что вам надо? Входите.

Он пожал плечами, поежился, похлопал руками и по-вернулся.

— Прошу заранее извинить за беспорядок в доме. Занят, и нет времени. Иметь прислугу мне не по средствам. Не могу даже заплатить за дом. Я принял вас за хозяина. Прожил тут три года, а теперь этот сукин сын не желает обождать недельку, когда я с ним расплачусь.

Дэйв все понял, когда переступил через порог холла. Комната была просторной и хорошей формы. Паркетный пол. Стулья и диван в стиле Людовика XIV, на стенах хорошие копии картин. Никто больше этим не интересовался, не убирал в помещении и не протирал пыль. На ковре валялась куча грязного белья, во многих местах он был чем-то залит. На изящных белых с золотом столиках стояли пустые консервные банки с заплесневевшими остатками, распространяя зловоние. Прекрасный мейсенский фарфор затерялся среди скомканных мешков из-под картофельных очисток, черствых хлебных корок, куриных костей. На мраморной каминной полке изящные часы в позолоченной бронзе наверняка остановились давно, напуганные изобилием пустых бутылок, выстроившихся шеренгой по обе стороны от них.

В комнате пахло, как на помойке.

— Ведь я дважды получал Оскара, — сообщил Волд, пробираясь сквозь этот бардак к ступенькам с кружевными металлическими перилами, на которых было развешано какое-то грязное белье. Волд взял в руки рубашку, посмотрел на нее, как будто не знал, что это такое, и отшвырнул в сторону.

— Но не воображайте, что я сегодня могу продать рукопись. Даже агента получить — целая проблема!

Дэйв поднялся следом за ним по ступенькам. В комнате наверху на красивом старинном письменном столе находилась большая электрическая пишущая машинка, ее мотор тихо гудел. В каретку был вставлен до половины напечатанный лист бумаги, рядом с машинкой лежала пачка листов. На другом конце стола стояла бутылка виски, жестянка с апельсиновым соком и стакан, в который, судя по цвету, была налита смесь того и другого. На столе лежало несколько книжек в бумажных переплетах. Волд взял в руки одну из них и презрительно скривил губы.

— Посмотрите, что я теперь сочиняю.

Он протянул книжку Дэйву. Тот ее взял и достал из кармана очки. На верхней обложке было изображено, как две девицы в кружевных трусиках и лифчиках сдирали плавки с молодого усатого человека, лежащего на кушетке.

— Порнография, дешевая порнография! Это даже не на прожитье. Но должен же я как-то существовать! Мне заплатили двести пятьдесят долларов за первую, а сейчас я стряпаю четвертую. В общей сложности будет тысяча. Одна беда: гонорар они не повышают и аванса не дают. Предъяви продукцию. Чтобы получить ее поскорее, они готовы уморить тебя с голоду. Тот, кто не бедствует, не будет писать такую пакость!

Он бросил книжку на стол, да так неудачно, что она свалилась на пол, сам плюхнулся в кресло с инкрустированными спинкой и ножками, вытянул короткие конечности:

— Бывали годы, когда я зарабатывал по сотне тысяч.