— Ты расскажи лучше, отчего ты вчера на подъеме кричал.

— Закричишь: конь вперед, а вьючная — назад. Думал, пополам разорвут.

— А кричал-то чего?

— На коня и кричал.

— Скажи лучше, испугался.

— Ну, и испугался! А ты никогда не пугаешься?

— Он перед бараниной первый храбрец!

Раздался общий хохот.

Спустились сумерки. Спешить было некуда. Пограничники добродушно зубоскалили. Снаружи грянул выстрел, и сразу оборвался смех. Все бросились к винтовкам и затолпились у выхода. По долине часто загрохотали выстрелы. Выбежав из дома толпой, красноармейцы, как горох, рассыпались за камнями. Внизу по ложбине ехали человек триста вооруженных всадников.

— Кто первый стрелять стал, черт вас возьми?! Обнаружили! Врасплох надо было! — закричал Оса.

— Старик тут, что Юлдаш поймал, кинулся до их бежать. Я его и ударил. Ну, они и засыпали, — объясни! Кондратию пограничник, сидевший за соседним камнем.

— Вот и выходит, что старый дьявол надо мною посмеялся, спокойно повествовал другой невидимый в темноте. — Он же мне вчера сказал: когда ястреб в барана вцепится, всегда, говорит, пропадает. Потому, силы у него нет. Это, значит, он про нас. Дескать, куда вам столько опия. Невмоготу вам взять. Это он на них надеялся. Ну, куда ж! Тут сила! — спокойно с уважением закончил он, выглядывая из-за обломков вниз.

— Так чего же ты командиру не сказал, растяпа?

— Что ж, я так и буду с каждым словом лезть? — спокойно отвечал пограничник.

Кондратий быстро перебежал в дом и приказал достать из вьюка пулемет. В то же время он с тревогой смотрел вниз. Контрабандисты захватили почти всех казенных лошадей, которые паслись на траве. Пулемет настойчиво забил по долине, и вся орава подалась назад.

— Кондратий, ударь за ними, — спокойно сказал Будай. — У тебя ведь еще остались лошади. — И он показал на шестерых коней, которые были около дома.

— Нельзя.

— Почему?

— Может быть, это еще не все. Сверху спустятся. Ведь они будут стараться занять дом, чтобы вернуть или поджечь опий.

Как бы в подтверждение его слов, откуда-то сверху протяжно и звонко пропела пуля и ударилась в камень. Потом другая, третья.

— Эх, скверно, сверху побьют всех за камнями, — сказал Кондратий. — Будай, оставайся тут, а я полезу.

Он позвал несколько человек. Они сбежали вниз, потом стали подниматься в гору, перебегая от камня к камню. Это было трудное дело. Их обстреливали сверху и снизу, но пока все обходилось благополучно. Будай приказал оставшихся коней ввести в дом, и они там были в безопасности. Наконец пулемет втащили на вершину горы. Звонко подряд забили выстрелы. И было видно, что контрабандисты перебегают вниз. Потом быстро стало темнеть. Оса вернулся и собрал людей в дом. Коней вывели. Огня не зажигали. Изредка в долине или вверху бахал выстрел, и пуля, ударившись о камень, заунывно пела в темноте.

— Теперь не опасно. Сверху не обстреливают, все равно ничего не видно, — сказал Оса.

Он сидел и думал. Тихий говор слышался со всех сторон. — Да, вот тебе и отдохнули! Уж чего говорить, дневка!

— Он, этот старик, если бы увел на красную глину, всех бы перетопил.

— А теперь он где?

— Да там валяется.

Потом все стали разговаривать о посторонних вещах. Всем было понятно, что позднее, ночью, придется идти в наступление, но никто не хотел думать об опасности.

— Вот у меня письма: все жалел, не хотел курить, а теперь и покурил бы — и не жалко, да нельзя.

Оса гладил бархатный нос своего скакуна. Саламатин жевал что-то в темноте и божился, что если он не поест до утра, то подохнет с голоду. Шутки и смех не прекращались. Потом Джанмурчи что-то тихо сказал в темноте. Оса с удивлением услышал мелодичный звон струн. Все голоса стихли. Снова Джанмурчи что-то забормотал. Оса вгляделся. Он видел, что проводник кладет земные поклоны.

— Джанмурчи, — сказал Оса, — что ты делаешь?

Киргиз не отзывался. Кто-то гыгыкнул, потом снова стало тихо. Только струны рокотали все сильнее. Джанмурчи окончил молитву, подошел и тихо сказал:

— Сегодня аллах дал нам плохую дорогу. Скоро мы пойдем в бой.

— А как ты думаешь, — спросил Оса, — я буду радеть тут, пока всех пограничников перестреляют?

Джанмурчи молчал. Оса спросил:

— Это кто играет — Алы?

— Да, командир, — отвечал проводник. — Это старая песня Давно арыки ходили в бой. Это их песня. Ее пели на войне.

Он почему-то вздохнул и умолк. Звуки струн делались все настойчивее и звонче. Потом вдруг полилась свободная песня. Это пел Алы. Отрывистые аккорды жильных струн забили как глухие удары боевых бубнов. Песня зазвучала призывом. Гром копыт проходящей конницы слышался в ней. Звонкий металлический голос пел и звал на запад, туда, где синее небо висело над снежным перевалом. Песня лилась, ока как будто развертывала и делалась все полнее.

Голос умолк. Струны зарокотали грозный и буйный танец победы. С этой песней когда-то всадники неслись вихрем на неприятельский строй. На секунду струны замолкли и снова настойчиво и монотонно забили, как будто звали к конному бою. Потом раздалось несколько быстрых аккордов и музыка оборвалась. Слушатели были возбуждены. Оса заговорил. Он старался приказывать тихо и деловито, не желая поддаваться впечатлению музыки, но сам не мог овладеть своим голосом.

— По коням! — приказал он.

Пять человек подошли к лошадям, кроме него. Вдруг Оса услышал брань. Алы ругал Джанмурчи, и слышно было, как несколько раз подряд ударил его плетью.

— Что такое? — спросил Оса, останавливая коня. — Что он тебе сказал.

— Так, он говорит разные неинтересные слова, — отвечал по-русски проводник.

Потом, помолчав, продолжал на своем языке:

— Я хотел ехать вперед, чтобы арык был жив, но он меня крепко побил камчой.

Джанмурчи не договорил и опасливо осадил коня. Алы проехал вперед и стал рядом с Кондратием. Медленным шагом тронулись кони вниз по крутой тропе, беззвучно ступая обмотанными копытами. Сзади бесшумно шли пешие и несли пулемет. На середине спуска тропа стала шире, и стали слышны топот внизу и глухая отрывистая речь. Оса ударил шпорами коня и понесся сломя голову во весь опор вниз по камням.

— Галл-а-ла, — закричали наперебой внизу, и град выстрелов посыпался на тропу.

— Га-а! Рубай!

Пограничники оттеснили толпу и дали место пулеметчику. Огненным кнутом захлестал пулемет. Сразу стало просторно. Цепь рассыпалась. Рассеянные выстрелы винтовок засверкали в темноте, Через несколько минут пограничники дорвались до своих коней.

— Уходят, уходят, уйдут за перевал! — раздались крики, полные отчаяния.

Тридцать всадников в темноте гнались, не видя земли под ногами. Разрозненный залп двухсот винтовок громыхнул им навстречу.

— По верху пошло, рубай! — яростным воплем раздалось в ответ.

Настигнутые контрабандисты приняли бой. Глухие удары, выстрелы в упор, топот коней, дикие выкрики и вопли раненых несколько секунд наполняли темноту. Потом стало тихо. Раздались выкрики:

— Пощады!

Кого-то вязали, кто-то еще пытался сопротивляться, и иногда в темноте слышалось проклятие и потом удар или выстрел, за которым следовал звук падения тела или стон. Потом окончательно все стихло. Люди галдели, бранились, стонали. Но после грохота выстрелов казалось, что они говорят вполголоса, Разожгли костер. Выслали караул для охраны опия и подсчитали потери. Трое были ранены и двое убиты. При дымном свете костра, сложенного из остатков крыши, поблескивал пулемет. Ловила брошенных коней, ломали о камни винтовки задержанных, а у самого костра, где сидел Алы, как боевые бубны, били аккорды струн, и еще долго, пока не взошла луна, лилась свободная песня, и опять грозный, мерный топот конницы слышался в неукротимом напеве: